Смерть, тебя на самом деле нет, неужели и меня тоже нет на свете. Иль в мире есть только я или вовсе нет меня. Вот и конец, ты так меня ждала, целых двадцать лет, о нет, куда как дольше. Ты страх внушала мне об уходе скором, без оставленья творческого следа. Но признайся, тебе приятен был скрип моего пера, взмахи кистью. Когда я размышлял, ты молчала, когда я предавался тишине, ты меня будила, и я сомнамбулой льнул к бумаге. И ты сидела рядом, утешая, вторя ободренья – еще чуть-чуть, потерпи немного, еще пару строк, еще хотя бы один мазок. Но вместо них я тысячи и тысячи творил движений. Ты Ангел Предвестник отлученья тела от души и души от тела, смотря кто, более довлел в человеке королем. Ты Ангел, забирающий нас в Царство, и кем я буду там, творцом, слугой, иль никем? О сколько раз я спрашивал тебя – сколько мне осталось, ведь я так низко пал, так для чего мне дальше жить, чтобы более грешить? Я не исправился. Я не знаю, жалеть ли мне тех людей коих ты сопроводила в Вечность, они покойны, жалеть не стоит об исходе. Но Любимую, прошу, оставь в покое. Хочешь я напишу твой портрет, или тебе поэму посвящу, хочешь я за нее умру…, увы, бесстрастна ты к моим словам.

Мечты сбываются, я всегда мечтал иметь подругу, с девой ласковой дружить, и когда все отказали, ты одна отвечаешь мне вниманьем и советом. Не ведаю, сотворю ли я хоть что-то, что не станет прахом, что прославит жизнь мою и жизнь Любимой. Я отдал молодость творенью. Велика ли моя жертва? Надеюсь, истратил силы я не зря. И однажды ты заберешь меня, и мы пойдем, словно старые друзья. Стариком мне уж не быть, ибо я уже принял старость. Жаль, не мудрость.

Любовь моя, Любимая моя, почему ты меня не любишь! Почему взаимностью мне отвечает смерть, но не ты. Ответь! Прошу! Ведь я раскрыл пред тобою душу целиком, неужто, и вправду я чудовище внеземное, потому ты меня боишься? Вы все меня страшитесь, ибо я могу поколебать весь этот мир, я мотылек взмахом крыла, создающий ураганы и вихри шторма! Но нужны ли мне свершенья мировые, горделивые дерзновенья, когда ты закрываешь предо мною дверь.

Я люблю тебя – пусть знает каждый, пусть Вселенная трепещет, склоняется пред вечною любовью к деве юной незабвенной!

Скажи мне смерть – уйти ли мне сегодня на покой, оставив чернильное перо? Пишу, но все труды мои для нее игры и заблужденья. Никто не верит в мою любовь, они думают, я молод, но я стар и любовь моя ветха как мир.

Я верю – ты меня полюбишь, на Небесах смахнешь слезинки с моего лица. Но земная жизнь, словно не ведает конца. Боже, как хочу я в мир прийти, где каждый любит, мир, где Тебя не распинали. Ты здесь страдал, Тебя гнали, и неужели и нам предстоит страдать, но учеников Твоих не по ранам, но по любви всюду узнают. За любовь они страдают, с любовью поношенья принимают, с любовью, Тебе подобно, они прощают.

И я прощаюсь. Любимая моя – меня ты не полюбишь здесь, а там, надеюсь…. До встречи.

Смерть умилилась в который раз моим возвышенным писаньям, ближе ко мне подсела, ее белоснежные волосы коснулись до моего лица, ее рука коснулась моей ладони. И с очередной строфой жизнь моя вновь стала коротка. Я умру, когда все замыслы исполню, вот почему ты здесь, но ты не ведаешь, когда напишется моя последняя картина. Тогда ты будешь побеждена, подруга верная моя, ибо я буду жить, и никто никогда не умрет. Ибо тебя, смерть, я запечатаю словами на бумаге навсегда. Навсегда ты останешься в картине. Навсегда. О том мечтаю я.

Почему одни плоды созревают,

а другие падают совсем еще зелеными?”

Сломленная растрепанная пожилая женщина провожает тленное тело своего покойного мужа в последний земной путь, изредка она всхлипывает, не причитает, но с жалостью скорбит перед неминуемым веяньем жатвы. Ее супруг стал прошлым и унесся туда, где нет времени, где нет памяти, только блаженство, только покой. И покуда она не присоединилась к нему, ей суждено помнить года наполненные счастьем, ибо обойдя стороною все скорби и невзгоды, они дожили до преклонных лет. Ныне же она осталась одна доживать в немощности и в супружеском одиночестве. Но Господь милостив и не оставил ее одну. Рядом с нею стоит рыжеволосая стройная девушка в черном платье. На румяном личике Фелиции, дочери Эммы, застыло непонимание. Юные не понимают что такое исход и потому они всецело бессмертны.

Вскоре они возвратились с кладбища домой. Эмма хотела остаться в одиночестве, чтобы поразмыслить над исключительностью человеческого бытия. Она улеглась на диванчике, милостиво сложив руки на животе. В ее лице чувствовалась опустошенность, созидалась покорность.

Дочь подошла к ней и мельком спросила.

– Мама, почему ты не плачешь? Словно за тебя плачет та картина, которая висит в нашей гостиной.

– Потому что тот человек, изображенный на полотне, опечален невосполнимой утратой. С твоим отцом я жила десятилетия. Мы были счастливы. И я скоро последую вслед за ним. А Адриан, прожив со мной всего один месяц, навсегда потерял меня, для него я умерла. Я совсем забыла о нем.

– Странно, ты так говоришь о нем словно он не рисунок, а настоящий человек. И что странней всего, сегодня, когда ты одевалась в траурные одежды, рама отслоилась и покосилась. И представляешь, тот нарисованный человек перестал плакать. – сказала девушка.

Представив произошедшее событие, Эмма неожиданно резво для своих лет метнулась в соседнюю комнату. Она застыла в дверном проеме, увидев юного Адриана, аккуратно поправляющего раму картины, в которой он томился целые десятилетия. С тех пор художник нисколько не изменился, время не состарило его ни на день, лишь глаза творца стали более грустны, нежели чем всегда.

Эмма подошла к художнику, близко, очень близко, отчего он скользнул по ней взором божественного созерцателя, нисколько не удивившись видению.

– Прости меня. – изрекла она.

– Прощать за что? Эмма. Ты совсем позабыла наши уроки творения. Ведь это я творец этой картины, поэтому она подвластна только мне одному, она не могла удержать меня. Все эти долгие годы я самовольно находился в полотне, для того чтобы не мешать вам жить счастливо.

– Для чего тогда вернулся в реальность? – трепетно вопросила Эмма. – Потому что Эрнест ушел от нас?

– Потому что твоей дочери нужен будет учитель рисования, а тебе заботливый друг.

– Но я ужасно состарилась. Разве вдохновляю тебя теперь, после стольких лет разлуки?

– Всегда. Я люблю тебя, Эмма, а любовь безвременна. Я любил твои реснички, теперь люблю и твои морщинки, ибо они часть тебя. С твоей дочерью я обязательно подружусь, мы с ней почти ровесники.

– Адриан, ты всё такой же романтик. Я уверена, вы подружитесь. Странно, но она больше похожа на тебя, чем на Эрнеста. Она очень много рисует.

– Скорее она походит на тебя, ведь ты моя лучшая ученица.

Эмма, не сдерживая эмоции, бросилась на Адриана, обхватив руками его плечи.

– Я скоро уйду вслед за супругом, он уже ждет меня. Адриан, когда меня не станет, ты позаботишься о Фелиции?

– Непременно. – ответил он, нежно обняв за талию свою дорогую и любимую Эмму.

Спите неразлучные пары,

воссоединенные на Небесах,

любимые Богом осененные венцы,

живите вечно познавшие вечную любовь.

Адриан возложил букет белых лилий на место упокоения Эрнеста и Эммы. Плод их любви сидел рядышком на травке, девушка сдувала парашюты с головок созревших одуванчиков, отчего семена гурьбой разлетались по воздуху. Учитель рисования помолившись, сел рядом с Фелицией и наклонившись, дунул на белесый седой цветок, отчего вверх взметнулись пуховые пушинки.