Возле академии восхищенно охнула. В общей темноте улицы здание горело, словно новогодняя елка. Сквозь окна можно увидеть передвигающиеся толпы, на парковке также находились студенты.

Припарковавшись, мы оставили шлемы на мопеде, прошагали в академию. Я представляла, как мы, словно воришки, будем проскальзывать в аудиторию через окно. А на деле цивилизовано вошли через центральные двери.

– А мне можно здесь находиться в ночное время? – обратилась к Ае.

Та неопределенно пожала плечами. Понятно…

– А тебе ничего не будет за помощь мне? – не унималась я. Не хотелось подставлять девушку.

Мы поднимались по лестнице, когда оборотница ответила:

– В уставе академии не сказано о запрете помощи абитуриентам. Мы не мухлюем, а честно идем репетировать. Последнее разрешается.

В аудитории никого не было, инструменты стояли неподвижно на своих местах. Приоткрыв окно, впустила прохладу в помещение.

Странно. По академии шныряют толпы, но никто не репетирует.

– Я думала, – нерешительно перевела взгляд на Аю, запиравшую дверь, – я была уверена, что здесь мы будем не одни…

Снимая аирподс, оборотница отрегулировала свет. Одинокая лампа горела ровно над роялем. Экономно. Откинув крышку инструмента, она начала быстро перебирать клавиши. Пройдясь по всем, достала из кармана ключ, наклонилась к струнам.

– Что ты делаешь? – наклонилась с другой стороны инструмента. Девушка подтягивала струны.

– Настраиваю инструмент, – просипела Ая. Нажимая на ноту си третьей октавы, слушала частоту звучания, продолжала подтягивать струны.

– Как по мне, звучит идеально.

– Поэтому тебя могут не взять в академию. Всегда надо проверять инструмент перед игрой. Маленькое отклонение от нормы станет фиаско. Ты выбрала самый громоздкий музыкальный инструмент, найдешь в Википедии таблицу частот звучания клавиш и обязательно проверишь звучание, – рекомендовала девушка.

– Но меня пустят к инструменту на сцене. Я что…

Раздраженно шикнув, Ая воскликнула:

– Да! Ты проверишь инструмент на сцене. Я положу ключ, – помахала перед моим лицом тем самый ключом, – под крышку. А ты смело включай приложение, которое я тебе скинула в мессенджере, и проверяй каждую клавишу.

Нахмурившись, села на табурет. Требование азиатки звучало странно. Как я буду настраивать рояль перед всеми? Как она себе это представляет? Совсем спятила.

– Хуже будет, если ты сыграешь на расстроенном рояле и не поймешь этого, – закончила оборотница, прикрывая крышку.

А в этих словах есть зерно мудрости. Мысленно согласившись с девушкой, открыла нотную тетрадь. Вытерев тонкие пальцы салфеткой, Ая скомандовала:

– Начни со второго куплета. Вступление и первый играешь сносно.

Ну спасибо. Сносно – высшая похвала от Аи за последние сутки.

Корпя над клавишами, вздрагивала от каждых замечаний «наставницы»:

– Левой рукой пощипывай клавишу, правой ласкай…

– Ускоряйся…

– Резче, добавь драматизма игре…

– Быстрее, я что, не написала длительность звучания ноты?

– Расслабь плечи, ты слишком напряжена… кисти статичны, куда так дергать? Вывих еще получишь.

Стоит упоминать о том, что я жутко потела? Да она моя кара небесная за все грехи прошлого. Точно кого-то убила в той жизни.

– Стоп! Перерыв! – скомандовала Ая, протянув мне бутылку с водой.

Сама она принялась за третий батончик. Живот забурчал, и я не отказала себе в удовольствии подкрепится. Но шлепок по пальцам остановил меня.

– Тебе нельзя есть шоколад, пить кофе и употреблять семечки за сутки до выступления. Голос садится, – разочаровала Ая, забирая мой ранний завтрак.

Сжав губы, порылась в рюкзаке. У меня ничего не было из разрешенного. Отложив ненужную вещь, жалобно смотрела на второкурсницу.

Я есть хочу!

– Почему ты плачешь? – спокойно спросила оборотница, наблюдая, как я обиженно сверлю ее взглядом.

– Я устала, и голодная… а ты злая… – совсем по-детски ответила ей.

На лице азиатки отразились удивление, смятение и оттенок подавленности. Ее радужки покраснели, а неко-ушки вновь радовали своим присутствием. Замешкавшись, она скрылась за дверью, оставив меня в одиночестве. Если не ее сумка, подумала бы, что сбежала. Может, зря я?

Вернулась она через десять минут с пакетом. Протянув мне покупку, она смущенно сказала:

– Поешь, здесь дынная булочка с молоком. Столовая не работает, взяла из автомата, денег не надо.

Обескураженно забрав подарок, достала запакованную сдобу и пакетированный молочный коктейль. Жадно поглощая еду, успокоилась окончательно. Ая не отвлекала, молча натирала до блеска рояль.

– А почему мы одни? В академии много студентов, а репетируем только мы? – поинтересовалась, продолжая завтракать.

Моя «наставница» откусила от своего батончика. Прожевав, ответила:

– Это преподавательская аудитория…

Закашлялась, пролив на пол молоко. Как преподавательская? Обычная же аудитория? Где сказано? Ая дала мне возможность привести дыхание в норму, простукивая меж лопаток.

– Как преподавательская? Что мы тут делаем? Откуда у тебя ключ?

– Дубликат.

Краткость – сестра таланта. Ая хуже партизана, информацию клещами доставать надо.

– Нас накажут?

– Не пойман – не вор. Так мой брат говорит, – пристыженно ответила оборотница.

Какой брат хороший, а вещам каким мудрым учит. Луноликая, отводи всех любопытных от наших дверей. Дай закончить репетицию.

****

– Да, мамочка, жду вас у академии. Не переживай, все отлично! – отключила связь, потянулась.

Всю ночь и утро играла. Пальцы отваливались, спину ломила, а зевки перестали подавляться час назад. Ая лежала на парте, задумчиво слушала музыку в аирподсах. От постоянных командований, поправлений, наставлений оборотница осипла.

– Неужели второкурсники знают столько о музыке и игре? – присев на лавочку, положила голову на парту рядом с лицом Аи.

Та блеснула карими глазами и устало улыбнулась.

– Второкурсники вряд ли… я просто уже пятый раз на втором курсе.

В моей голове заскрипели шестеренки. Ая очень умная, с роялем общается как с другом, умеет настраивать, пишет на ходу ноты…то бишь она не отстающая. А если отстающая, то какие гении тут учатся? А можно на второй год оставаться пять раз?

– Ая, а сколько у тебя образований?

– Четыре высших и вот пятое, заключительное, – ответила она без хвастовства. Скорее уведомила о факте.

Сколько? Это сколько учится надо? Ей же на вид не больше двадцати. Или это азиатские корни так коварно скрывают возраст?

– Кто ты по своим профессиям?

– Ну,… – протянула девушка, – вокалистка, инструменталист S класса, концертмейстер S класса, композитор. Ну и, надеюсь, дирижер, – закончила перечислять моя подруга-вундеркинд. А как еще ее называть после такого внушительного списка?

– А сколько ты уже учишься?

– Вокалисты учатся четыре года, инструменталисты и концертмейстеры моего уровня по шесть лет, композиторы пять лет и год на дирижера, – сгибая пальцы, оборотница считала. – В сумме я в стенах академии нахожусь двадцать два года.

Двадцать два года… твою налево. Двадцать два года! Я младше! Меня мама не родила, а Ая уже здесь была… Луноликая, как это!?

Бледнея от полученной информации, спросила:

– А тебе сколько лет?

– Шестьдесят семь.

Окинув взглядом девушку еще раз, подметила угловатость фигуры, полное отсутствие нужных женщине форм. Подросток, как и я.

– Видимо, азиатская кровь делает тебя внешне такой юной, – деликатно прокомментировала.

По лицу девушки мелькнула тень. Поднявшись, она стала собираться.

– Нам пора уходить, родителей подождешь в холле.

Резкая смена настроения насторожила. Наверное, я что-то не то сказала. Собрав свои вещи, мы покинули аудиторию. В холле Ая помахала мне и направилась к выходу. Преградив ей путь, не касаясь, спросила:

– Ты придешь на мое выступление? Может, подождем моих родителей, позавтракаем и вместе пойдем в зал?