– Но что мы можем сделать, Наместник? – Гай никогда не впадал в грех сочинительства, но в этот момент невольно представил себе полчища выродков, атакующие Азарум, – и содрогнулся.

– Что мы можем? Узнать выродков как можно лучше. Изучить их. Понять, что ими движет. Найти их слабые места. Возможно, нашествие можно предотвратить. Тот, кто сумеет собрать сведения о выродках, принесет неоценимую пользу общине.

– Я буду изучать выродков, Наместник, – сказал Гай твердо.

– Да, – Серапион кивнул, и взгляд его ясных, всевидящих глаз устремился поверх головы Гая в дальние дали, откуда, должно быть, сам Пророк подавал своему Наместнику знаки, понятные только им двоим. – Ты сможешь, если приложишь все усилия. Ты – Арав. Твое предназначение в том, чтобы помогать нам, Скирра, воплощать волю Пророка ко благу общины. Ты силен, умен и ловок, и ты способен учиться. Стань больше, чем просто Защитником. Познай природу выродков, и община возблагодарит тебя, и Пророк после смерти приобщит к умершим праведным.

Так Гай нашел свое предназначение, которому с тех пор оставался верен, и достиг на избранном поприще немалых успехов. На первых порах приходилось нелегко, конечно. У человека два врага, говорил Наместник, – выродки и собственное несовершенство. Гай безжалостно боролся с обоими.

Труднее всего было подавить в себе отвращение. Выродки омерзительны, и тела их, и дела их, и слова их. Но потакая собственной брезгливости, разве искоренишь зло? Начинал с малого – наблюдал за Охотниками, что появлялись в Чистой земле, ловил их. Чаще убивал, но случалось захватить и живьем. Это был полезный материал для исследования – но однообразный. И Гай пришел к Наместнику просить благословления на первую вылазку в Проклятую землю.

Серапион не запретил, но и отпустить сразу отказался. Ты еще не готов, сказал он.

И Гай стал готовиться. Альмас знали о выродках куда больше, чем Гай воображал (хотя, как он понял потом, многие из их сведений давно устарели). И Серапион знал о них немало – хотя так и не открыл Гаю, откуда. Гай учился у Альмас и у Наместника, пока не перенял все, что они могли ему дать. И вот настал день, когда Серапион сказал – ты готов, насколько дитя Пророка вообще может быть готово к такому. Ступай.

Так Гай первым в Азаруме со времен Исхода перешел Рубеж и вступил в пределы Проклятой Земли. Побывал там – и вернулся. Вернулся всего три дня спустя – но ему казалось, что он пробыл там три года.

Гай пришел тогда прямо в бункер Наместника, и Серапион, разбуженный в неурочное время, сразу же вышел к нему. Гай сидел на скамейке для посетителей и молчал. Наместник, тоже молчал, а потом подошел и как маленького взял Гая за подбородок и заглянул своему ученику в глаза.

Долго смотрел он, и Гай чувствовал, как понемногу возвращается к нему радость жизни, как слабеет и отпускает его смертная тоска, что сковала грудь.

– Ты дома, Гай, – сказал Серапион тихо. – Ты дома. Ты дышишь воздухом Чистой земли, и с каждым вздохом тебе становится легче. Вокруг тебя только люди, здесь нет чужих. Стены нашего города укрывают тебя от зла. А теперь расскажи мне все, выпусти из своей головы, из сердца, то, что ты видел и слышал.

И Гай заговорил. С тех самых пор, как он пересек Рубеж, Гай чувствовал, как душа его наполняется ужасом и омерзением, и под конец он стал сам как сосуд, наполненный скверной. Теперь же, сидя рядом с Наместником, глядя в его спокойные, ясные глаза, Гай начал освобождаться, очищаться, и под конец рассказа увиденное уже казалось ему ненастоящим, придуманным, будто сон, который начал уже забываться.

Наместник не прерывал его ни единым словом. Когда Гай закончил, надолго воцарилась тишина, такая глубокая, что слышно было, как бьются сердца Наместника.

– Одна твоя вылазка продвинула нас в борьбе с выродками на десять лет вперед, Гай, – промолвил, наконец, Наместник. – Когда ты пойдешь снова?

Еще вдох назад Гай был уверен, что ответом на этот вопрос может быть только «никогда».

– Завтра, Наместник, – ответил он.

– Нет, завтра ты никуда не пойдешь, – покачал головой Серапион. – Тебе нужен отдых. А я должен обдумать все, что ты рассказал мне сегодня. Я скажу тебе, когда придет время.

С тех пор Гай много раз пересекал Рубеж. Своими глазами он наблюдал за жизнью поселений Проклятых. В ночи, невидимый и бесшумный, он подбирался к их домам. Он уносил с собой их вещи, их оружие, тела их ручных животных – и за все время ни разу ничем не выдал своего присутствия. Иной раз Гаю трудно было устоять перед искушением уничтожить того или иного выродка, который, беззащитный и беспечный, даже не подозревал, что рядом с ним – его смертельный враг, человек. Но Гай всегда сдерживал себя. Польза, которую он приносил общине, возвращаясь живым из вражеского стана, во много раз превосходила ту, что можно было извлечь из смерти одного Проклятого.

Хотя для Квентина, вероятно, стоило бы сделать исключение. Этот Охотник за корнем был худшим из выродков, самым ловким, самым беспощадным, самым вредоносным из всей их породы. Гай знал, что в тот день, когда тело выродка, для устрашения прочих, повиснет на ветвях деревьев у границ Чистой земли, Гай сполна ощутит высшее счастье человека – сознание того, что ты полезен своему роду и всем Детям Пророка.

Гай поднялся с земли и потянулся, разминаясь. Недлинный осенний день угасал, от воды поднимался белесый туман, воздух сделался холоден и влажен. Как и все Арав, Гай не боялся простуд и мог без вреда для себя ночевать и на снегу. Но в темноте из воды полезут на берег авегли, а человек для них – желанная добыча, редкое лакомство.

В последний раз оглядевшись, Гай спрятал книгу в сумку и пошел домой.

– Хорошая работа, верно? – из своего глубокого кресла Квентин лениво наблюдал за Лугару. Маг уже закончил острым ножичком очищать корень хлавинума от кожуры. Теперь он одну за другой извлекал из черного замшевого футляра части крохотных весов, чтобы измерить со всей возможной точностью, насколько прибудет драгоценного растения в хранилище Ордена Молчаливых гостей. Движения мага были такими отточенными и ловкими, что просто загляденье. Вообще приятно смотреть, как другие работают.

– Тебе, как всегда, сопутствует удача, да убережет тебя Пророк от иного, – прошелестел Лугару.

Оба сотворили знак Пророка, стукнув кулаком одной руки по ладони другой – хлавинер с ленцой, маг истово. Кисти у Лугару были бледные, почти прозрачные, и весь он был такой же, сухой и бесцветный, как старый гороховый стебель. Глаза маг всегда опускал долу, голову преимущественно держал склоненной, так что собеседник видел только пробор в его жидких белых волосах. Говорил Лугару негромко, но чрезвычайно отчетливо, о духовном – красноречиво, о мирском и суетном – скупо, как и положено Молчаливому гостю. Лицо у мага было такое худое и изможденное, что страх смотреть. Иной покойник, которого Лугару по долгу службы провожал в последний путь, казался здоровее. Сколько исполнилось магу лет, догадаться было невозможно. Если бы Квентин не познакомился с ним еще в ту пору, когда у обоих лбы были обметаны юношескими прыщами, а щеки не знали бритвы, то и не заподозрил бы, что Молчаливый гость молод.

Квентин привык считать Лугару своим другом, хотя дружба между хлавинером и Молчаливым гостем встречается не чаще июньского снега. Вольное братство и Орден нуждались друг в друге, но отношения их исстари были холодны. Когда весной, перед началом промысла, хлавинеры по традиции собирались на службу в храме Пророка у городской стены, лица их бывали мрачны. Двухчасовая проповедь – суровое испытание для того, кто привык пребывать в движении. Однако обычай есть обычай, и если Квентину суждено дожить до весны, то ему придется снова пройти через это испытание – уже в пятнадцатый раз.

– Двадцать шесть гран! – провозгласил Лугару. – Воистину, достойно восхищения. Воздадим хвалу Пророку и сподвижникам его, друг мой, за твое благополучие и удачу.