Плохое осталось позади. Теперь все снова будет как обычно.

На подоконнике стояли две засохшие примулы в горшках. Марианна отщипнула несколько самых увядших цветков и бросила на клумбу под окном.

– Простите меня, – крикнула она. – Я просто немного погорячилась. Вы можете возвращаться.

Мать отошла от окна и тяжело опустилась за кухонный стол. Элин посмотрела на нее, потом присела на корточки, собрала с земли пригоршню мелких камешков, перевернула ладонь и разжала. Камешки посыпались на землю, но один немного задержался, прежде чем отлипнуть и упасть к остальным.

– Не будет у тебя никаких детей! – торжествующе крикнул Эдвин.

Элин бросила на него сердитый взгляд:

– Замолчи!

– Ну, может, еще и будет, – попробовал утешить ее Эрик. – Все-таки один камешек задержался, пусть и ненадолго.

– Да вы что, дурачки, неужто всерьез верите, что какая-то горстка камешков может предсказать будущее?

Вздохнув, Элин зашагала к дому.

На полпути остановилась и махнула братьям:

– Ну, что замерли? Идемте, сейчас будем есть. Лично я страшно проголодалась.

Они вошли на кухню, Марианна в глубокой задумчивости стояла у окна. В руке у нее дымилась сигарета с длинным столбиком пепла, который, казалось, только и ждал, когда его стряхнут. На столе – полная пепельница окурков. Лицо Марианны было бледным, глаза пустыми. Она не пошевелилась, даже когда дети тихо сели на кухонный диванчик.

Элин, Эрик и Эдвин обедали в полном молчании. Нежирная колбаса, по два ломтика на каждого, и холодные слипшиеся макароны. Отделить одну макаронину от другой удавалось лишь с помощью доброй порции кетчупа. Стаканы стояли пустыми. Элин поднялась, чтобы налить воды. Марианна проводила ее равнодушным взглядом; стояла у окна и молча смотрела, как дочь наполняет стаканы водой из-под крана и ставит на стол.

– Вы теперь снова послушные, да? – Голос матери про звучал тягуче, словно она только что проснулась.

Элин вздохнула, братья за ее спиной теснее прижались друг к другу.

– Мы случайно пролили, мама. Мы не хотели.

– Что, дерзишь мне?

Элин покачала головой:

– Вовсе нет, просто…

– Замолчи. Все, ни слова больше. Ешьте молча.

– Прости, мама, но мы правда не хотели. Это я виновата, что кувшин разбился. Не сердись на Эрика с Эдвином.

– Вы все время ссоритесь. Я так больше не могу. Мои нервы просто не выдерживают. – Марианна громко застонала.

– Нам сегодня больше не нужно никакого молока. Нам и с водой хорошо.

– Как же я устала…

– Прости, мам. Нам очень жаль. Правда ведь, Эрик? Правда, Эдвин?

Братья дружно закивали. Марианна подошла к плите, склонилась над кастрюлей, поскребла немного со дна и сунула ложку с макаронами в рот.

– Хочешь, я дам тебе тарелку? – Элин вскочила с места и бросилась было к шкафчику, но мать остановила ее:

– Не нужно, ешьте. Только пообещайте мне, что больше никогда не будете ссориться. А воду вам все равно придется пить до конца месяца, потому что у нас больше нет денег.

Мальчишки сосредоточенно уплетали свои порции, вилки противно скрипели по коричневому фарфору.

– Ешьте потише!

– Мам, макароны остыли и склеились, отделить трудно.

– Сами виноваты, зачем надо было начинать ссору? Кому говорю, ешьте тише!

Эдвин перестал жевать. Эрик понурился и принялся беззвучно насаживать макароны на вилку. Ровно столько, чтобы можно было сразу сунуть в рот.

– Почему ты такая злая? – внезапно прошептал он и поднял глаза на мать.

Марианна ответила ему строгим взглядом.

– Вы могли бы сидеть за одним столом с королем. Слышите, вы? Мои дети в любой день недели должны вести себя прилично, как если бы они обедали у самого короля.

– Прекрати. Так говорил папа, когда напивался. Мы никогда не будем есть за одним столом с королем. Как такое вообще возможно? – насупилась Элин.

Марианна выдернула у нее из пальцев вилку и злобно швырнула об стол. Вилка подскочила и упала на пол.

– Я больше не могу. Слышите, вы, я так больше не мо гу! – Похватав тарелки, мать запихнула их в раковину.

Она сердито гремела посудой, но Элин знала, что по-настоящему их мать бывает злой только на голодный желудок. Поэтому, когда мальчишки потянулись за добавкой, она быстренько усадила их на место:

– Мы наелись, мам, спасибо. Тут тебе еще осталось.

Элин покосилась на братьев, которые подавленно молчали, глядя на свои вылизанные тарелки. У Эдвина пышная, цвета спелой ржи, копна волос на голове, которую ему до сих пор не остригли, несмотря на то что ему уже было семь и он пошел в школу. Локоны вились кольцами и ниспадали на плечи золотым водопадом. Эрик всего на год старше брата, но совсем другой, даже внешне. Волосы у него прямые, и ни намека на кудри. Марианна регулярно подстригала Эрика машинкой для стрижки, открывая оттопыренные уши.

– Вы наелись? – Элин гипнотизирующе уставилась на братьев, и те, неохотно кинув, сползли с диванчика.

– Можно мы пойдем? – спросил Эрик.

Элин кивнула, и вскоре шаги мальчишек затихли на верхнем этаже. Сама она осталась на кухне. Сидела, слушая грохот моющейся посуды, и молча наблюдала за сгорбившейся спиной – раковина была слишком низкой. Внезапно спина замерла, и Марианна, не разгибаясь, сказала:

– Все-таки мы неплохо живем, правда?

Элин не ответила. Мать не повернула головы. Их взгляды не встретились. Грохот посуды возобновился.

– Что бы я без тебя делала? Без твоих братьев? Вы ж мой покерный сет.

– Только поменьше злись, ладно?

На этих словах Марианна обернулась. В окно кухни ярко светило солнце, и в его лучах стекла ее очков выглядели грязными. Она встретилась взглядом с Элин, тяжело сглотнула, взяла ложку и снова принялась соскребать со дна холодные макароны.

– Вы точно наелись?

Взяв кастрюлю, она втиснулась рядом с дочерью на диванчик и ласково потрепала по голове:

– Ты так много мне помогаешь, без тебя бы я ни за что не управилась.

– У нас правда совсем не осталось денег? Даже на пакет молока? Ты же покупаешь сигареты. – Последние слова Элин произнесла почти шепотом, уперев взгляд в стол.

– Правда. Во всяком случае, до конца месяца уж точно. Сигареты тоже кончаются, и мне не на что новые купить. Все ушло на ремонт машины, ты же сама понимаешь – без нее никуда. Нам придется довольствоваться тем, что найдем в кладовке, там, кажется, еще оставалось несколько консервов. А если уж совсем невмоготу станет, то в кране всегда есть вода.

– Позвони бабушке. Пусть она поможет. – Элин робко посмотрела на мать.

– Ни за что, – мотнула та головой. – Да и чем она может нам помочь? Она такая же нищая, как и мы. Я не собираюсь плакаться ей в жилетку.

Элин встала и, порывшись в карманах давно ставших тесными джинсов, выудила сложенный лист бумаги, огрызок карандаша, две смятые купюры по одной кроне и пару монет по пятьдесят эре.

– Вот, смотри, что у меня есть. – Она выложила деньги на стол.

– Что ж, этого хватит на один пакет. Спасибо. Завтра, если хочешь, загляни в магазин. Я верну тебе четыре кроны, когда получу деньги. Обещаю.

Элин кивнула и выскользнула из дома. Из прохладных сумерек – наружу. Марианна осталась сидеть за кухонным столом. С новой сигаретой в руке.

Элин считала капли, падавшие из водосточного желоба. Они медленно просачивались сквозь сосновую хвою, которая набилась в отверстие, и с глухим бульканьем приземлялись в синюю пластмассовую бочку – Марианна притащила ее из соседней усадьбы. Раньше в ней хранилось средство для борьбы с насекомыми-вредителями. Для борьбы. Борьба. Элин нравилось это слово и то, что оно обозначало. Ей хотелось верить, что какая-то часть духа этой борьбы все еще оставалась в бочке и она тоже может взять себе немножко, если потребуется. Мысленно она окутывала бочку невидимыми чарами и жарко шептала:

– Борись. Бейся и победи их! Всех, кто несет в себе зло!

Возле бочки, за углом дома, у нее был устроен тайник. Здесь мало кто бывал, кусты вплотную подходили к стене, и сосновые иголки щекотали подошвы, когда она ступала по ним босиком. Элин полжизни пряталась здесь, начиная с пяти лет. Она приходила сюда, когда ей просто хотелось побыть одной. Или когда случалось с кем-нибудь поссориться. Когда напивался папа. Когда плакала мама. Из нескольких веток, принесенных из леса, она соорудила себе маленький стульчик, и он всегда здесь стоял и ждал ее, прислоненный к стенке. Она любила сидеть на нем и думать – в одиночестве она лучше слышала свои мысли. Крыша и водосточный желоб из пластика укрывали ее голову от дождя, но только если она усаживалась вплотную к дому. В такие моменты она откидывала голову назад, зажмуривалась и давала каплям дождя мочить свои поношенные джинсы. Джинсовая ткань покрывалась темными крапинками, и по бедрам, словно ледяное покрывало, расползался холод. Дождь припускал, становился сильнее, а она все сидела, выставив ноги наружу, и чувствовала, как ткань намокает все больше, а холод пробирает ее все сильнее.