– Друзья, это для меня не внове. Справимся. Весь мой путь в хирургии был от «пятки до лопатки».

Я продолжил рассказывать о своих случаях на Камчатке. Как вечером в мой дебютный день в лазарете оперативный дежурный сообщил мне, что к нам в бухту зайдёт танкер, на борту которого женщина-матрос с маточным кровотечением после попытки самостоятельного аборта. Звоню дежурному гинекологу в Петропавловск. Он мне: «Выскобли её и забудь!» Я ему ору в трубку: «Да я только пару раз ассистировал в академии на курсе гинекологии, у меня нет практики». На что его ответ: «Ну не скобли». Я ему: «Так ведь умрёт!» А он: «Ну тогда скобли. Я по телефону за тебя это не сделаю». И дежурный гинеколог отключился. Так тогда я сделал первый аборт.

– Дальше рассказывать? – спросил я, так, просто из скромности, мне абсолютно не свойственной.

Под возгласы всеобщего одобрения и к моему большому удовольствию я продолжал красочно описывать свою хирургическую камчатскую жизнь. На следующее утро меня позвал начальник тыла базы и сказал, что только я могу помочь его горю. В свинарнике полно поросят, которым скоро будет месяц, и их надо ставить на учёт, а до этого кастрировать. Я хирург, и это моя обязанность. Пришлось кастрировать. Гонорар за эту операцию мною был получен – молочный поросёнок и отрезанные яйца. Кстати, зажаренные – прекрасная закуска. Берёшь их, разрезаешь пополам – и на сковородку. Нежнейшая вещь.

Так и протекала моя камчатская хирургическая жизнь. Днём были плановые операции. Однажды начальник лазарета сказал, что в поликлинике меня ждут люди с зубной болью, а так как наш стоматолог уехал на учёбу на полгода, то его обязанности буду исполнять я. У зубного кабинета сидело пять человек, которым я объявил, что могу только удалить зуб. Ушли все, кроме одного, который был так измучен зубной болью, что терять ему было нечего. Изрядно намучив себя и его, зуб я удалил. За полгода отсутствия стоматолога я в совершенстве научился удалять любой зуб.

Я заболтался. Но мой новый личный состав требовал ещё рассказов. Никто не хотел расходиться. Жаль, что с подчинёнными нельзя выпивать. Продолжали пить чай. Я попросил кофе – и вдруг на первом же глотке как будто обжёгся. Я вспомнил, что Инга-то кофе не любит. Её образ мелькнул у меня перед глазами, и внутри заныло. Я сам себе поразился: оказывается, Инга со мной, я её не могу забыть.

Я продолжал рассказывать свои камчатские истории. Зимой у нас в бухте заметало так, что от столбов электрической линии торчали только конусные верхушки, машины двигались по дороге, как в снежном туннеле. Когда задувало, идти было практически невозможно. На противоположном берегу нашей бухты на высокой сопке располагался дивизион ракетчиков, им раз в полгода вертолётами доставляли продовольствие, вооружение, никаких дорог туда не было. И вот однажды в такую пургу меня вызывают: у женщины там, на сопке, кровотечение. Эвакуировать её невозможно, пурга будет ещё неделю, и вертолёту не долететь. Что ж, пойду пешком. Набираю матросов из экипажей по пять человек с разными группами крови, благо, все моряки обследованы. Выбрал самых физически здоровых. Загрузился инструментом, растворами, оделись потеплее – и пошли. Первая пятёрка утрамбовывает снег в течение пяти минут, затем уходит в хвост нашей группы. За ней следующая пятёрка. И так за восемь часов мы забрались на эту чёртову сопку. Матросы совсем обессилели, одного даже пришлось тащить на себе. Меня берегли и в «тропящую» группу не брали. Помощь я женщине оказал, ей понадобилась первая группа крови. И каждый год, когда сходил снег и таял лёд, её муж раз в неделю спускался к берегу, доставал крабов из краболовки и закидывал мне с десяток самых крупных.

Мы с новыми сослуживцами засиделись до полуночи. Кажется, я произвёл впечатление на своих работников. Я бы мог ещё и ещё рассказывать, но решил оставить до будущих посиделок. На меня смотрели с восхищением, до обожания было далеко, но всё у меня впереди.

Спать я остался у себя в кабинете. Из-за срочной операции с солдатом не было времени разместиться в комнате, которую мне выделили в доме недалеко от госпиталя.

Назавтра весь персонал госпиталя обсуждал рассказанные мной байки, потому что в женских коллективах секретов нет.

Вечером следующего дня после работы я поставил свой чемодан в комнату в двухкомнатной квартире, куда две недели назад въехал тоже новый назначенец, заместитель Старцева. Звали его Валера Хомич. Он оказался выгодным соседом. Во-первых, он умел готовить, во-вторых, он был рыбак. И хотя в магазине продавались только утиные тушки деревянной кондиции (очевидно, из госрезерва тридцатилетней давности), он прекрасно тушил эту дичь с капустой. А после рыбалки на выходных он баловал меня ещё и ухой, и жареной рыбой.

В Северодвинске я вроде пришёлся ко двору. Коллегам-офицерам, начальникам отделений и руководству госпиталя я «накрыл поляну», мы хорошо посидели. Все ребята были доброжелательные, кроме главврача, который и здесь продолжал бубнить: «Гуляйте, а завтра я проверю, какие вы придёте на службу. А ты, новоиспечённый начальничек, запомни: я требую писать слово „катарральный“ с двумя „р“». На что я ему ответил, что если «хер» написать с двумя «р», то длиннее он не станет, чем вызвал смех коллег и нажил себе непримиримого врага.

Я сижу в училище у себя в кабинете, тихонько всхлипываю от неизвестности, от непонимания, чтó мне делать дальше со своей личной жизнью. Заходит наша выпускница Надя, высокая, статная черноволосая казачка. Она окончила наше училище, распределилась в управление садово-паркового хозяйства Дзержинского района Ленинграда и пришла поделиться своими новостями. Увидев моё размазанное лицо в слезах, она деликатно отвернулась, стала рассматривать журналы.

Я встала, стёрла свои всхлипывания, надела маску «у меня всё зашибись» и подошла к зеркалу. Одеваюсь я на работу строго, в костюмчики с юбкой или брюками. Сегодня он у меня брючный, серый с розовой блузкой. Сочетание серого с розовым очень изысканно смотрится. Если бы не кислое выражение лица, то я выглядела бы очень даже мило.

– Инга Станиславовна, мы сегодня хотим к вам сюда подойти с тортиком, посидеть, почаёвничать.

Я своё плаксивое настроение окончательно спрятала и настроилась на Надину волну. Ровно три года прошло, как я вступила в должность освобождённого секретаря комсомольской организации в нашем училище, а Надя поступила к нам.

Полномочиями я была наделена неограниченными, выше меня был только наш директор, да и тот никогда не возражал, что бы я ни предпринимала. Мастера, конечно, вначале пытались мне указать моё место, но потом и они смирились с моим влиянием на жизнь всего коллектива училища – и педагогического, и ученического. А Надя стала моим главным помощником в организации всех мероприятий: как серьёзных, комсомольских, так и досуговых. Мы с ней работали дружно и весело.

– Надюша, поработаешь ты года три и вернёшься к нам мастером. А может быть, и на моё место придёшь. Ты станешь самым лучшим комсомольским вожаком.

– Инга Станиславовна, а помните наши соревнования между группами за лучшие показатели в учёбе и по практике, как мастера дрались между собой за первые места, за грамоты? Фи, какие были склоки. Нет, не хочу быть мастером. Вот как вы – хочу.

– Хорошо, схожу с тобой в наш райком, познакомлю тебя там с кем надо. Может быть, и пойдёшь по моей проторённой дорожке. У тебя получится. Только надо бы в институт тебе поступить на заочное, это обязательно.

– Когда нам с девчонками зайти можно?

– Давай завтра, сегодня вечером иду в театр. О! У меня идея: всех выпускников собирай, организую вам культпоход в театр, постараюсь достать контрамарки. Выберу такой спектакль, чтобы вы театр полюбили и почаще бегали туда, раз уж теперь в Ленинграде живёте.

– Можно мне предложить вам? Идите домой. Перед театром отдохнёте или причёску сделаете. А я с ребятами, новенькими, побуду, всё им расскажу и покажу.