– Все хотят одевать супервысоких или суперхудых.

Он не смотрит на меня, но продолжает читать.

– Вы финалистка конкурса Совета модных дизайнеров Америки. Мой агент, судя по всему, планирует демонизировать меня. Создать противостояние в духе Карла Лагерфельда и Адель.

– У моих подписчиков есть вопросы.

– Какого типа вопросы? – спрашивает он, прищуриваясь.

– Я собираюсь подготовить их к двум часам дня в воскресенье.

– Возможно, вам нужны подробности? Хотите узнать, с чего я начинал?

Я качаю головой:

– Вы Гарет Джон Миллер. Вам тридцать один год. Вы родились в Санта-Фе, но переехали в Калиспелл в возрасте двух лет. Ваш папа – владелец ранчо. Мама – художник, живущий в Аркозанти6. Вы с ней почти не общаетесь. Еще в юном возрасте бабушка научила вас шить одежду для кукол. В одиннадцатом классе вы создавали платья всей команде чирлидеров для выпускного бала. Эти платья вошли в портфолио, которое вы подали вместе с заявлением в Парсонс. Оно все еще считается самым лучшим. Вы самый юный выпускник в истории учебного заведения. В возрасте двадцати четырех лет вы получили предложение от Louis Vuitton Moet Hennessy спонсировать ваш бренд. Но вы отказали Бернару Арно, и вместо этого отец заложил семейное ранчо и дал вам начальный капитал в 150 000 долларов. Ваши три линии одежды Гарет Миллер, ГМ от Гарета Миллера и Гарет Миллер Кидз в прошлом году заработали более 90 миллионов долларов. И ваш бренд один из немногих популярных брендов, ничего не предлагающих людям размера плюс.

Он смотрит на меня как-то по-новому, оценивающе:

– Я был не прав. Вы явно выполнили домашнее задание. И собирались просидеть четыре часа на этом самолете и ничего мне не сказать? – Он снова проверяет телефон. – Кажется, я платил за это место.

– Уже слишком поздно, – говорю я, вспоминая услужливого агента Гарета.

– Жаль, что я не прочитал это электронное письмо заранее… тогда я бы знал, что буду сидеть рядом с… но мне пришлось мчаться сюда из… – бормочет он. Впервые он нервничает. – То, что я сказал… о женщине в аэропорту…

Мне стоит заставить его попотеть. Он пожевывает нижнюю губу с таким раздражающе-милым выражением лица, и мне доставляет удовольствие наблюдать за ним.

– Я планирую писать в блоге только то, что вы скажете во время официального интервью.

Именно тогда я и собираюсь убедить его запустить коллекцию одежды для размера плюс. Моим спонсорам нужны популярные твиты.

Гарета расслабляется и улыбается, снова что-то читая с экрана телефона.

– Ах, но здесь сказано, что вы будете выставлять посты в блог и «Твиттер» во время моего показа. И одену вас я. – Его карие глаза темнеют. – А вот это мне уже нравится, Куки.

– Я надену что-то из ваших изделий, – поправляю я его, пусть мои внутренности и дрожат, как желе бабушки. – Я одеваюсь сама с пяти лет.

Гарет складывает руки на столике перед собой. Он снова в своей стихии.

– Ну да. Так что бы вы хотели надеть?

– Я не надену это, чертов фашист.

Я хмурюсь, глядя на точную копию Джека Лалэйна7. Он протягивает мне зеленую футболку. На ней жирными буквами напечатано «Сказочный водопад». А рядом иллюстрация пикси, которую мог нарисовать Энди Уорхолл, сидя на метамфетамине.

А вот кое-что получше. Спортивные штаны того же тошнотворного оттенка.

– Тогда надеюсь, что вам нравится бегать голой, мисс Вонн. Мы отправляемся в девять часов. Исключений нет.

У сварливого начальника лагеря тусклые серые волосы. Скорее всего, в молодости у него были тусклые каштановые волосы. Его губы растягиваются в тусклую тонкую линию. Выпирающие мышцы готовы прорвать поношенную футболку с логотипом лагеря.

Я осматриваю маленькую хижину. Какой-нибудь оптимист описал бы ее как сельский домик, но я бы назвала это деревянной хибарой. В комнате напротив друг друга стоят две узкие койки на стальных ножках, а на одной стене висит белая доска. Кто-то написал там «Можжевеловая хижина. Кровать 1: Куки Вонн. Кровать 2: Пайпер Сондерс». Моей соседки нигде не видно. Она приехала раньше меня и явно с радостью присоединилась к групповым занятиям чертова «Сказочного водопада».

– Расхаживать голым нелегально, мистер Гетти, – говорю я. – И я хочу получить свою одежду – ту, что я сшила сама. Ту, что идеально мне подходит.

Вы понимаете, как сложно идеально раскроить прочную хлопчатобумажную ткань? Или соединить три разных цветочных принта? А еще у меня там сумка Moschino, из-за которой я чуть не потеряла глаз во время драки на распродаже.

– Если у нас появятся проблемы, мисс Вонн, я всегда могу позвонить вашей матери. – В голосе Гетти слышится угроза. Он думает, что этого я боюсь больше всего.

– Можете, – соглашаюсь я, мило улыбаясь. – А если каким-то чудом она подойдет к телефону, пожалуйста, скажите ей, что я очень хочу поговорить с ней.

Губы Гетти сжимаются в еще более тонкую белую полоску.

– Все просто, мисс Вонн. Нет форм – нет похода. Нет похода – нет обеда.

Он возвращается в девять и видит, что я сижу на кровати. Все еще в шевронном свитере, который сама связала, и юбке миди, сделанной бабушкой из окрашенного вручную джерси.

Я читаю фэнтези. Жаль, что не могу запрыгнуть на страницы книги и стать принцессой с единорогом. Гетти стоит передо мной, отбрасывая мрачную тень на меня и деревянную стену хижины.

– Зачем родители послали тебя сюда? – спрашивает он, листая страницы, прикрепленные к дощечке, которую носит с собой.

– Сюда меня послал Чэд Тейт, – говорю я, – потому что ему нравится трахать мою маму. И обманывать. Поэтому ваш вариант идеален. Я здесь. А он проводит Рождество, занимаясь сексом во время заранее заказанной поездки на пятизвездочный курорт.

Гетти игнорирует меня:

– Они выбрали этот лагерь, потому что я даю результат. Четыре с половиной килограмма за три недели. Без исключений.

– Нет понятия «они», – говорю я. – Мой папа – доктор. Он в Гане в качестве одного из представителей католической врачебной миссии. Он бы никогда не согласился отослать меня сюда.

Я обхватываю себя руками. В действительности я понятия не имею, на что бы согласился мой папа. Уже почти десять лет он всего лишь голос по телефону или бессмысленные сообщения на моем почтовом ящике.

Я перестала отвечать ему прошлым летом.

Старик снова игнорирует меня:

– И я получаю результат простым путем. Мои подопечные теряют калорий больше, чем поглощают. Вот и всё. Я не занимаюсь этими фрейдовским психотрепом, бредом типа «еда ваш друг». Мне наплевать, что мама не обнимала тебя или папа был слишком занят, чтобы обращать на тебя внимание…

На морщинистом лбу Гетти появляются глубокие складки, когда он, щурясь, смотрит на бумаги.

– Мне нужна моя собственная одежда, – говорю я. Нужно продолжать злиться. Это единственная защита против слов Гетти, которые слишком близки к действительности.

– Надеюсь, эта мысль утешит тебя, пока все остальные будут есть шоколадный пудинг на обед, – ворчит он.

Он захлопывает за собой дверь, отчего с крыши хижины сыплется дождь из пыли. Я продолжаю читать.

Днем я слышу, как ушедшие в поход возвращаются в лагерь. Дверь хижины открывается, и я впервые встречаю свою полную оптимизма соседку. Мы примерно одного размера, так что легко представить, как я буду выглядеть в этой ужасной зеленой форме, которую мне пытается навязать Гетти. Коричневые волосы Пайпер Сондерс завязаны в пучок на макушке.

Она на цыпочках заходит в хижину и видит меня. Пайпер открывает рот, собираясь что-то сказать, снова его закрывает и следующие несколько минут роется в сундуке рядом со своей кроватью. Дверь с грохотом закрывается, когда она выходит. Чуть позже она возвращается и молча садится на койку напротив меня, демонстративно жуя злаковый батончик. Все время до ее ухода на ужин мы просто смотрим друг на друга.