– Откуда ты знаешь, кто что возьмет?

Герда негромко засмеялась:

– Я много чего знаю. Твой папа, к примеру, обожал ков риги с патокой. И ты, наверное, тоже их любишь? Угадала?

Элин кивнула, а Герда протянула ей буханку:

– Возьми домой, у этого хлеба вчера вышел срок годно сти. Я всегда забираю домой просроченный хлеб и замора живаю в морозильнике. Он так нормально хранится. Могу давать тебе хлеб хоть каждую неделю, если у вас дома все на столько серьезно.

– Но мама подумает, что я украла его… Герда погладила Элин по щеке:

– А мы ей скажем, что этот хлеб так или иначе мы бы вы бросили. Советую замораживать в пакетиках, по четыре лом тика в каждом, а потом вынимать, когда потребуется.

Элин прижала буханку к щеке и глубоко вдохнула слабый хлебный аромат.

– Понимаю, как вам сейчас тяжело, когда рядом больше нет папы. Но он скоро вернется, вот увидишь. – Герда ободряюще улыбнулась.

– Мама говорит, что он больше никогда не переступит порог нашего дома.

Элин закусила губу, и глаза у нее подозрительно заблестели.

– Вот как? Ну что ж, может, так оно и будет. Но порог своего собственного дома он переступит точно. И тебе никто не помешает навещать его там.

Элин кивнула.

– Хочешь поговорить об этом? – спросила Герда.

Элин замотала головой. Тогда продавщица крепко обняла ее и держала, пока Элин не высвободилась сама.

– Говорят, что мой папа – убийца и что он никогда не вернется назад, – едва слышно пробормотала она.

– Кто это говорит?

– Да все в школе. Говорят, его заперли, а ключ выбросили. Что он какой-то там преступник… или как там это называется.

Герда покачала головой и погладила ее по щеке. Рука женщины была теплой и шершавой.

– А ты сама-то что думаешь? – спросила она.

Элин пожала плечами. Леденец почти закончился, она вынула палочку изо рта и задумчиво уставилась на нее.

– Что такого ужасного он натворил? Почему мне никто об этом не расскажет?

– Что ж, во всяком случае, он никого не убивал, это уж точно.

Герда рассмеялась и покосилась на дверь. Перед магазином затормозил синий «вольво», из машины вышел долговязый мужчина в красной клетчатой рубашке и ковбойской шляпе. Двумя большими шагами он преодолел лестницу и толкнул дверь.

Элин наклонилась к Герде и шепотом спросила:

– Это правда, что у Гринде каждую субботу едят говядину?

– Лучше спроси об этом Мике. Или Фредрика.

Элин мотнула головой:

– Нет, я не буду ничего у них спрашивать. Я ведь случайно это услышала. Вдруг это неправда.

– Мой тебе совет – не придавай слишком большого значения тому, что болтают люди.

Едва Мике переступил порог магазина, как лицо Герды просияло, и она последовала за ним по проходам между полками, треща как сорока. Элин осталась сидеть, укладывая на полки оставшиеся пакеты. Когда Мике приблизился к ней, она протянула ему буханку ржаного.

– Здравствуй, крошка. А откуда ты знаешь, что я хочу?

Он присел рядом с ней на корточки, оперевшись одной рукой о полки. От темного, расползшегося под мышкой пятна пота несло кислятиной. Элин посмотрела на Герду.

– Она догадливая, эта малышка, – рассмеялась продавщица.

– Да уж точно.

Мике сунул руку в карман и достал пятикроновую монету. Потер ее большим пальцем и подбросил высоко в воздух. Элин увидела, как металлический диск быстро-быстро завращался, поблескивая в свете люминесцентных ламп. Монетка падала прямо к ней, и она протянула руку, чтобы поймать ее.

– Возьми, купишь себе чего-нибудь вкусненького.

Мике повернулся к Элин спиной и, довольно улыбнувшись Герде, направился к кассе с корзинкой, полной продуктов. Герда осыпала его восхищенными возгласами, не забывая внимательно выслушивать все, что он говорит. Элин так и сидела на полу, пока Мике не покинул магазин и не сел в свой синий «вольво». Когда взревел мотор, она подошла к холодильнику с молочной продукцией и достала оттуда один красно-белый пакет молока. Подошла с ним к Герде и положила рядом с кассой:

– Я хочу купить вот это. Можешь написать записку моей маме и объяснить ей, что я это не украла? И про хлеб тоже?

Лифт натужно скрипит, преодолевая этажи, словно тросы, на которых он висит, вот-вот лопнут. Зеркала равнодушно отражают каждый сантиметр ее тела; она видит свои отражения повсюду. Элин проводит рукой по маленькой складке прямо над талией, проступающей сквозь ткань платья. Она появилась после сорока, и с тех пор от нее невозможно избавиться. Затем наклоняется и внимательно изучает свое лицо. Ищет на нем следы былой красоты, но видит лишь темные тени под глазами и заостренные скулы.

Двери лифта разъезжаются в стороны, и перед ней появляется блестящий белый пол ее собственной квартиры. Элин шагает вперед и зажигает свет. Откинувшись на спинку и сцепив на коленях пальцы, на диване сидит Сэм. Глаза закрыты, лицо расслабленно. Даже во сне уголки его рта чуть приподняты кверху. Он всегда выглядит счастливым, чему-то радующимся. В свое время он покорил ее именно этим. Ощущением непреходящей радости. И надежности.

Она осторожно проскальзывает мимо него с конвертами в руках. На цыпочках подходит к письменному столу и прячет письмо из Швеции в самый нижний ящик, остальные кладет сверху. После чего возвращается и сворачивается калачиком рядом с мужем на диване. Он слабо стонет и просыпается.

– Прости. Дела задержали, – шепчет она и целует его в щеку.

Сэм вздрагивает от ее поцелуя, как от электрического разряда.

– Где ты была? Сколько сейчас времени? – сонно бормочет он.

– Что значит – где я была?

– От тебя вином пахнет. И ты не пришла на ужин с моими родителями. Им наверняка тоже очень интересно узнать, чем ты занимаешься по ночам.

Элин пожимает плечами:

– Я просто пропустила один бокал вина, когда возвращалась домой из студии. И я была одна, если тебя это интересу ет. Мир шоу-бизнеса отнимает кучу времени, а тут еще и клиентка попалась – не приведи Господь. Ты бы только видел ее – эгоистичная взбалмошная актрисулька.

Элин устало вздыхает, откидывает голову на спинку дивана и кладет ноги на журнальный столик.

– Ты вполне могла успеть их застать. Они только что ушли.

– Кто?

– Ты что, совсем меня не слушаешь? Мои родители. Неужели не помнишь? Мы же сами пригласили их к нам на ужин, чтобы отпраздновать успехи Алисы в танцах и то, что она наконец-то снова начала ходить в школу. Мы обсудили даже психотерапию – для нас это было важно.

Элин испуганно зажимает ладонью рот – она вдруг вспомнила.

– Прости, – шепчет она.

– Ты всегда так говоришь. Но что на самом деле ты имеешь в виду под этим своим «прости»? – Сэм качает головой и вздыхает, укоризненно глядя на нее.

– Именно это я и имею в виду. Прости. Совсем из головы вылетело. Сейчас так много работы, ты же знаешь, как это бывает. Эти визажисты, стилисты, я даже не могу сходить в… В общем, все висит на мне. Без меня не будет никаких фотографий. Вот такая у меня незаурядная работа.

Сэм уклоняется от ее прикосновений, встает и принимается бродить по комнате, шаркая ногами.

– Я ждал, что ты хотя бы пожелаешь мне спокойной ночи. Хотя бы это. Что ты за весь день найдешь минутку и вспомнишь обо мне. – Он берет свой смартфон и потрясает им в воздухе.

– Прости. Но вот я здесь. Я засобиралась домой сразу же, как ты мне написал. Хотела пожелать тебе спокойной ночи дома, а не по телефону. Алиса осталась? Сегодня она ночует дома? Пожалуйста, скажи, что она осталась ночевать дома.

Сэм останавливается, но стоит к ней спиной.

– Она ушла около девяти, сказала, что у нее завтра с утра пораньше репетиция. Но я думаю, она просто расстроилась, уж ей-то ты могла бы позвонить, – сердито фыркает он.

Элин не отвечает. Она уже на полпути к террасе, что на крыше дома. Усаживается на садовый стул и скидывает с ног туфли-лодочки. Достает из кармана телефон и набирает сообщение для дочери: