– Что, черт возьми, происходит, Терри? – спрашиваю я.

– В последнюю секунду Марлен пришлось отправить на предпоказ другую, – объясняет она.

Детский плач заглушает ее следующее предложение.

Я сжимаю зубы, хожу туда-сюда и машу руками. Но никто не смотрит на меня. Потому что это Нью-Йорк. Я могла бы расхаживать в костюме Большой Птицы и никто бы не обратил внимание.

– Кого?

– Марлен все объяснит, когда вернешься в офис, – говорит Терри.

– Когда вернусь в офис? Терри, ты серьезно? Кому-то стоило объяснить все до того, как я опозорилась в G Studios.

В моем телефоне слышен тихий голос Терри. Такси сигналят. Кто-то орет что-то вроде «Нельзя парковаться в красной зоне».

– Куки, ты права. Мне нужно было позвонить. Но все поверхности в моем доме покрыты рвотой. Этим утром я с трудом выбралась из кровати. Это ужасно. И я понимаю, почему ты злишься. Но…

Я игнорирую ее. Не могу подавить свой гнев.

– Я встала при первых лучах рассвета, чтобы приехать сюда к девяти. Мне пришлось идти сюда пешком, потому что я не могла позволить себе и такси и еду. И кстати, «Континенталь» – настоящая свалка. То есть что за номер с четырьмя двойными кроватями? Кто там должен спать? One Direction без Зейна Малика? О, и я уверена, что гангстеры на крыльце отеля планируют получить и продать мои органы. А потом я добралась до студии и…

– Куки! – Терри говорит голосом сердитой мамы. – Я все понимаю. Послушай, я хотела позвонить. Стоило позвонить еще вчера вечером. Пока я чувствовала себя нормально. Но эта девушка Кеннес Баттерфилд… или как ее там… опоздала на самолет. И она могла не успеть вовремя. Знаю, как сильно ты хотела пойти туда. Так что я надеялась, что у нее ничего не получится.

– Она пропустила самолет? – спрашиваю я.

Внутри все обрывается. Это чувство нельзя объяснить. Оно не исчезает.

– Ага. Между нами говоря, она та еще штучка. Судя по всему, поссорилась с другим пассажиром. Ее оставили в О’Хара.

Тишина. Мой разум пытается мне что-то подсказать.

Из О’Хара вылетает куча рейсов. Люди ссорятся в самолетах все время. Не может же эта лощеная стерва на моем рейсе быть связана с происходящим.

Вот только мне не везет. Точно не мне.

Терри все еще что-то говорит:

– Ее богатый папочка устроил для нее перелет на частном самолете, и она успела в Нью-Йорк раньше тебя. Наверное, некоторым все время везет.

Сердце падает еще ниже.

– И слушай, знаю, это не идеально, но эта девчонка уж точно не блогер, – вздыхает Терри. – Она передаст тебе свои записи и фотографии. Ты все равно станешь автором статьи. Получишь очки и славу.

– Если она не блогер, то что она там делает? – спрашиваю я.

Пауза.

– О боже, Джастина сейчас снова стошнит. Нужно идти. Хорошо проведи время в городе. Разберемся со всем, когда ты вернешься.

Я стою на улице, а солнце заливает ярким светом здание студии.

Плюс вынужденной покупки билета за полную стоимость состоит в том, что я могу поменять рейс. Я возвращаюсь домой.

В девять часов утра в воскресенье водитель лимузина подвозит меня к студии. Сотрудники Гарета снова и снова повторяют мне, что он уделит мне целый час. Шепчут это, словно собираются сказать, что он станет моим донором костного мозга или типа того. Это странно.

Узкие Джинсы больше не работает в G Studios, но за стойкой стоит парень, скорее всего, клонированный в том же месте. Поскольку ламберсексуал10 – новый шаг в эволюции хипстера, у нового охранника длинная борода, джинсы с манжетами и рабочие ботинки.

– Я…

– Куки Вонн, – улыбается парень. – Гарет внутри. Ждет вас.

– Милый свитер, – замечаю я, когда дверь открывается.

– Спасибо, – дружелюбно отвечает он на мой сарказм и стряхивает пушинку с мохнатой красной шерсти.

Учитывая, что я два года представляла, каково будет пройти через кленовые двери, реальность слегка разочаровывает. Здесь небольшая передняя, которая оставляет примерно три фута пространства между конференц-залом и главным входом. Справа находится узкий коридор, заставленный коробками с тканями, грудами подарочных пакетов и пачками журналов, исчезающими в темноте.

Из конференц-зала появляется эльфоподобное лицо.

– Вау. Ты красивая.

Я борюсь с желанием бросить взгляд через плечо и убедиться, что она обращается ко мне. Наверное, приятно получать комплименты, но из-за них мне кажется, что меня воспринимают всерьез.

Женщина держит дверь приоткрытой и показывает мне присесть за стол цвета грецкого ореха. Он выглядит дорогим. Скорее всего, это дизайн Herman Miller.

– Меня зовут Риз.

Я пожимаю ее руку. Риз – моя связь с офисом Гарета. Последние несколько недель мы пересылались электронными письмами.

Она опускается в кресло напротив меня:

– Ладно, я знаю, что время мистера Миллера ограничено. У меня есть список вопросов, которые, как я думаю, можно осветить меньше чем за час. И я распечатала свои параметры, если это поможет не опаздывать по графику. – Я пытаюсь передать ей маленькую карточку, но Риз просто улыбается. – Это поможет мистеру Миллеру подобрать для меня платье правильного размера.

Гарет заходит в комнату и коротко кивает Риз. Она встает и уходит, с тихим щелчком закрывая за собой дверь.

– Мое время не настолько ограничено. Предпочитаю сам снимать мерки. И пожалуйста, не называйте меня мистером Миллером.

На его лице снова та очаровательная улыбка, а одет он в потертые джинсы и ковбойские ботинки. Его взлохмаченные темные волосы торчат во все стороны, создавая небрежный силуэт. Пряди парят в воздухе и, кажется, вот-вот упадут.

– Дайте угадаю. Мистер Миллер – ваш отец.

– Да, – соглашается он. – Встаньте прямо и вытяните руки.

Бабушка тысячу раз снимала с меня мерки, и я знаю цифры наизусть, но кажется, я сэкономлю время, потакая ему. Как ни удивительно, мне неловко, когда он измеряет талию, а не бюст. Его рука на мгновение задерживается на моем животе. Это легкое прикосновение. Человек, не наблюдавший за каждым движением Гарета Миллера, скорее всего, и не заметил бы.

Чем краснее я становлюсь, тем комфортнее, как кажется, ему. Я бросаю взгляд на его бицепсы и быстро отворачиваюсь.

Гарет ходит вокруг меня, делая пометки в крошечном блокнотике.

– Вы блондинка. Но не совсем зима. Все дело в ваших глазах, – решает он. – Они голубые.

– Вау. Правду говорят, что вы очень наблюдательный.

Гарет смеется:

– Золотистые вкрапления. Они все и меняют. Вам подойдут теплые тона. Скорее всего, ваши глаза кажутся зелеными, когда вы в зеленом.

Он прав. И мне это не нравится.

– Ладно, – продолжает он, захлопывая блокнот. – Я знаю, что делать.

Он присаживается обратно за стол и достает список вопросов, которые я напечатала на своем новом ноутбуке.

– Хм… Да. Нет. Моя бабушка. В основном на моем ранчо. Ненавижу город. Он меня не вдохновляет. Нет такого понятия, как философия цвета. Цвет – это настроение. Сезон. Темперамент. Без чего не может жить дизайнер? Правильная швея, и это факт. Никогда особо об этом не задумывался, а это, скорее всего, означает, что в данный момент это не актуально.

Я лихорадочно пишу в блокноте.

– Обычно во время интервью я читаю вопросы. Слушаю ответы. Задаю сопутствующие вопросы…

Он не отвечает на вопрос из списка о том, почему самый большой размер созданных им моделей 10-й, в то время как среднестатистическая американская женщина носит размер 12–14-й.

– А вы считаете, что интервью со мной – это что-то обычное в вашей карьере? – Он умудряется оскорблять меня и в то же время оставаться очаровательным.

Знаю, что я попала в неприятности, потому что при каждом вдохе ледяного воздуха кажется, словно я проглотила тысячу мятных «Тик-так».

– Вы очень скромны. – Я пытаюсь заставить себя почувствовать раздражение, которое на самом деле я только имитирую.