Прости. Я действительно искренне прошу прощения. Может, нам поужинать как-нибудь вместе? Ты можешь сама выбрать ресторан. Люблю тебя.

Опять двое на одного, думает она и трет пальцами глаза, прогоняя остатки сна. Опускает взгляд на экран и разглядывает слова, которые только что написала. После чего легким нажатием кнопки убирает с экрана переписку с дочерью и со своей нечистой совестью. Затем читает другое сообщение – от Джо, ее ассистента:

Я заеду за тобой пораньше, в 7:15, идет? Оказывается, чтобы добраться до места, нам потребуется куда больше времени, чем я думал.

Элин смотрит на часы, и сна как не бывало. У нее в запасе всего полчаса. Она вскакивает с постели и со всех ног несется в душ, по дороге выпутываясь из ночной сорочки.

Сэм все еще спит, когда она прокрадывается мимо спальни и подходит к гардеробу. Не зажигая света, роется в одежде. Выбирает черную блузку и черные брюки и одевается, уже стоя на площадке перед лифтом. Сэм по-прежнему не просыпается. Или просто притворяется, что спит. На последних совместных визитах к психотерапевту они говорили в основном о ее работе, и он изъявил желание, чтобы она меньше времени проводила в своей фотостудии и побольше дома. Да уж, как время меняет людей. Когда-то он сам рвался построить свою карьеру, а теперь, кажется, поутих и старается больше времени проводить дома или с друзьями. Для Элин же работа всегда означала нечто большее, чем обычный карьерный рост. Когда она фотографировала, время останавливалось и все мысли уходили из головы.

Чтобы собраться и выйти из дому, ей потребовалось чуть больше получаса. Джип Джо уже стоял припаркованный на обочине, а сам он торчал в открытом окне машины. Покрытые татуировками руки, обтянутые футболкой мускулистые плечи. Он протянул ей большую кружку капучино, и она с благодарностью тут же сделала большой глоток.

– Готов поспорить, что ты прочла мое сообщение только утром, – смеется Джо.

Элин прячет лицо за темными солнцезащитными очками. С кружкой в руках выходит на проезжую часть и, пропустив два сигналящих такси, быстро забирается в машину.

– Очень может быть, но главное, что я здесь, – улыбается она, опускаясь на мягкое сиденье.

– Но ты хотя бы знаешь, куда мы едем?

Старый джип вздрагивает, когда Джо отпускает сцепление и трогается с места.

– Опять в какие-нибудь дебри, – вздыхает Элин.

Джо газует, и вместе с двигателем вибрирует весь салон. Элин морщит нос от сильной вони бензина.

– Что? – Джо, заметив ее реакцию, хлопает по приборной панели. – Да это настоящий реликт! Поэтому не вздумай жаловаться на мою машину, а то она и обидеться может.

– Хорошо, поговорим об этом позже, когда доедем. Если, конечно, доедем, – вздыхает Элин. – Почему ты не взял мою машину?

Она приспускает боковое стекло и подставляет лицо ветру. Зажмуривается от яркого утреннего света.

– Кого сегодня будем снимать? – небрежно спрашивает она.

Джо поворачивает голову и смотрит на нее во все глаза, машина чуть виляет в сторону.

– Шутишь, что ли? Или еще не проснулась?

– А что?

– Ты же всегда помнишь, кого мы будем снимать. Ты, случаем, не заболела? Что-то вид у тебе не совсем здоровый.

Элин легонько качает головой, не отрывая взгляда от вида за окном.

– Да нет, я просто пошутила. Конечно, я помню, – про износит она тихо, так тихо, что ее голос едва пробивается сквозь шум двигателя.

К тому моменту, когда они оказываются на месте, в саду уже не протолкнуться от оборудования и людей, которые ходят туда-сюда по газону, налаживая аппаратуру. Вся команда в сборе. Одна за другой разматываются катушки с проводом, чтобы обеспечить питанием софиты, которые уже установлены на зеленой лужайке. На подъездной дорожке стоит автоприцеп, и под натянутым тентом визажист готовит к съемке женщину, которую предстоит запечатлеть на фотографиях. Длинные волосы накручены на бигуди, она сидит, высоко задрав подбородок, и смотрит вверх, чтобы визажистка смогла добраться косметическим карандашом до ее нижних век.

На этот раз им предстоит работать с писательницей. Элин не читала ее книг. В последнее время она вообще мало что читает – просто не хватает на это времени. Хотя когда-то ее было просто не оторвать от книг. В кармане пиджака лежит бумажка с кратким содержанием последнего романа. Но она даже ее не прочла. В том же кармане лежит карта звездного неба – лист глянцевой бумаги, сложенный в четверо. И она постоянно ощущает этот листок.

Издательство хочет, чтобы на заднем плане были цветы. Это привнесет в портрет немного сельской романтики. Вот для чего им пришлось оставить город и отправиться в сад на окраине.

Элин с фотокамерой в руках обходит вокруг дома, Джо и еще два ассистента следуют за ней по пятам. Время от времени она подносит камеру к глазам, ища хороший кадр. И наконец, замирает возле клумбы у задней стены, на которой в живописном беспорядке цветут ноготки и астры. За клумбой – две низкорослые яблони, ветки гнутся под тяжестью круглых спелых плодов.

– Вот, – показывает она, – здесь гораздо лучше. Перетаскивайте все сюда.

Джо ошарашенно смотрит на нее. Фотовспышки уже установлены, все провода подключены. Но он не протестует. Ассистенты молча уходят и принимаются разбирать и перетаскивать на новое место тяжелое оборудование.

Элин продолжает свою прогулку в одиночестве. В самой глубине сада, за густой стеной из кустарника, притаился крошечный сарайчик. Деревянная дверь выкрашена синей краской. Яркого, прямо-таки кобальтового оттенка. Она протягивает к двери руку и проводит пальцами по поверхности. На ощупь неровная, сразу видно – красили вручную, обычной малярной кистью. Между мазками виднеются черные просветы. В замочной скважине торчит старый ржавый ключ. Она проворачивает его, вправо-влево. Чувствует холод от прикосновения к железу. И внезапно замирает, нев силах пошевелиться. На память приходит другая дверь. На нее обрушиваются кадры из прошлого. Она видит старый дом с облезлыми стенами. Запущенную клумбу с розами, которые уже давно никто не подстригал и чьи стебли намертво сплелись друг с другом. Чувствует запах. Давно забытый запах прелой листвы и влажной земли.

Сделав два шага назад, Элин достает телефон и фотографирует дверь. Освещение никуда не годится, поэтому цвета наверняка получатся неяркими. Затем, опустив телефон, замирает, безотрывно глядя на дверь.

Кто-то подходит и берет ее за локоть. Она стряхивает руку. Ей что-то говорят, но она не слышит слов – лишь невнятное приглушенное бормотание. Сейчас она маленькая и босая. И дверь, перед которой она стоит, внезапно оказывается ее собственной дверью.

Элин услышала, как в прихожей громко хлопнула выкрашенная в синюю краску входная дверь, после чего все стихло. От усталости у Марианны часто сводило судорогой конечности, и тогда она устраивалась в позе зародыша прямо на коврике у порога. Или там, где ей случалось оказаться в тот момент. Брошенная куртка лежала рядом, похожая на растекшуюся лужу рыжей глины. Лоб уперся в колени, бледные щеки. Элин приблизилась к матери и ласково погладила ее по голове. Та сонно пробормотала, что ей просто нужно немного отдохнуть, что она скоро встанет, а Элин пусть идет куда шла.

Подложив матери под голову сложенную кофту, Элин нехотя вернулась к своему рисунку. Все стены кухни были увешаны ее рисунками. Полевые цветы нежных пастельных оттенков. Это Герда научила ее рисовать цветы, когда Элин была еще совсем маленькой. Поначалу все было просто – четыре маленьких кружочка, нарисованных рядом друг с дружкой, зеленый стебелек-палочка и два зеленых овала – листочки. Каждый день Элин приходила в магазин, чтобы поупражняться в рисовании. Когда у нее начало получаться, Герда разрешила ей нарисовать цветок в своем альбоме. Элин сделала его желтым. Желтым, как солнце. Как улыбка Герды.