Подойдя к фонтану, выстроенному из чудного белого мрамора, мужчина посмотрел на наручные часы. Он всегда отличался пунктуальностью, вот и сейчас приехал на десять минут раньше. Сев на скамейку, Олег закинул ногу на ногу и положил руку на спинку. Взгляд скользил по наполовину построенному зданию. Трудно было представить всё великолепие будущего проекта, но то, что он видел, уже вызывало восторг. Было тихо, рабочие ещё не начали работать, по набережной не проезжали машины, но солнце уже приподнималось от линии горизонта, которого из-за активной застройки столицы, было, разумеется, не видно. В какой-то момент могло показаться, что осень отступила. В первый день ноября взяла и отступила! Чудеса, конечно, но утро было звонким, ясным, небо – хрустальным и голубым.

Близился самый великий праздник для советского народа – 7 ноября. Это означало, что в стране шла активная подготовка не только к параду и государственным мероприятиям, но и к политическим комплиментам строю, СССР, товарищам Сталину и Ленину. Коллега Мелисова, Матвей Лавров, был назначен главным редактором газеты, выпуск которой будет приурочен ко Дню Великой Октябрьской социалистической революции. Ответственность колоссальная. Разумеется, все участники подобных газет, будь то издание от университета или завода, ответственны за качество и добросовестность выпусков, но такие инстанции, как Народный комиссариат иностранных дел СССР – совершенно другая история. Любой шаг, любое слово работников таких учреждений – это космическая ответственность. Лавров был уверен в том, что справится, но некоторая напряжённость всё равно имела место быть – Мелисов очень хорошо это видел.

Мысли Олега медленно перетекли из рабочего русла в любовное. Стоило представить потрёпанного, но довольного Сергея, как сердце обхватывал краб и крепко держал, не выпуская. «И почему он был такой довольный?» – мелькнуло в голове. Желание обладать Багряновым целиком и безраздельно было таким сильным, что, думая об этом, Мелисов ощущал спазм в районе солнечного сплетения. Мужчине казалось странным, что чувства способны отражаться в теле физическими явлениями, но теперь он знал, что так оно и есть.

– Товарищ Мелисов? – раздался любезный, даже заискивающий голос.

Олег вздрогнул. На него легла плотная тень, закрывающая солнце. Брюнет увидел рядом со скамьёй мужчину средних лет в коричневом пальто и такой же шляпе. Он приподнял последнюю в приветственном жесте и улыбнулся.

– Да, это я, – отозвался Мелисов и встал.

– Рад встрече. Репортёр газеты «Советский вестник», Юрий Евгеньевич Мартынов. Буду освещать вашу встречу с иностранцами.

– Взаимно.

Они пожали друг другу руки.

Несмотря на то, что в тридцатые годы СССР был очень закрытым государством, начало десятилетия было ознаменовано второй волной признания Союза на Западе, ввиду чего были установлены дипломатические отношения с рядом стран. На одном из народных собраний было решено похвастаться строящимся спортивным чудом перед западными коллегами, и на первое ноября был назначен приезд американского журналиста. Мелисов должен был переводить вопросы американца для народного комиссара иностранных дел и заместителя главного архитектора проекта. На нём лежала ответственность за точность перевода и, как следствие, представление советской архитектуры в глазах западных читателей.

Когда все участники встречи были в сборе и обменялись рукопожатиями, началось интервью. Его записывали на громоздкое записывающееся устройство. Мелисов, заведя руки за спину, стоял между американским журналистом и заместителем главного архитектора проекта. В двух шагах от них стоял представитель НКВД, хмурый, с серым лицом и орлиным взглядом.

– Скажите, какой идеологический смысл вы вкладываете в этот проект? – спрашивал американец.

– Он, как и другие проекты текущего времени, отражает всю мощь нашей страны и товарища Сталина, – отвечал архитектор Чудинов.

– Размах этого комплекса, конечно, поражает. Существовали ли в вашей стране ранее что-то подобное?

– Нет, «Дом Советского спорта» – уникальное явление.

– Каким размером будет бассейн?

– Сто тридцать метров.

Вопросы были максимально нейтральными, никаких провокаций. Оно и понятно – весь план беседы был заранее утверждён несколькими маститыми чиновниками. В конце встречи всех троих, включая Олега, сфотографировали, и процессия начала расходиться. Мелисов поехал в комиссариат.

До обеда он занимался составлением отчётов по проделанной за последние две недели работе, как вдруг в кабинет, который он разделял с Лавровым, зашёл Трещёв. Попросив Матвея покинуть помещение, он сел рядом со столом Олега и снял фуражку.

– Добрый день, – скупо улыбнувшись, сказал чекист.

– Добрый день, – кивнул Мелисов и отложил перо.

– Вы, наверное, помните допрос, на котором участвовали?

«Как такое забыть», – мысленно ухмыльнулся мужчина.

– Конечно.

– У нас возникли определённые проблемы с англичанами. Они требуют вернуть задержанного Оскара Варфильда в Лондон. Мы считаем, что это невозможно. На среду назначена встреча, будет необходимо провести полный перевод переговоров. Поскольку именно вы участвовали в допросе, считаем необходимым приставить на эту работу исключительно вас.

Мелисов понимал, что его мнение здесь не имеет никакого значения. Ему нужно лишь согласиться и уточнить время и место.

– Интернированный не является англичанином, – вдруг сказал он.

– В каком смысле? – Трещёв нахмурился.

– Я заметил в его речи акцент, который сперва может показаться особенностью диалекта. Тем не менее, убеждён, что этот товарищ итальянец или испанец. Правда, не знаю, имеет ли какое-то значение его истинная национальная принадлежность, ведь он британский подданный.

Чекист сосредоточенно смотрел на Олега, потом тупо моргнул и протёр лоб платком.

Когда дверь за ним закрылась, в кабинет вернулся Лавров. Взяв со своего стола газету, он положил её на стол Мелисова и улыбнулся.

– Ну как тебе, а?

Олег изучил материал. Карикатура на буржуя, поедающего устриц, стихи, высмеивающие капитализм, описание разительных отличий в русском и иностранных языках с приведением аргументов, почему русский значительно мелодичнее, богаче и лучше, а также стихотворение.

Под Крестами будешь стоять

И своею слезою горячею

Новогодний лёд прожигать.

Там тюремный тополь качается,

И ни звука – а сколько там

Неповинных жизней кончается…

Ткнув в него карандашом, Мелисов сказал:

– Я бы убрал.

– Да ты что! Это же украшение выпуска. Очень актуальные стихи! Об убитых красноармейцах во время Гражданской, – горячо возразил Лавров. – В целом, как? Хорошо?

Олег показал коллеге большой палец.

Спустя час он, закончив все дела, поехал на дачу. Остановив машину чуть поодаль, дабы родственники не выскочили его встречать, он, спрятав руки в карманы, широкими шагами шёл в сторону дома. Пахло соснами, влажной землёй и снегом. В городе он растаял, а здесь ещё белел в кустарниках, покрытый ледяной коркой. Остановившись возле дуба, Олег приник к нему плечом и небрежно закурил.

Он вспомнил, как приехал сюда за два дня до кончины отца. Чувствовал ли тот, что вскоре им придётся расстаться? Если да, то как такое возможно? А если нет, то что значили его слова?

– Я горжусь тобой, – сказал Евгений и сжал ладонь сына.

Они сидели на веранде, все куда-то разошлись, было тихо.

Олег ждал этих слов, наверное, всю жизнь. И понял это только тогда, когда услышал их. Евгений был человеком аполитичным, по крайней мере, так думал Олег. До поры. Став более взрослым и зрелым, он понял, что его отец был не в восторге от советской власти, но никогда не говорил об этом вслух, его отношение читалось между строк. Мелисов делал карьеру в комиссариате, куда принимали очень избирательно, подвергая всевозможным проверкам. Гордился ли Евгений таким выбором сына? Олегу казалось, что не очень. Но они никогда не говорили о политике и курсе России. И оба умалчивали что-то важное. А потом отца не стало. И теперь, стоя под дубом, брюнет думал, что они никогда уже не скажут друг другу то, что могли, а, может быть, даже хотели.