— Вольник, которого ты сбросил с лестницы? — спросил Никитин и сам же равнодушно ответил — Мёртв, разбился в лепёшку.

— Проклятье!

Никитин положил на стол сложенный листок бумаги. Сергей машинально потянулся к нему, но остановился и посмотрел в глаза полковнику. Тот кивнул. Сергей с опаской взял листок и развернул:

«Мои люди доложили, что вы, господин полковник, произвели арест подлого убийцы двух добрых сынов казачьей станицы в момент, когда его пытались доставить к нам для справедливого возмездия. Судя по докладу, вы нагло перехватили Драгунова у моих людей.

Я весьма огорчён вашей выходкой, но прекрасно понимаю причину. Вы, господин полковник, считаете себя жрецом закона и защищаете его, любой ценой, считая залогом порядка. Я уважаю это. Можете не верить, но мы с вами преследуем одну и ту же цель, хоть и разными методами. Поэтому, я доверю исполнение правосудия вам. Я желаю, чтобы подлый убийца двоих человек, Сергей Драгунов, был предан суду и осуждён по всей строгости ирийского закона (если «закон» ещё, что-то значит в этой стране).

Зная про медлительность бюрократии, я понимаю, что на осуществление законного возмездия требуется время. Поэтому, я буду ждать месяц. Если же, по истечении этого времени, Сергей Драгунов не понесёт наказания, либо же избежит его, пользуясь многочисленными лазейками, то к сожалению, я буду вынужден взять правосудие в свои руки.»

Закончив чтение письма, Сергей несколько минут осмысливал весь паршивый смысл ситуации. Но кое-что он понять не мог.

— Вы мне к чему это дали прочесть? — спросил он.

— Когда ты убил Ивана — того первого парня, то не прошло и двух часов, как в тот район стянулась треть всей станицы. Они решили провести «собственное расследование». Что под этим подразумевается, думаю, ты знаешь. Но на всякий случай, проясню: они оцепили весь район и собирались допросить всех жителей, которые могли стать свидетелями. Ничего не узнав, они бы повторили допрос. Но на сей раз, с пытками и истязаниями тех, кого сочтут «подозрительными». Повезло, что кто-то из местных, рискнул позвонить нам. Обычно ведь, полиции не доверяют.

— Мне бабушка, в детстве, рассказывала, какими зверями они были. Но неужели им прямо так нравится всё что они делают?

— Пойди, да и сам спроси у них. — развёл руками Никитин — Для них Ирий, до сих пор, охвачен войной. Закончится она, только тогда, когда они победят. До того, почти все инакомыслящие — враги, а у врага на войне нету возраста и пола. Виновны все. Но это лирика. Возвращаясь к теме, у нас штат не большой. Когда я поставил вокруг района защиту, то ослабил участок и вольники попытались вломиться сюда. Компромисс был найден в последний момент: ихний атаман дал мне время, чтобы отыскать убийцу, но только на словах. Каким-то образом, они тоже вычислили твою личность и явились по твою душу немного раньше нас. Ну а дальше, мы перехватили тебя у вольников. Вот только, я не знаю, что мне делать теперь. По закону, судить тебя мне не за что. Фабриковать обвинения — не в моём стиле. Но и война с казаками мне ни к чему.

— Вы настолько их боитесь?

Лицо полковника исказилось. Он ударил кулаком по столу, а его глаза запылали подобно углям.

— Да я канализационных крыс уважаю больше чем это стадо бандитов с бенгальскими огнями! Будь моя воля, я бы… Но не могу. Полноценную войну с ними мы не потянем.

— Я понимаю, — кивнул Сергей — Вы стражи порядка, а не солдаты.

— Дело не в этом. Если начнётся бойня, то будет хаос, который привлечёт внимание местной аристократии.

— А разве это плохо?

— А ты уверен, что в данном конфликте элита поддержит полицейских? — ответил Никитин вопросом на вопрос. До Сергея начало доходить — Кто-то же дал пропуск вольникам наружу, иначе они бы вообще не появились за пределами станиц. Более того, власти уже давно порываются закрыть нашу контору, считая неэффективной. Эскалация даст повод обвинить нас в некомпетентности, в неумении держать ситуацию под контролем.

— Слушай начальник, — прервал его Сергей — Зачем ты мне всё это говоришь? Я кто: подозреваемый, свидетель или инструктор, которого ты просишь о помощи? Если последнее, то разочарую: в политике я ноль, ваши интриги для меня потёмки.

— Я пытаюсь решить, как тебя спасти, дурачок! — сказал Никитин. Его голос был таким отеческим, отцовским. Сергей не слышал такой манеры общения с того момента, как последний раз видел своего покойного отца живым — Вольники, или «казаки», как они себя называют… Они шакалы, возомнившие себя сторожевыми овчарками. На их руках столько крови, что и за век не отмыться. Но я должен быть хладнокровным слугой закона. И по закону, я не могу отпустить тебя прямо сейчас.

— Понимаю. Сбор улик, доказательство самообороны.

— Но даже когда твоя невиновность будет доказана, то я всё равно не смогу отпустить тебя. Я говорил, чем это может обернуться. Какая ирония — один житель улья, может стать причиной гражданской войны.

— Давайте без дешёвой философии. — отмахнулся Сергей — Не люблю я это. Был у нас в части такой прапорщик. Знатный балабол. Подвешенный язык не спас его от пуль арабов. Говорите, что пытаетесь решить, что со мной делать? Ну так решайте! Зачем меня спрашиваете?

Никитин молчал.

— Сейчас, у меня возникает чувство, что вы собираетесь либо сдать меня вольникам, либо подтасовать улики, чтобы на суде я получил вышку. А со мной разоткровенничались, в надежде, что я вас заочно прощу и сниму с ваших плеч груз совести.

Полковник не решался смотреть в глаза парню, понимая, что тот прав. Драгунов был младше него в несколько раз и годился в сыновья, но читал начальника полиции, как открытую книгу.

— А ты мудрён не по годам.

— Не буду считать это комплиментом. — ответил Сергей и осмелев, чуть отвернул лампу светом от себя — За «мудрость» и «жизненный опыт» я просрал десять лет жизни.

— Судя по твоему личному делу, ты записался добровольцем. — тактично напомнил Никитин.

— И без тебя знаю! — разозлился Сергей, резко перейдя на «ты» — Впрочем, мне уже всё равно.

Выражение лица Сергея изменилось. Стало безразличным, осунувшимся и таким же уставшим, как у полковника. Его тело лишилось души, дух истощился, а личность сломалась. Там, в пустыне, у него была цель выжить и вернуться домой. Но вернувшись, понял, что теперь ни вперёд, ни назад дороги нет. Он и дальше будет вариться в этой системе, из которой, в отличии от арабского плена не выбраться.

— Подпишу всё, что ты по просишь. — сказал он — Любое чистосердечное признание. Хочу наконец-то отдохнуть, а ряженные пускай сражаются вечно.

На лице Никитина не дрогнул ни один мускул. К сожалению, такой фатализм и пренебрежение к собственной жизни стали распространятся среди молодёжи подобно чуме. Но, к разочарованию в самом себе, почувствовал облегчение. Пацан прав. Полковник действительно, обманывая даже самого себя, на самом деле, искал способ быстрее решить сложившуюся проблему. Разрешение переступить через моральный горизонт, не идя на сделку с совестью. Молодой Драгунов сам дал добро на то, чтобы его закопали.

«Папочка бы меня устыдился» — подумал Алексей и вызвал охранников.

— Я отдам приказ переселить тебя в другую камеру. — сказал он Сергею — С лучшими удобствами. Позабочусь о том, чтобы до суда ты чувствовал себя комфортно.

— Не пытайтесь меня купить, начальник. — с циничной улыбкой ответил Сергей — Вам не в чем раскаиваться. В конце концов, не вы превратили полицию в смердящий разложившийся труп.

— Мне жаль, пацан.

— Мне тоже.

Последующие несколько дней были самыми напряжёнными. Казалось, что всё просто, но Никитину в голову пришла идея, для реализации которой требовалось много времени и нервов. Наконец-то, удалось найти причину осведомлённости вольников об их планах. Весь сыр-бор из-за маленького устройства в кабинете полковника — механического таракана, который реализует прослушку на уровне шпионской. Вольники выделялись сочетанием устаревших, закостенелых традиций и совершенным техническим оснащением. Контраст на контрасте, парадокс на парадоксе.