– Вы невинны словно ангел. Особенно ваши магические способности, явно не от мира сего.

Но Адриан самоотверженно шепотом возопил.

– Я пылинка, которая во тьме невидима, но на свету различима.

– Давайте не будем сегодня философствовать. – заявила Эмма. – Вы сегодня показали мне истинное чудо, и неужели хотите скучными диалогами испортить наше романтическое времяпровождение.

– Передвижение на гондоле по венецианскому каналу это довольно банально. Я не вижу в том ничего особенного. Однако моё неумение целоваться, несколько разочаровало вас. Вы могли бы наречь меня занудой, если бы были испорченной девицей. Но вы иная, в вас еще сохранилось понятие чести.

– Вы такой меня нарисовали в своей душе, Адриан, и себя вы тоже выдумали. Почему же не признаетесь, что умышленно нарисовали мой любимый город. Особенно, хотелось бы узнать с какой целью мы здесь? Неужели ради впечатления. – не унималась леди.

– Вполне намеренно. – как всегда уклончиво сказал Адриан. – Когда я впервые увидел вас, мое сердце прошептало – она не сможет полюбить твою душу, но может быть полюбит твой талант. Теперь вы знаете, для чего я существую, ради кого живу и ради кого творю.

Светлое сапфировое небо, усеянное пышными облаками, высоко нависает над городом. Путники проплывают под мостами, изредка над их головами проезжают экипажи груженые незадачливыми туристами. Контуры построек четкие, лишь слегка зернистые. В окнах отражаются переливчатые краски небесных пейзажей, задумчивые девушки восседают в креслах качалках, воображая, каковы будут их прекрасные принцы, может именно сейчас один из них одетый в белый фрак, спешит к балкончику возлюбленной, дабы сыграть той донне на гитаре оду своей пламенной любви. И девушка в знак благодарности пошлет ему один легкий воздушный поцелуй, о котором бард никогда не позабудет.

Адриан нарушил минутное молчание.

– Меня однажды спросили – почему вы одеваетесь только в черные одежды. И я ответил – потому что красок в моей жизни и так предостаточно. Смотрите, насколько разноцветны мои руки.

– Жаль, что внутренне вы черны. – Эмма незадачливо вслух произнесла свои мысли.

Адриан, безусловно, ответил ей, выжимая своим меланхоличным взором всю ее жизненную энергию как губка, вкушая все ее эмоции и чувства. Он наполнял пустоту своей души лучиком чужой сердечности.

“Рисовать нужно без набросков, насколько душе будет угодно. В истинной живописи, музыке или в поэзии нет правил и нет законов, мы вольны творить свободно, помня, что только с любовью в сердце и с добротой в душе позволительно создавать облики красоты, помня, что стереотипная публика может не принять наши новшества в искусстве. Люди придумали законы, чтобы облегчить свой труд, они сформировали некий обиходный план действий. Мы же свободные художники возьмем все краски разом, замешаем их, и пускай в итоге выйдет грязь, в той серости будет больше жизни, чем в ярких мертвых красках академиков” – размышлял художник.

Двое воздыхателей плыли медленно и размеренно, их каноэ чуть покачивалось из стороны в сторону. Эмма успокоилась, а Адриан только-только начал оживать, открывши ей свою любовную тайну, он надеялся на ее взаимность, надеялся, что и она отворит ему свою душу. Но художник ошибся, ведь девушка не спешила блистать излишней откровенностью. Так иногда происходит, когда творец посвящает свои творения даме своего сердца, дарит ей всего себя, все свои мысли, образы, воспоминания, обрывки из прошлого и планы на будущее, расщепляет на атомы всего себя, а в ответ встречает предательское безразличие. Должно быть, в отношениях необходимо открываться постепенно. Но творец иначе не может поступать, он желает излить необузданные потоки своих признаний в своем творчестве, сейчас или никогда, отчего девушка не в силах произнести то же самое в ответ, потому слывет бесчувственным молчанием. Трагично. Неужели лучше быть человеком далеким от творческих мук, от любовных истязаний своей души, не быть израненным теми противоречиями и преувеличениями. Нет, нужно быть собой, должно быть душераздирающим гением. И Адриан был тем моногамным протагонистом, он не был полигамным антагонистом. Ибо через удивление и величие он пытается вызвать у окружающих людей любовь, жаль только, в ответ, они испытывают лишь страх или отрицание. Ему никогда не были понятны люди, которые благоговеют перед работами заслуженных мастеров искусства, ведь для чего тратить время на чужое, когда можно самому создавать нечто более великое, более прекрасное.

“Делятся ли люди на зрителей и творцов, или мы все творцы, а зрителями становимся в минуты отдыха или лености?” – подумал Адриан смотря на Эмму.

Кристальные глади мерцают, во всем есть нечто ослепительно пленительное. Эмме никак не хотелось смириться с мыслью ухода из этого грандиозного амбициозного места. Затем иная мысль ее посетила – “А что если всё это сон, а реальная я сейчас спит в своей квартире….”

– Знаете, а я мог бы оставить вас здесь одну, и я стал бы изредка вас навещать. Видимо детектив, верно, полагает, что я похитил вас. Я видимо герой романтического детектива. – художник слегка усмехнулся и обратился к девушке. – Эмма, вы воистину в моей власти. Запретный плод притягателен и сладок, вот только я, выросший в холоде и горечи, пугаюсь всего приятного и притягательно теплого. Я также вижу, что вам нравится это место. Тогда для чего возвращаться в реальность, работать, продавать цветы и составлять букеты? Оставайтесь здесь в гармонии и в бессмертии. Ведь здесь нет времени, нет старости. Вы стали рисунком таким постоянным и таким неповторимым. Наслаждайтесь вымыслом вместе со мной, зачем вам вся та мирская суета, проблемы, бесполезные труды. – грустно говорил Адриан. – Хотите, я напишу для вас настоящий рай, и мы поселимся в том святом саду. После чего мой друг, о котором я вам рассказывал, запечатает полотно рамой, он спрячет картину в недосягаемом для посторонних глаз месте. И мы вечно будем жить, будем вечно блаженствовать.

Эмма оцепенела от ужаса.

– Я не верю вам. Ваша любовь ко мне также нарисована, как и всё что меня окружает. Это безумство, и большее безумство состоит в том, что вы сами хорошо это понимаете. – Эмма постаралась мягко ответить, однако предложение художника выбило ее из привычной колеи спокойствия. – Заманчивое предложение для простой девушки с цветами. Но я не люблю вас, Адриан, потому вечность с вами станет пыткой для меня. Ваш рай, обернется адом для меня.

– Вам противна вечность? Тогда наслаждайтесь мгновением. –выкрикнул художник смахивая проступившие слезы.

Всё более чудовищные мысли терзали творца этого средневекового мира: “Неужели отныне Эмма, изведав все мои тайны, охладеет к моему таланту, и, в конечном счете, уйдет от меня, вернется в обычную обывательскую жизнь. О горе человеку рожденному гением! Неужели мне не суждено с нею дружить, неужели мне не воспеть изящество подводки ее глаз, усердно припудренный румянец ее щечек, неужели мне не суждено поведать миру насколько неприступно ее сердце”.

Страдая от катастрофической неразделенности любви, художник искал другие способы удержать красавицу подле себя, но всё было испробовано и всё сталось безрезультатным.

Внезапно от этих терзаний треволнений художника пробудила капля, упавшая с неба. Прикоснувшись к ней, он замечает, что она черна как смоль. Ужели его сердце, источающее траурные слезы, стало настолько черно?

Художник некогда читал, что в Венеции порою случаются проливные дожди, но не помнится, чтобы он изображал на картине дождь.

Слезы – пророки сердца.

Адриан удивленно метнул взгляд вверх и различил на небе странное предзнаменование. Черное пятно постепенно разливалось по небосводу, чернильные капли катились вниз, покрывая мглой все остальные краски. Путники всполошились. Крупные капли начали падать прямиком в воду, отчего она стала приобретать характерный мглистый окрас. Постепенно нарисованный мир погружался во мрак.