— Я имею в виду море. Небо. Свет. Все это… все это так прекрасно, а… — Он слышит в своем голосе дрожь. — А мне кажется, что я никогда этого не ценил.

Теперь уже с серьезным видом Лола смотрит на него.

— Тебе давно пора было на каникулы, любимый. — Она гладит его по влажной щеке.

— Не знаю… — Он с силой закусывает нижнюю губу. — То, что я здесь, после всего, что произошло. Мне кажется это каким-то неправильным.

Главная комната для гостей располагается в передней части дома. Матео стоит возле окон, занимающих всю стену от пола до потолка, в одних пижамных штанах, их пояс врезается в чуть обгоревшую на солнце кожу, и с раскрасневшимся после горячего душа лицом. Отворив тяжелую стеклянную дверь, он выходит на балкон и наблюдает за последними минутами заката над морем. Вскоре он слышит шаги Лолы, только что вышедшей из ванной. Она кладет руку ему на поясницу — скромный жест солидарности. Это всего лишь краткое движение, словно упавший на землю лепесток, но внутри него что-то сдвигается.

Какое-то время они просто стоят, каждый погружен в свои мысли. Потом Лола нарушает тишину, ее голос звучит не громче шепота:

— Хочешь сейчас об этом поговорить?

— Нет. — В этом слове нет злости, но оно, сродни коленному рефлексу, вылетает раньше, чем она успевает закончить вопрос.

Повисает пауза, потом она вздыхает:

— Ладно. — Проводит пальцем по внутренней стороне его руки, скользит вниз, пока их ладони не встречаются, и нежно ее сжимает. — Тогда, Мэтти, ты должен сказать. Что мне делать…

Он не сводит взгляда с точки на горизонте, где море сливается с небом. Потом прерывисто вздыхает.

— Сделать вид, что ничего не случилось.

— Ты действительно этого хочешь? — В ее голосе слышится какой-то подвох.

— Больше всего на свете.

— Ладно… Ладно, тогда я могу только обещать, что попытаюсь. Но знай, что я всегда рядом. Если ты передумаешь и захочешь поговорить, или решишь рассказать все родителям или кому-то еще, или захочешь обратиться в полицию. Я всегда буду с тобой рядом, Мэтти. Ты меня слышишь? Ты мне веришь?

Прикусив язык, он кивает. Не сводя твердого взгляда с горизонта, он сжимает ее руку и смотрит, как вдалеке мерцают огоньки.

Вскоре Лола, замерзнув на холодном ветру, дующем с моря, возвращается в комнату, выключает свет, откидывает пуховое одеяло и залезает под тонкую хлопковую простыню. Ее волосы рассыпаются по подушке, она, свернувшись на боку, ждет и наблюдает за ним своими большими и яркими в лунном свете глазами.

— Мэтти? — спустя какое-то время тихонько зовет она. — Ты не устал?

— Да. Я сейчас приду.

Он чувствует, как она замирает, ее разум лихорадочно работает.

— Не думай, что мы должны… То есть я ничего не жду. Нам необязательно, ну, ты знаешь, что-то делать. Пока ты не будешь готов или… или если ты больше не захочешь…

Он поворачивается к ней, часто дыша.

— Что?

— Я пойму, если после случившегося ты больше не захочешь…

Он поспешно уходит с балкона, решительно закрывает за собой дверь и, прерывисто вздыхая, прислоняется к стеклу.

— Ты… ты больше не хочешь заниматься со мной любовью? Я ничего не подхватил. Первым делом, когда вспомнил, я проверился.

Выражение ее лица меняется, она приподнимается на локте.

— Конечно, я хочу заниматься с тобой любовью! Просто после нескольких наших, э-э, попыток я решила, что ты, возможно, захочешь какое-то время подождать.

Он оборачивается и смотрит на сгущающуюся тьму, сердце бешено стучит в груди, кровь пульсирует в щеках.

— Мэтти?

Он не отвечает.

— Я лишь хочу сказать, что решение полностью зависит от тебя.

— Дело не в том, что я неспособен… просто я не могу больше этим заниматься! — Его голос звучит громко, дрожит от унижения и страха. По правде говоря, он не знает. Возможно, и не может. Обе попытки после той ночи — ночи, когда его изнасиловали, — обернулись крахом. Наверное, его тело в защитной реакции теперь будет отвергать любые формы секса. Наверное, эти воспоминания все время будут преследовать его; секс всегда будет неразрывно связан с болью, беспомощностью, злостью и ужасом. И остаток своей жизни он проведет в одиночестве, запертый в своей мучительной тайне.

Теребя сетчатые шторы, он поворачивается к ней вполоборота.

— Да, то, что произошло, отвратительно. И если… если ты не захочешь, я все пойму.

Взгляд на лице Лолы заставляет его вздрогнуть, он чувствует, как его горло сжимается.

— О, Мэтти, конечно, я хочу. Это же по-прежнему ты.

— Я, правда, не хочу, чтобы ты оставалась со мной из жалости или… или чего-то еще! — с запинкой произносит он. — Мы… мы по-прежнему можем быть друзьями. Лучшими друзьями. — Он коротко усмехается в попытке разрядить обстановку.

Потрясенная его словами, Лола вылезает из постели и осторожно пересекает комнату.

— Ты уже для меня лучший друг, — тихо говорит она. — Но ничего не изменилось, Мэтти. Я все так же сильно люблю тебя. И даже больше, если такое возможно.

Она шагает к нему, но он вытягивает перед ней руку, боясь, что, если Лола хотя бы прикоснется к нему, он погибнет.

— Но… но как ты можешь, теперь когда знаешь о случившемся? О том, что я сделал. Разве у тебя это не вызывает отвращения?

— Боже мой, Мэтти, нет! Ты не сделал ничего плохого! — Она останавливается в паре метров от него и смотрит покрасневшими глазами.

Он шутливо грозит ей указательным пальцем.

— Блин, даже не начинай!

Он снова пытается засмеяться, но вырывается лишь прерывистое дыхание.

— Ты не должен был это так долго держать в себе. — У Лолы дрожит голос. — Все это время тебе приходилось притворяться…

— Прекрати, все нормально. Я долгое время не мог вспомнить. Знал, что совершил что-то ужасное, но не осознавал, пока не очнулся в больнице после того неудачного прыжка… — С насмешливым раздражением он качает головой, но как только выдавливает из себя обнадеживающую улыбку, по его щеке скатывается слеза.

— Мэтти, ты ничего не сделал! Это все тот извращенец… — Она замолкает, потом, поморщившись, тянется к его руке, но он быстро ее отдергивает.

— Не надо. Все в прошлом. Теперь со мной все нормально. — Он прерывисто вздыхает и чувствует, как с ресниц падает вторая слезинка, горячая и тяжелая. — По крайней мере, я так думаю… Черт! — Он со злостью смахивает слезы.

— Мэтти…

— Все хорошо. — Но, несмотря на попытку успокоить ее, его голос срывается. — Просто я чувствую себя таким… таким грязным, понимаешь? И сколько бы ни принимал душ, сколько бы ни терся мочалкой, боюсь, я всегда буду это ощущать.

— Но это нормальная реакция, милый. Я кое-что читала про изнасилования, говорят, эти ощущения проходят.

Она делает шаг, потянувшись к нему, но он быстро отступает назад, ударяясь локтем о балконную дверь.

— Лола, не надо! Все в порядке. Послушай, это был… это был долгий день!

Он скребет пальцами по щекам и прижимает ко рту кулак. Он боится, что от ее прикосновения окончательно потеряет самообладание.

— Знаю, дорогой. Я просто хочу тебя обнять.

Прикрывая ладонями нос и губы, он прижимается лбом к стеклу и отползает от нее.

— Дай мне… дай мне минутку!

— Мэтти, то, через что ты прошел, ужасно! Любой бы на твоем месте был подавлен!

— Ты не понимаешь… — Он продолжает царапать щеки. — Я повел себя как… как… — Он яростно хватает ртом воздух. — Как настоящий трус…

— Мэтти! Как ты можешь так думать?

— Я так боялся умереть, что позволил ему… Я позволил ему, Лола!

— Это не так! Он не оставил тебе выбора!

— Я… я просил об этом!

Она почти рассержена, глаза широко раскрыты.

— Перестань, Мэтти!

— Но как только он начал… и когда все закончилось, я пожалел… Господи, я так пожалел, что он не убил меня! — Из него вырываются рыдания, и он, закрыв лицо руками, сильнее вжимается лбом в балконную дверь, представляя, как трескается под ним стекло и разрезает его на кусочки. — Почему… почему я позволил ему?