Итак, несмотря на перечисленные мною добродетели, Эдик оказался единственным ленинградцем из всего нашего курса в 200 человек, которому не нашлось работы в Ленинграде. Его распределили в деревню Сафоново Смоленской области, где только что построили гироскопический завод. Мне неизвестно, в какой организации он писал свой диплом, возможно прямо на своей кафедре гироскопических приборов, зато хорошо известно, что происходило с ним дальше. Я так же не могу исключить, что у него вообще не было дипломного руководителя (если такое вообще могло быть!) и тему для диплома он выбрал себе сам. Я знаю только одно: подходит «защитный» месяц февраль и Эдику нужен сторонний отзыв о его дипломной работе, а он так и не нашёл никого, кто взялся бы его написать. А без такого отзыва он не может быть допущен к защите. Нечто подобное случится и со мной через девять лет, когда я напишу свою диссертацию на соискание учёной степени к. т. н. Я, разумеется, в курсе его проблемы. К этому моменту я, проведя пять месяцев в своём вычислительном отделе, уже неплохо ориентируюсь там на предмет «кто есть кто». Среди сотрудников отдела было несколько кандидатов наук, как технических, так и физико-математических. Но только один человек по имени Яков Моисеевич Цейтлин совсем недавно защитил докторскую диссертацию. Я почему-то решил, что Яков Моисеевич – это тот человек, который лучше всех подойдёт для отзыва о дипломе Эдика. Конечно, не потому, что он доктор наук, а потому что он как-то более других интеллигентен и приветливее других здоровался со мной при встрече в коридоре. Как видите, я хоть и повзрослел в свои 22 года, но моя детская непосредственность и наивность всё ещё были мне свойственны.
При очередной с ним встрече в коридоре я объясняю ему ситуацию с моим другом Эдиком: нужен отзыв о его дипломной работе и не мог бы Яков Моисеевич взять на себя труд просмотреть её и написать отзыв. На моё удивление, Яков Моисеевич, вместо того чтобы послать меня «куда подальше», дал мне свой домашний телефон и сказал, чтобы Эдик ему позвонил для беседы по телефону. На следующий день Яков Моисеевич сам подходит ко мне в коридоре и говорит:
– Звонил мне ваш друг и из разговора с ним я понял, что у него много интересных мыслей в голове. Я пригласил его на завтра приехать ко мне со своим дипломом. После встречи с ним расскажу вам о своих впечатлениях.
Через пару дней Яков Моисеевич опять подходит ко мне и с улыбкой произносит:
– Виделся я с вашим другом и с его дипломом. Должен вам сказать, что такого неряшливого почерка и так неряшливо оформленной работы мне в жизни видеть не приходилось (в этом месте он рассмеялся – И. Г.). При всём этом, работа очень интересная и я хочу написать в отзыве, что этот диплом написан на уровне хорошей диссертации, ну разве что немного подработать и можно её защищать.
Тут я решил, что надо Якова Моисеевича слегка охладить, – он ведь не знает, в какой ситуации находится Эдик из-за своего нестандартного характера. У него ведь были проблемы и с преподавателями своей кафедры тоже. Короче, я говорю ему:
– Яков Моисеевич, я вас умоляю не делать этого, а то с таким отзывом у него на кафедре проблем будет ещё больше и кто знает, чем это может закончиться. Напишите что-нибудь попроще, чтобы как у всех, я уверен, это будет лучше для него.
Слава богу, Яков Моисеевич внял моим словам и его отзыв был больше похож на десятки других, что помогло Эдику защититься без проблем. Я был на его защите и мало что понял, но я обратил внимание, что его преподаватели тоже поняли далеко не всё, о чём говорил Эдик. Но, по крайней мере, он их не сильно разозлил своими знаниями.
После защиты диплома перед Эдиком стоят сразу две задачи:
1) Как не поехать по распределению в деревню Сафоново Смоленской области? И, если это всё-таки удастся, то
2) Как найти работу в Ленинграде?
Для начала он поехал в Москву, в Министерство Высшего Образования, с целью получить открепительный талон от своего распределения. Неожиданно оказалось, что ему это легко удалось: после того, как он потребовал от министерства письменную гарантию о предоставлении ему жилплощади по месту распределения, ему тут же предложили открепительный талон, который он с радостью принёс в ректорат ЛИТМО и теперь оказался совершенно свободным человеком на рынке труда. Но где же теперь найти работу по специальности, да ещё в приличной бы конторе?
А в это время я выхожу на свою работу, теперь уже в облике настоящего инженера, и в первый же день решаюсь зайти в отдел кадров, поговорить за Эдика. Напомню, что на дворе 1962 год, контора, в которой мне предстоит трудиться, скорее всего, до конца жизни (так обычно происходило с людьми моей профессии в то время в СССР), относится к военно-промышленному комплексу, а полное имя Эдика Эдуард Лазаревич Аронов. Меня это, конечно, смущает, но, если вы помните, я уже давно пользуюсь своим правилом: как бы абсурдно ни выглядел мой поступок, я всё равно должен его совершить, чтобы потом не пришлось жалеть, что я даже не попытался это сделать. Итак, я излагаю суть дела начальнику отдела кадров, который, без сомнения, имеет определённые указания и от первого отдела (где сидят местные агенты КГБ), и от партийных органов различных рангов об ограничениях на национальный состав сотрудников фирмы. Тем не менее, миссия моя оказалась вполне успешной: начальник, узнав, что у Эдика есть открепительный талон от министерства (иначе это было бы серьёзным нарушением правила приёма на работу молодых специалистов, на которое он точно бы не пошёл), признался, что при распределении они не смогли заполнить все свои вакансии и потому готов его принять на работу. Уже на следующий день Эдик был принят на работу в качестве инженера, но не в институт, где, казалось бы, с его способностями самое ему место, а в цех № 57 нашего опытного завода. Но всё равно это была победа.
О том, как Эдик трудился в этом цехе, на заводе ходили анекдоты далеко за пределами цеха, доходящие даже до меня, а ведь я на заводе не работал.
После того, как Эдик получал очередное задание от начальника цеха, он проводил день или два в раздумье, затем возвращался к нему со своими предложениями, как улучшить технологический процесс, чтобы увеличить выпуск продукции при одновременном сокращении времени для её изготовления. Это повторялось каждый раз и, наконец, после целого месяца, который начальник цеха терпеливо переносил Эдикину, так называемую, работу, вынужден был ему наедине объяснить, что он совсем не заинтересован в увеличении выпускаемой продукции, потому что уже на следующий месяц ему повысят нормы выпуска, а фонд заработной платы при этом оставят без изменения. Терпение начальника цеха окончательно иссякло, когда Эдик не внял его объяснениям и продолжал свою работу в том же духе. Тогда начальник приказал ему весь рабочий день вообще не думать о производственных проблемах; вместо этого он разрешил ему сидеть тихо в укромном углу цеха за чтением любой книги и более ни с какими рационализаторскими предложениями к нему не обращаться.
Но надо знать Эдика и его характер! С одной стороны, он, конечно, наслаждался создавшейся ситуацией – свободным чтением научной литературы – но, с другой стороны, не мог же он сидеть целый день на одном месте, – надо же было и ему размять затёкшие от длительного сидения свои ноги. Тогда он прохаживался вдоль цеха, наблюдая за техниками, а особенно за теми, кто занимался сборкой уникальных приборов. И всё повторилось, как и прежде: он опять отправлялся к начальнику цеха (будто и не было прежней просьбы и договорённости!) и излагал ему, как надо изменить тот или иной технологический процесс, чтобы повысить производительность труда. Сначала начальник пытался объяснить Эдику, что он плохо учил политэкономию социализма, но, в конце концов, он просто запретил ему появляться в его кабинете. Закончилась эта заводская эпопея ко всеобщему удовлетворению: через год мучений начальник с радостью отпустил Эдика в один из теоретических отделов института. На самом деле, это был редчайший случай, когда заводской инженер с согласия своего начальника сумел перевестись в институт, где работа, конечно, значительно интереснее и престижнее.
