Лев Андреевич был в ярости. Его сделали как мальчишку. Но от суровой советской действительности деваться было некуда. И он сказал:
– Тогда останется Михаил Соломонович Иоффе.
В глубине души я надеялся, что он назовёт меня.
Но он назвал человека, которому всецело доверял. В самолёте это известие вызвало бурю протеста: все считали, что справедливо было бы оставить футболиста, тем более проигравшего. Один Михаил Соломонович (М. С.) спокойно взял свои вещи и вышел на лётное поле. Грусти на его лице мы не заметили.»
А теперь вторая, главная, история, которая хорошо отражает тогдашнюю атмосферу в СССР и ради которой я решил, что будет уместно поместить эту главу в мою книгу. Тот Зальцбургский конгресс 1961 года стал поворотным пунктом в общении между учёными-физиками СССР и их зарубежными коллегами. Поскольку никто из них не нарушил «кодекс строителя коммунизма» в первой из своих поездок в зарубежную страну капиталистического мира, все они вдруг стали «выездными». И М. С. был одним из них. Теперь не проходило и года, чтобы он не летал в одну из стран Западной Европы либо для участия в физическом конгрессе, либо для чтения лекций в одном из тамошних университетов. Этот процесс значительно расширил его научные контакты и, как следствие, знакомство зарубежных коллег с его собственными достижениями в области увеличения времени жизни высокотемпературной плазмы в магнитном поле.
Дальнейшее повествование я веду со слов самого М. С.: 6-го февраля 1969 года он начинает получать многочисленные телефонные звонки и телеграммы от советских коллег, которые работают в восточной части страны (Владивосток, Томск, Новосибирск), поздравляя его с присуждением американской премии «Атом на службе мира». Премия эта в области физики атома считалась второй по значимости после Нобелевской и учреждена фондом Форда в 1955 году. Её первым лауреатом в 1957 году стал знаменитый физик Нильс Бор, а из советских физиков её получил академик В. И. Векслер в 1963 году. Оказалось, что всесоюзная радиопрограмма «Время» (или «Маяк»?) в утренней новостной программе сообщила это радостное для СССР известие, ссылаясь на своего корреспондента в Вашингтоне. Какого же было удивление самого М. С., когда утро пришло в европейскую часть СССР, а в программе «Время» этого сообщения не оказалось!? Теперь стало очевидно, что кто-то в её московской редакции в срочном порядке откорректировал новостную программу, получив такое указание откуда-то «сверху». А чуть позже в течение дня начали названивать и московские корреспонденты западных газет с поздравлениями и вопросом: «вы принимаете премию и поедете в США для её вручения?». М. С. «изворачивался» как мог, чтобы не сказать ни «да», ни «нет». Ведь это было время, когда над каждым из нас стояли партком, райком, первый отдел (читай КГБ), дирекция института, и т. д., и только они знали, как следует ему поступить. Но в данном случае и эти органы управления всего и всем в нашей стране тоже не знали, что ему сказать, поскольку вопрос был международного уровня. Наконец, в первом отделе института ему сказали, что надо повременить с ответом – они ждут решения с «самого верху».
А через неделю по почте приходит следующее письмо на двух страницах из Комитета по присуждению премии «Атом на службе мира» за 1969 год из Бостона:
https://tinyurl.com/2p829b83
https://tinyurl.com/ykyknt6d
Как видно из этого письма, премия присуждается в девятый раз и будет поделена между семью лауреатами из Дании, СССР, Великобритании и США. Каждый из этих семи лауреатов получит традиционную золотую медаль и чек на $15,000 (1/7 часть от полной премии в $105,000). Церемония вручения состоится в Национальной Академии Наук в Вашингтоне 14 мая 1969 года и непременным условием является её получение на территории США. Письмо также содержит просьбу сообщить телеграммой до 26-го февраля о своём прибытии для получения премии, чтобы у них было достаточно времени для подготовки церемонии вручения.
«Бедный» М. С., от которого уже ничего не зависело, продолжал с трудом отбиваться от иностранных журналистов в ожидании своей судьбы. Наконец, через две недели после начала этой эпопеи его вызвал начальник первого отдела и озвучил вердикт, который пришёл «с самого верха»: он должен отказаться от премии по причине агрессивной войны, которую США ведёт во Вьетнаме. Ещё через пару дней он узнал, что по его вопросу собиралось Политбюро ЦК КПСС (!?) и на него был приглашён директор ИАЭ академик Л. А. Арцимович, тот самый, который в предыдущем рассказе так высоко оценил моральные качества М. С. Самое интересное, что, как удалось узнать самому М. С., проблема вовсе не состояла в пятом пункте его анкеты, как легко можно было бы предположить в то время. Выступление академика на Политбюро звучало так, что М. С. вообще-то всего лишь кандидат физмат. наук, даже не доктор, и сам академик не разделяет столь высокой оценки работы М. С. Как видите, даже этот вполне заслуженный учёный-академик был не лишён банальной зависти, которая заключалась в том, что какой-то к. ф-м. н., работающий в его институте получит довольно престижную международную премию, а он, академик, вроде, как и ни при чём.
Очевидно, чтобы сгладить неуклюжесть сложившейся с М. С. ситуации, когда его заслуги признаны мировым научным содружеством, но не в самом СССР, в следующем 1970 году ему предлагают защитить докторскую диссертацию без самой диссертации. Да-да, я не ошибся, для этого он пишет лишь реферат на нескольких страницах. На самом деле и защиты, как таковой, не было, а было присвоение докторского звания по совокупности заслуг. Это был редчайший случай такой чисто формальной защиты и присвоения звания д. ф-м. н. Другой известный мне подобный случай произошёл в 1935 году с будущим академиком и Нобелевским лауреатом по экономике Л. В. Канторовичем, которому в тот год исполнилось всего 22 года. И чтобы окончательно подсластить пилюлю, М. С. в том же 1970 году получает ещё и Государственную премию за руководство исследованием «неустойчивости высокотемпературной плазмы в магнитном поле и создание метода её стабилизации «магнитной ямой»». Это в дополнение к уже имеющейся Сталинской премии 1953 года за «разработку и внедрение в промышленность электромагнитного метода разделения изотопов и получение этим методом лития-6». Здесь следует ещё добавить к перечисленному, что в мире управляемой термоядерной реакции М. С. известен ещё так называемыми «магнитными палками Иоффе», названными в его честь.
А вот и ещё одна нестыковка в этом скандальном деле. Когда я раньше (в 2017 году) готовил материл для этой главы, я обратил внимание, что в русской версии Википедии на странице, посвящённой М. С., вообще ничего не было сказано про премию «Атом на службе мира», в то время как в английской версии, где перечисляются все её лауреаты с 1957 по 1969 года -
https://en.wikipedia.org/wiki/Atoms_for_Peace_Award
– его имя упоминается со сноской о том, что Советское правительство заставило его отказаться от премии. Когда же я проверил ту же страничку в Википедии годом позже (август 2018), я уже обнаружил в ней такую запись:
«Премия «Атом на службе мира» 1969 г. присуждена за оригинальные эксперименты в области горячей плазмы. Под давлением правительства СССР (М. С. Иоффе (И. Г.)) был вынужден отказаться от премии».
А чуть ниже я нашёл такое этому факту подтверждение: «В последний раз эта страница редактировалась 1 июня 2018».
Можно подумать, что кто-то узнал о моём намерении посвятить М. С. целую главу в этой книге и потому решил привести этот факт его жизни в полное соответствие с действительностью.
В связи с М. С. мне вспоминаются два эпизода, которые связаны с Театром на Таганке, который в конце 1960-х годов был чрезвычайно популярным в Москве, да и во всём СССР. Слава его была велика, а вот зал там был очень маленький для театра такой популярности и купить билет на его спектакли для москвичей не представлялось возможным. Что уж тут говорить про заезжих на несколько дней командированных. Тем не менее, мне удалось там побывать дважды и оба раза даже бесплатно. Для этого я использовал свой обычный приём – приезжал за пол часа до начала спектакля и начинал себя убеждать, что я должен попасть в зал во что бы то ни стало, одновременно внимательно наблюдая за происходящим вокруг. Первый раз это происходило зимой в лютый мороз, когда я заметил, что некоторые зрители, которые уже прошли с билетами внутрь и сдали свою верхнюю одежду в гардероб, выходят обратно через контроль чтобы покурить на свежем воздухе. Когда же они возвращаются, контролёрша, видя, что они без верхней одежды, больше не просит предъявлять их билеты, поскольку очевидно, что их одежда сдана в театральный гардероб. Тут то я и понял, что это обстоятельство и есть мой шанс попасть внутрь. Надо только решить, как избавиться от моей верхней одежды, но так, чтобы не простудиться на таком морозе. Быстрая рекогносцировка местности показала, что слева от театра имеется небольшой ресторан, в который я и побежал. После того, как я отдал гардеробщику свою куртку, пришлось изобразить вид, что ищу посадочное место в зале ресторана, а сам наблюдал за гардеробщиком и, как только он отвернулся, я бросился на улицу и прямиком в такой вожделенный Театр на Таганке. Проскочил я в зал в толпе покуривших без всяких проблем, как и было запланировано. Ну а дальше всё было проще простого: поскольку там всегда было много официальных блатных безбилетников, которые сидели на ступеньках лестницы, то я просто присоединился к ним. В тот раз я попал на спектакль «Добрый человек из Сезуана» по Бертольду Брехту. Это тот самый первый спектакль, с которого начался Театр на Таганке. Я, конечно, был счастлив своей удаче, но не мог полностью насладиться спектаклем, поскольку всё время, которое он шёл, а это было больше 3-х часов, меня не покидали мысли:
