– Мне не нужен возврат денег, – отвечаю я лишенным эмоций тихим голосом. Весь салон притих. Все молчат. – Меня унизили в аэропорту. Мне пришлось ждать, звонить лучшему другу и просить деньги. Меня проводили в самолет с пожилым мужчиной, который мог бы приходиться дедушкой моей бабушки. Мне пришлось нести вот это, – я трясу красной табличкой, – словно какую чертову алую букву. – Показывая на сиденье рядом с собой, я продолжаю: – Мне наплевать на возврат средств или выигрышную ситуацию. Как и на то, упадет ли этот самолет в чертов океан. Мне нужно это чертово место.

Стюардесса перестает притворяться дружелюбной:

– Это мы решаем, нужно ли вам два места.

– Знаю. Милая леди в терминале все объяснила мне, когда забирала мои шестьсот долларов.

Стюардесса вздыхает и поворачивается к другой пассажирке:

– Простите, но вам придется пройти к воротам и там разбираться с этой проблемой.

– Вы издеваетесь? – возмущается девушка. – Скажите толстухе убрать свою красную табличку, и можно отправляться в путь. – Она снова пытается усесться рядом со мной.

Бортпроводница перегораживает проход рукой, чтобы помешать ей занять место, и потом отводит к двери, продолжая разговор:

– Поскольку у нее два билета, мне придется рассматривать этот случай как избыточное бронирование. В таком случае пассажир с последним посадочным талоном регистрируется на следующий рейс.

– Следующий рейс? Завтра? – спрашивает девушка. Ее голос звучит пронзительнее и истеричнее. – Но я пропущу…

Я не слышу, что она пропустит. Как только она выходит на трап, другой бортпроводник с грохотом закрывает дверь самолета. Парень с другой стороны прохода бросает на меня недоброжелательный взгляд.

В передней части салона я замечаю пятно светлых кудрявых волос. Томми. Чувство облегчения проходит, когда рациональная часть моего разума соединяет все точки. Томми в Месе, а это незнакомый парень, который ставит сумку подруги на полку для ручной клади.

Я закрываю глаза, пока пилот делает объявления, а бортпроводники инструктируют пассажиров. Спустя несколько минут все вокруг затихает.

Самолет несется по взлетной полосе, свет в салоне становится тусклым, а я пытаюсь представить, как сижу в первом классе с Томми и держусь с ним за руки. Кажется, это доступно только богатым и идеальным. Только членам клуба, в который я не знаю как попасть.

Но я точно знаю, что после этой поездки подобная ситуация больше не повторится.

Хватит с меня быть толстушкой в самолете.

– Слава богу, – говорит он и улыбается мне.

Это он. Наконец-то я встречаюсь с Гаретом Миллером.

И он мне улыбается.

Самолет остановился в Далласе, поэтому логично, что мой идол моды плюхнулся на сиденье рядом со мной. Меня наполняет ужас. Или паника. Паника, из-за которой я подумываю направиться к аварийному выходу и по эвакуационному трапу спуститься на взлетную полосу.

Он садится у прохода:

– Там одна слониха устроила ад в аэропорту, потому что ее заставляют купить еще один билет.

И он придурок.

Ну и ладно. Я столкну его c эвакуационного трапа.

Гарет Миллер наклоняется ко мне, словно мы в сговоре.

– Не хочу показаться грубым, – шепчет он, – но ей действительно нужно два сиденья. Как минимум. Когда у меня еще не было личного самолета и мне приходилось летать на обычных, я постоянно сидел рядом с такими. Такими и плачущими детьми. Или иногда и с толстыми девчонками, и с плачущими младенцами.

Я отодвигаюсь и сердито смотрю на него.

– Кажется, вам было бы лучше на «Эйр Форс Придуркос», – вырывается у меня.

Я, типа, жалею, что сказала это. Я направляюсь в Нью-Йорк, чтобы взять интервью у этого парня, и, наверное, не лучшее решение поцапаться с ним. Я отворачиваюсь к окну и пытаюсь показать ему, что сосредоточена на запихивании iPad в карман сиденья перед мной.

– Ну и дела, я взял и обидел вас. – В поле моего зрения появляется его рука. – Гарет Миллер. И нет, не думаю, что мне было бы лучше там. У Придуркос одни технические проблемы.

Заставляя себя оставаться спокойной, я слегка пожимаю его руку и говорю:

– А меня зовут Куки.

Я два года представляла эту встречу. Воображала ее с тех пор, как увидела его профиль через щель в двери студии, стены которой были отделаны кленом. Я представляла нашу первую встречу так: он пролистывает мой альбом для зарисовок, громко объявляя, что он никогда не видел таких прекрасных фасонов. Потом настаивает на том, чтобы я получила стипендию в Парсонс, и хочет внести вклад в начало моей собственной линии одежды. Но, наверное, мы просто посидим рядом на бежевых сиденьях в самолете.

– Куки, – повторяет он со смешком. – Это очень сладкое имя.

Мне необходим весь мой самоконтроль, чтобы эпично не закатить глаза. Люди все время считают себя оригинальными. Словно бы они первыми придумали эту шутку.

– Мама ела печенье с шоколадом в больнице после моего рождения, – рассказываю я ему, чтобы не смотреть на его точеные черты лица. – Думаю, нужно радоваться, что медсестра не дала ей шоколадную плитку. Или сейчас меня бы звали «Кит-Кат» или типа того.

– Есть перерыв, есть «Кит-Кат», – говорит он, очаровательно улыбаясь.

Это вроде как смешно, но я подавляю смех. Может, Гарет Миллер и идет по жизни, говоря все, что захочет, и полагаясь на свою привлекательность, чтобы это сошло ему с рук. Но та слониха когда-то была мной. Все еще кажется мной. Я кладу руки на пустое место на краю сиденья. Вот куда привели меня два года NutriNation.

Я действительно надеюсь, что мужчина не заметит на мне свитер от Гарета Миллера.

Стюардесса делает медленные плавные движения руками, показывая на ряды у выхода. Я достаю табличку по безопасности на воздушном судне и читаю ее, ища информацию о кислородной маске.

– Наверное, у меня это впервые. Кто-то действительно читает инструкции на случай аварии, – говорит Миллер, растягивая слова. Он из Монтаны и ему присущ шарм модного ковбоя.

– Я хочу подготовиться на случай чрезвычайной ситуации.

– Не хочется говорить вам, но если самолет разобьется, мы все умрем, – снова улыбается он. Ему удается преподнести это как самые лучшие новости дня.

– Неправда. – Мой желудок делает сальто, но я одариваю его своей фальшивой улыбочкой. – Большинство аварий происходят во время взлета или приземления, и уровень выживаемости примерно 56 процентов. В первом классе мы рискуем больше всего, поскольку самые безопасные места в хвостовой части самолета. Но раз вы не прочь умереть, я просто проползу по вам в случае такой ситуации. А вы сможете стать одним из 44 процентов невыживших.

– Ну, умру счастливым человеком, – говорит он, осматривая меня. – И сделайте мне одолжение, Куки, произнесите речь на моих похоронах. Позаботьтесь, чтобы все узнали, что я создал этот свитер и дал ему жизнь, чтобы он мог так прекрасно смотреться на вас. – Он показывает на гладкий кашемир. Его украшают хаотично расположенные группки из восьми черешен. Комбинация качества и причуды. Авторский стиль Гарета Миллера.

Конечно же он заметил свитер. Я вздыхаю.

– Я сказал, что являюсь дизайнером этого свитера. Вас это не впечатляет?

Я киваю и надеюсь, что он займется чем-то другим и перестанет смотреть на меня. Он это делает, потому что:

Из-за двух вариантов не стоит заводиться. Я напоминаю себе, что не хочу хотеть понравиться кому-то вроде Гарета Миллера. И в любом случае я потратила многие часы на составление списка дотошных вопросов для интервью. Нельзя, чтобы этот долгожданный момент испортили четыре часа добродушной болтовни. Я пытаюсь надеть наушники до того, как он успеет что-либо добавить.