Чёрный великан возвышался на фоне звёзд. Не теряя ни секунды, Игорь залез в свою броню. И сразу ему стало так легко дышать, — словно лёгкие его вобрали весь мир. Но прошло мгновение, и вдруг вся эта свобода, весь простор вокруг захлопнулся, померк, и юноша оказался замурован в железный гроб.

Центральная печать Воланда всё ещё была неисправна. До её полного восстановления оставалось всего четыре минуты, но даже этого времени у Игоря больше не было.

Когда чёрный гроб снова раскрылся, юноша увидел перед собой, всего в сотне метров, серебристого титана. Он был выше доспеха Игоря примерно на пару десятков сантиметров и напоминал элегантного рыцаря. Его голова была как будто зубчатый шлем, и в руках его сияла лунным светом массивная секира.

— Добрый день, — сказал Игорь и свалился на колено.

— …Предпочитаю не болтать в такие моменты, — каким-то скучающим грохотом ответил доспех и пошёл вперёд, прямо на юношу. И снова в его глазах всё померкло, а когда картинка вернулась, до рыцаря было уже не сто, а всего пятьдесят метров.

И больше трёх минут до полного восстановления.

Игорь вскинул свой молот, зарядил его электричеством и выпустил молнию. Серебристый доспех непринуждённо шагнул в сторону, даже не замедляя шага, — сорок метров.

А молния меж тем пролетела через ограждение и врезалась в дерево кипариса прямо за дорогой на опушке. Шишки лопнули, повалил дым и вспыхнуло яркое пламя. Серебряный доспех посмотрел назад:

— А… Ты хотел привлечь внимание? Соболезную, мы отрезали связь. На гору никто не придёт.

Игорь молчал. Броню снова отрубило, до полного восстановления оставалось ещё две минуты.

Двадцать метров до серебряного палача.

Меж тем над лесом взмыли птицы, взволнованные грохотом и гарью. Дунул ветер, заволновалось зелёное море, и полетели по нему искры — семена пожара.

В глубинах чащи сидел красный демон. Его лицо закрывала маска — гримаса смеха и слёз. Глаза демона были чёрными… И вдруг они открылись и засияли алым пламенем…

Джон никогда не был особенно благородным человеком. Да и с чего бы? Юноша с самого раннего своего сознательного возраста был солдатом. Свои лучшие годы он оставил в грязных окопах одного из самых кровопролитных побоищ за всю человеческую историю.

Резня — вот подходящее слово для так называемой Великой войны. Страшная, безумная резня. Именно эта бойня стянула с дворян и растоптала своими кровавыми ботинками пышную ширму так называемой благородной войны.

Первые трещинки блестящие доспехи дали ещё раньше, в эпоху колонизации, но именно первая бойня века поставила жирную точку в истории европейского рыцарства.

Нет, попервой маги ещё старались исполнять предписания пыльного кодекса чести. Они выходили на поединки, один на один, и никогда не убегали, сражались до смерти, и щадили своих противников, если они находили в себе трусость опустить оружие и стать на колени…

Но вскоре весь этот спектакль закончился.

И правда, как высказался уже после войны один известный философ: там, где решаются судьбы, где стоит вопрос жизни человека, нет места надуманной чести и этикету, пронизанному фальшей.

Для Джона это было очевидно ещё в самом начале войны. Как-то раз юноша своими глазами наблюдал, как благородный австрийский лорд сражался в равной дуэли против не менее честного прусса. Джон разумеется решил помочь: он пробрался к одному из них, что сделать совсем несложно, когда враг увлечён боем, ибо броня, хоть и обеспечивает прекрасный обзор, кроме того повышает концентрацию, — Джон пробрался увлечённому немцу за спину и срубил ему голову.

И что же он получил за свою помощь? Благодарность? Нет. Австриец посмотрел на него яростно, назвал британской свиньей, шавкой бесчестной, которая не уважает порядки, не знает такое слово — честь… Он сказал, что если бы не военное время, он бы вызвал Джона на дуэль и своими руками отомстил за бесчестно убиенного…

А спустя всего пару недель этот самый австриец погиб. Смертью чрезвычайно бесчестной и прискорбной… Юноша нашёл это забавным.

Сам Джон погибать не собирался. И действительно, в то время как почти всё благородное рыцарство полегло в первый год войны, Джон успел отпраздновать победу и напился в тот памятный день до беспамятства в какой-то церквушке в центре Берлина, и поспал тогда вдоволь, потому что священник боялся его разбудить, — ах, славный был денёк.

По итогу войны молодой человек оказался одним из самых результативных, — и вот ещё слово, которое дворяне просто ненавидели, — магов, занял пятое место в содружестве и даже заработал себе прозвище «Платиновый Палач».

Сперва эта кличка была уничижительной. Палач, ха. Разве может настоящий маг, настоящий рыцарь быть палачом? Но потом оттенки сместились, и Палача на поле боя стали боятся.

Если же выразить всё вышесказанной одной фразой: Джон был не рыцарем.

Он был солдатом.

И поэтому в действиях серебристого доспеха не было ни капли раскаяния, когда он подошёл к чёрному титану, упавшему на одно колено, и занёс у него над головой вспыхнувшую луною секиру. На войне как на войне: добился преимущества — молодец. А русскому мальчишке просто не повезло.

— Даже жалко тебя немного, — зевнул англичанин и уже приготовился секиру опустить, как вдруг раздался грохот. Что-то бахнуло — выстрел!

Серебристый доспех немедленно бросился в сторону, отвернулся от чёрного великана и всмотрелся в тёмную гору.

Там, в лесу, пряталась Клавдия, вооружённая снайперской винтовкой. Девушка должна была следить, что никто не приближался, — а если кто и посмеет, — сразу же его пристрелить.

Джон завис.

Прошло несколько секунд.

Вдруг снова грянул выстрел, и немедля, как по сигналу, серебристый доспех бросился в гору.

Клавдия была снайпером, причём первоклассным. Даже ночью, в лесу, в горах, лишь при одном условии ей могло потребоваться больше одного выстрела чтобы разобраться с противником — вражеская броня была ранга Родовое сокровище… И действительно, не прошло и двадцати секунд, — Джон перемахнул через ограждение дворика, — как снова бахнул выстрел.

Серебристый рыцарь приземлился на дорогу, затем ноги его согнулись, резко выпрямились и запустили его аж на двадцать метров в звездное небо. Джон свалился в горный лес и со страшным грохотом и хрустом раздавил под собою высокое дерево.

Не задерживаясь ни на мгновение, серебристый доспех снова бросился в гору, где опять грянула вспышка, и осветила броню, стоявшую ногой в земле и с винтовкой в руках — длиной в три с половиной метра и с дулом диаметров как у настоящей пушки.

Выстрел из такой махины, заряженный маной, мог пробить насквозь линкор.

А снизу, в горном лесу, стремительно приближался на крыльях лесного пожара огненный демон. Вот нога его немного дёрнулась, он замедлился, но не сильно, и вскоре снова помчался в гору. Выстрелы Клавдии не пробивали его броню. В лучшем случае немного стопорили. В то же время сама девушка не пыталась убежать, — в этом не было смысла.

У неё не было никаких шансов перегнать монстра в броне ранга Родовое сокровище. У неё самой ведь доспех был совершено обычный. Девушка дожидалась своего напарника…

И снова серебристый рыцарь бросился в небо.

Джон бежал со всех ног и совсем позабыл про Игоря.

Да и что его помнить? Доспех юноши был сломан, и даже если он попробует из него выбраться и сбежать, далеко с этой горы ему не уйти.

Они найдут его.

И прибьют.

И снова прыжок — но теперь уже в небеса взмыла Алая Они, с нагинатой наперевес, всего пять метров до снайпера, и тут… Вспыхнула луна… Пламя разбилось о сверкающую гладь.

Джон пришёл.

Одним движением серебристый рыцарь откинул демона, — а потом сразу же бросился на него — Мисураги в последний момент остановила сверкающую секиру, и сразу же рыцарь ударил ей в грудь железной перчаткой, и демон полетел назад. Пролетел десять метров, двадцать… Вокруг рассыпались выжженные в пепел деревья… Они приземлилась на горную дорогу, — асфальт расплавился у неё под ногами.