Вообще говоря, для спасательных работ такого уровня – почти вертикальная стена – всегда применяют специальное тросовое снаряжение – несколько катушек с 5-мм металлическим тросом, каждая по 100 метров, которые наращиваются по мере надобности. Такой трос выдерживает нагрузку в 2,000 кг. Но, конечно, и весят они соответственно – на порядок тяжелее, чем капроновые верёвки той же длины, так что доставка их к месту транспортировки тоже не лёгкая работа. И справедливости ради, надо сказать, что такие катушки нам доставил вертолёт в конце третьего дня, когда акья с Гурием была уже почти на леднике, т. е. когда надобность в них полностью отпала. Когда появился вертолёт, все, кто участвовал в спасательных работах, остановились и с ужасом наблюдали за тем, как из повисшего (высота чуть более 5,000 метров, ему нельзя приземляться, он может не взлететь на такой высоте) вертолёта вылетали и приземлялись на снег тяжёлые катушки с тросом. Мы понимали, что теперь кому-то придётся нести их на себе обратно в базовый лагерь. А остановить вертолётчиков мы не могли – у нас не было с ними никакой связи, впрочем, связи не было с вертолётом и из базового лагеря. К тому же, в базовом лагере не могли знать, что спасательные работы уже близятся к завершению.

Итак, уникальные спасательные работы на шестёрочной стене на высотах от 6,200 м до 5,000 м без специального спасательного снаряжения, за исключением акьи, были проведены за три дня с помощью капроновых 60-метровых верёвок, крючьев и ледорубов. На Федерацию альпинизма СССР этот факт произвёл такое впечатление, что она присвоила всем 15 человекам, работавшим на стене, номерные жетоны «Спасательный отряд» без обычных для этого сборов, усиленной тренировки и экзаменов. Мне достался знак под номером 448, который я до сих пор с гордостью храню. Вот как он выглядит:

https://tinyurl.com/yckuc3f8

Это был редчайший случай в истории альпинизма СССР, когда эти жетоны присвоили не после изнурительных двухнедельных специализированных сборов в горах и последующих очень серьёзных экзаменов, а за практическое применение навыков в реальных условиях исключительно трудных спасательных работ. И ещё, в качестве утешительного приза, Федерация альпинизма засчитала всем нам, кто работал на стене, эти спасательные работы как восхождение на пик Энгельса по 5Б+1. Всё это мы узнали уже в Ленинграде, однако, было это слабым утешением для нас – ведь мы приехали за восхождением 6-й к.т., которой всем нам не хватало до получения заветного звания м.с.

На следующий день, когда вертолёт вновь прилетел, чтобы забрать раненых, Митя, у которого язык не поворачивался приказать кому-либо из измученных ребят пойти на ледник за катушками с тросом, начал упрашивать командира вертолёта слетать туда и подобрать их. Пилот долго объяснял, что им запрещено садиться выше 4,500 м над уровнем моря, рассказывал, что на Памире можно найти много так и не взлетевших вертолётов. Да мы и сами хорошо это знали. В конце концов, командира всё-таки уговорили рискнуть – ему за это была обещана пуховка. Для этой попытки бортмеханик снял две половинки задней тяжёлой двери и оставил у нас в лагере всё остальное, без чего они могут обойтись, и они полетели. Мы видели, как вертолёт сделал несколько кругов, выбирая место для посадки, затем исчез из поля нашего зрения. Мы все ждали с нетерпением, чем всё это закончится. И только минут через 40 он вновь появился в воздухе – все выдохнули с облегчением.

А днём раньше на этом же вертолёте прилетел уполномоченный Федерации альпинизма по Памиру и первое, что он сделал, – это запретил все восхождения на пик Энгельса, мотивируя это камнепадной опасностью всех на него маршрутов. Таким образом, наше дальнейшее пребывание становилось бесполезным. Итак, за этот сезон я сделал три 5Б к.т., из них одну в двойке, вторую руководством и третью как спас работы, но главная цель, из-за которой мы сюда приехали – так и не была достигнута. К слову сказать, на следующий год условия для получения звания мастера спорта, ужесточили – теперь было недостаточно иметь в активе восхождение 6 к.т., а нужно было стать, как минимум, призёрами в Чемпионате СССР.

Я уже упоминал, что после окончания ЛИТМО продолжал ходить туда на тренировки и, как-то так само собой получилось, что я стал у них сначала неофициальным, а через несколько лет и официальным тренером альпинистской секции. Официальность выражалась в том, что я был оформлен на кафедре физвоспитания и даже стал получать зарплату за эту миссию 20 рублей в месяц. В 1968 году на тренировках появился мальчик Саша, первокурсник Радиотехнического факультета. Не заметить его было нельзя – от всех остальных он отличался субтильным телосложением (про таких говорят «в чём только душа держится»), но при этом сильным желанием и полной самоотдачей на тренировках. Тогда же на тренировки продолжала ходить и Лариса Новикова, которая после трагической смерти Тани Забегаловой в 1962 году взяла на себя её роль организатора наших регулярных загородных поездок на скалы. Вот благодаря Ларисе Саша и попал в нашу компанию.

Очень скоро выяснилось, что он прекрасно играет на гитаре и поёт бардовские песни, которые тогда были в большой моде среди молодёжи и особенно в туристско-альпинистской среде. Ещё выяснилось, что он, часто пропуская лекции, умудряется сдавать экзамены только на пятёрки, тем самым обеспечивая себе повышенную стипендию. На фоне моих собственных страхов в школьные и студенческие годы меня не могли не восхищать такие Сашины способности. Меня всегда притягивали люди способнее и ярче меня самого. Так незаметно, несмотря на 12-летнюю разницу в возрасте, мы стали с Сашей близкими друзьями. Как-то раз, после нашей недельной поездки на скалы и соответственно его отсутствия на лекциях, звонит мне Саша и, чуть не плача, говорит, что его вызвал к себе зам декана, чтобы сообщить, что снимает его с повышенной стипендии за прогулы. Я знал, что его родители оба ведущие инженеры в ЦНИИ бумажной промышленности, поэтому их семейный бюджет даже не заметит отсутствие Сашиной стипендии. Просто в этом случае Саше придётся просить деньги на личные расходы у родителей, что всегда не очень приятно, особенно после того, как он уже самостоятельно распоряжался своей вполне заслуженной повышенной стипендией. Но ведь это, на мой взгляд, не справедливо и надо попытаться ему помочь.

Поскольку вмешаться надо было срочно, пока не вышел приказ (потом будет поздно), я меняю свои планы и вместо библиотеки еду в ЛИТМО. Заместителю декана представляюсь как штатный тренер альпинистской секции и говорю буквально следующее:

– Эпштейн восходящая звезда скалолазания и главная надежда альп секции ЛИТМО и в этом качестве ему приходится часто бывать на сборах – это и есть причина его прогулов. Но главное даже не это: что для нас с вами, преподавателям, важнее – посещение лекций или успеваемость студентов? Думаю, что второе куда важнее первого, а вы знаете лучше меня, что с учебной успеваемостью у Эпштейна всё в полном порядке.

После такой моей тирады зам декана развёл руками и сказал, что изменил своё решение и Эпштейн будет продолжать получать свою повышенную стипендию.

В те годы я снимал дачу (это сильно сказано; дача представляла собой времянку с печкой и нарами для сна, на которых могли уместиться не более 6 человек) в Кавголово на зимний период для катания на лыжах и приглашал туда в качестве участников всех своих друзей. Туда помимо студентов, в частности, входили Лёва Шахмундес и Игорь Виноградский, который будучи не только альпинистом, но и эстрадным драматургом, не мог упустить случая, чтобы не подшутить над моими способностями привлекать на дачу людей, которые исправно платили свою долю, но так ни разу её и не посетили – он с полным правом имел в виду себя. В 1969 году присоединился к нам и Саша (благо его стипендия осталась с ним), который скоро стал привозить с собой ещё и подружку Наташу, свою будущую жену. Наблюдая, как разворачивались их отношения, и хорошо помня свои переживания в его возрасте, я решил помочь его сексуальному образованию.