Мобильный телефон приятной мелодией уведомил о звонке. Подхватив предмет, прочитала имя звонившего:

– Ма-му-ля…

Хм… По истечении месяца я сносно говорила и читала на двух языках: русском и украинском. Приятное дополнение к моей лингвистической копилке. Нажав на сенсор, приложила трубку к уху.

– Дочка! Отвлекаю? Мы с папой в магазине, тебе что-нибудь взять?

Приятный голос моей теперешней мамы заставил усмехнуться. Даже странно, что она мне не понравилась в впервые минуты, после пробуждения. Сейчас, слушая ее голос, не могла сдержать счастливой улыбки. Но что мне взять в магазине? Ничего не хотелось, но обижать родителей – такое себе занятие.

– Не знаю, – честно призналась, сопя, – а что я любила покупать? Тишина в трубке. Всего секунда, а мне стыдно за вопрос. Родители очень переживали, деликатно молчали, но их взгляды выражали слишком много боли.

– Обычно ты брала микс орехов и цукатов. Смешивала с йогуртом, ела ложкой, – дрожащим голосом рассказала мама.

Постаралась представить, каково на вкус мое импровизированное блюдо: несладкий йогурт, твердость орешков, податливая сладость цукатов. Сглотнув слюну, кивнула. Ожидала продолжения диалога, но, спохватившись, захихикала. Меня же не видят. Кому киваю?

– Я хочу все.

Через четверть часа обнимала родителей. Белокурую маму, копией которой являлась, и невысокого полноватого отца с забавными ямочками на щеках. Родители владели сетью бань по городу. Бизнес достался от отца моего отца. Я в который раз провела параллель между своими жизнями: наследственное дело, передающееся по мужской линии. Бани и горячие источники. Сходство прослеживалось. А это значит, скорее всего, моя та жизнь – вымысел.

– Налетай, – пробасил папа, разгружая пакеты, – мы решили не мелочиться и взяли все твои любимые продукты.

В маленький холодильник с трудом вошли покупки. В основном сладости. Значит, я сладкоежка? Вполне вероятно. Когда заваривала чай, всегда клала по две ложки сахара.

Вскрыв упаковку микса, насыпала все в тарелку, смешивая с греческим йогуртом. Осторожно попробовав, скривилась. Совсем не сладко. Взяла баночку с медом, обильно залила все. Так-то лучше. Жуя блюдо, ободряюще улыбалась родителям. Если продолжат так смотреть на меня, подавлюсь. И совсем непонятно, делаю я что-то верно или наоборот.

– Что Всеволод говорит? Когда выписывает? – поинтересовалась мама, меняя постельное белье.

Присев на табурет рядом с отцом, задумчиво жевала. Доктор уже рассуждал о моей выписке, но я не уверена, что готова встретиться с внешним миром так скоро. Тяжело выдохнув, положила голову на плечо отца. Тот на мгновение замер, боясь спугнуть, прождав минутку, неуклюже приобнял меня за плечи, поглаживая.

– Всеволод говорил о своем отпуске на следующей неделе, к этому времени планирует меня выписать. Может, дня через три.

– Замечательно! – воскликнул над моим ухом отец. – Скорее домой, в родных стенах быстрее начнешь вспоминать.

Что-то сомневаюсь…

– Папа прав, уже середина лета, у тебя будет время привыкнуть к обстановке, а в сентябре вернешься в школу. Правда, все твои друзья в выпускном классе. А тебе придется вернуться в восьмой. Но ты не переживай, мы решим этот вопрос… – рассуждала мама.

Похолодела. Почему я не желала возвращаться к их привычной жизни? Идти в школу? Общаться со старыми приятелями? Они все мне чужие! Не хочу!

– Мама, притормози. Анька, ну чего ты? Не раскисай! Если захочешь, дома годик посидишь, свыкнешься, а там видно будет, – успокоил отец. Крепче прижал меня к себе, а я спряталась в отцовских объятиях от всех ужасов будущего. – Ань, все будет хорошо. Я приложу все свои скудные силы, чтобы ты была счастлива.

Неприятная головная боль взбудоражила. В ушах зазвучали точно такие же слова, но голос звучал иначе. Мужской, с хрипотцой и минорными нотками. Голос из прошлого? Кто давал мне обещание? Ганс? Нет… кто?!

Сдавленно простонав, сжала виски, массируя пульсирующие точки.

– Аня! Что такое? Болит? Я за доктором! – испуганная мама убежала за Всеволодом.

Папа придерживал ослабевшую меня и причитал:

– Все из-за меня, прости меня, дочка… прости…

Что же произошло? Почему он винит себя в моей травме? Почему все молчат? Это безумие! Вопрос застрял на кончике языка, так как в палату вбежали двое.

– Так-с… Петр, перенесите Аню на кровать.

Командирские нотки в голосе Всеволода быстро осушили слезы. Отец переложил меня, а док вновь начал светить в глаза фонариком. Он очень любил так делать. Медсестры взяли кровь на очередные анализы, параллельно выписывали направление на МРТ.

– Ну-с, рассказывай, – серьезным голосом сказал Всеволод.

И что рассказывать? Они же чувствуют ложь. А если правду сказать? Теоретически тринадцатилетней девочке могли давать обещание? Молодого человека у меня не было в этой жизни.

– Я вспомнила, что сладкоежка. Люблю орехи в йогурте, – солгала, стараясь казаться убедительной.

Всеволод недовольно сощурился. Присев на краешек кровати, сложил руки на груди.

– Девочка, лгунья из тебя никакая. Почему не хочешь сказать правду?

Покраснев, опустила глаза, избегая взгляда доктора. Да вы меня в дурку отправите, что тут непонятного?

– Аня, – тихонько позвала мама. Приподняв на родителей глаза, сжала губы, в носу неприятно защипало. Не хочу их расстраивать. Они так стараются. – Аня, расскажи правду. Мы обещаем понять. Своим молчанием ты только усложняешь все. Мы не знаем, как помочь. Всеволод не знает, какую терапию тебе назначать.

Может, стоит довериться? Попытаться, открыться им. Для начала надо кое-что проверить.

– Мама, расскажи, что ты мне читала?

Она призадумалась. Хмурясь, грызла ноготь большого пальца.

– Книжки твои, из дома привезенные. Гарри Поттера, Сумерки, Виноваты звезды, Властелин колец… много чего. Так все не вспомнишь, – перечислила мама.

Большая часть произведений про вымышленные миры, но не исторические. Уточню.

– Может, было что-то из классики?

Женщина покачала головой.

– Ты не любила историю, классическую литературу. Больше фантастику читала. Как и все подростки. Самое забавное, на твоих любимых моментах пульс учащался, – с улыбкой рассказала мама.

Странно. Не увлекалась историей, классикой, но сейчас прекрасно помню исторические события конца восемнадцатого века. Может, медсестры телевизор включали? Спросила у Всеволода:

– Медперсонал включал телевизор, когда я одна была в палате?

– У нас с этим строго. Частная клиника, каждая копейка на счету. Девочки точно не будут бездумно включать технику. Тем более камеры везде стоят. Еще штраф выпишут.

И как мне тогда приснился такой странный сон? А может, из школьной программы? Но мама сказала, что не люблю историю. Вряд ли я бы внимательно слушала о событиях двухсотлетней давности… Подождите!

От новой мысли резко встала, напугав всех. От предвкушения задрожали пальцы на руках. Сжав простынь, спросила:

– Мы же оборотни, ведь так?

– Да, Аня. Мы двуликие, поклоняемся Владычице Луне, – терпеливо подтвердил Всеволод.

– Мы должны верить в перерождение, так?

– Да, мы верим в новые жизни после завершения старых. Они дают возможность…

– Исправить ошибки прошлого, – закончила фразу за доктором.

Все дружно кивнули мне. Отец, придерживая маму, сбивчиво спросил:

– Ты считаешь себя перерожденной?

Приоткрыла рот для подтверждения, но меня опередило восклицание матери:

– Я же говорила! Она, очнувшись, болтала свободно на французском! Ты не верил!

Сжала губы, огорченно поникнув. Маме сложно поверить в меня. Я сама до конца не осознаю себя их ребенком. В фантастике часто пишут о переселении душ. Нет! Нельзя так думать! Я их дочь!

– Ань, ты закрылась. Посмотри на меня, – Всеволод приподнял мой подбородок, пересекая наши взгляды. – Ты их дочь, – указал на моих родителей. – Оборотень чует свое дитя по запаху, по духовной связи. Мы так можем найти не только своего ребенка, но и родственников. Не надо обижаться на маму. Она стойко просиживала у твоей кровати все эти годы. Ни дня не пропускала. Она имеет право поплакать.