Я рыщу в содержимом моей сумочки. Остались чаевые из «Донатвиля». Семь баксов.

Из-за того, что бабушка вернулась из парикмахерской раньше, я пирую чипсами «Дорито», кексами «Твинкис» и диетической колой. А телевизор в комнате показывает всего четыре канала.

На следующее утро мама мне не звонит. Я выписываюсь и иду в город. Вижу бензоколонку, казино и милую маленькую автомойку. Кэссиди забирает меня у Travelodge около двух.

В Уайтфиш идет снег. Город приятный, улицы завешаны вечнозелеными гирляндами, а с фонарей свисают серебряные колокольчики. Такое место должно быть на открытках со словами: «Жаль, что тебя здесь нет».

Мама сидит в углу в магазине скобяных товаров Ace Hardware.

– Нам позволили устроить здесь студию, где мы можем делать прически и макияж. Трейлеры мы не смогли достать, – объясняет Кэссиди. – Брюс сходил с ума от мысли, что они будут видны на снимках.

Над мамой склонился парикмахер-стилист, закручивая ее светлые волосы на большие бигуди Velcro.

– О, Куки, – говорит мама, не поднимая взгляд от телефона. – Мы опаздываем. Появились проблемы. Из-за снега, света и людей на улицах. Но не волнуйся, Кэссиди перебронировала наш сеанс.

Я замечаю Чэда Тейта, окруженного ковбоями в джинсах и сапогах от Тони Лама. Он притворяется, что кидает невидимый футбольный мяч, и когда завершает свой пас, толпа взрывается смехом и криками счастья.

Ну конечно. Здорово иметь выдохшегося знаменитого квотербека в качестве отчима. Если вас не смущает, что он тупой как пробка и желает, чтобы я уползла в какую-нибудь норку и умерла там.

– Я еду домой, – говорю я.

– Обратно в отель? – поправляет меня мама.

– Я выписалась из мотеля в десять. Я еду домой.

Она впервые смотрит на меня.

– Не принесешь мне бутылку воды? – спрашивает она стилиста. – Куки, – говорит мама, как только стилист больше не может нас слышать. – Я не могу контролировать погоду или местоположение солнца. Но обещаю…

Мой голодный желудок урчит. В углу я замечаю столик с едой, но с него уже все смели толпы завтракающих и обедающих. Там остались только одинокий рогалик и полупустая банка «Снэппл».

– Я устала и хочу домой, – говорю я.

– Уверена, ты ждешь не дождешься, когда сможешь превратить весь этот разговор в референдум по вопросу, насколько ужасна твоя жизнь, – начинает мама, – но…

– Ты занята, и это все было ошибкой.

– Я работаю, – говорит мама. – Кто-то же должен. Как думаешь, на что хватает денег, заработанных благотворительными миссиями твоего отца? Я содержу пять человек.

Я выкидываю мысли о папе из головы и сосредоточиваю гнев на том, что перед мной.

– Ну, возможно, алименты теряются на почте. Бабушка считает, что ты спускаешь все деньги на спортивные бары Чэда. На этой неделе она шьет два наряда, чтобы оплатить счет за воду, – говорю я.

– Рестораны могут работать в убыток в течение первых пяти лет, – отвечает мама, сжимая губы в тонкую белую линию. – И нравится тебе или нет, я все еще здесь родитель. Жаль говорить тебе, но ты не можешь просто заявить, что уезжаешь из штата.

– Пойдем и спросим Чэда, – предлагаю я. – Уверена, он в восторге от моего присутствия здесь.

– Знаешь, мне неприятно, что мои муж и дочь стали врагами, – говорит мама.

– И тебе того же, – говорю я и ухожу.

– Куки, не смей думать, что ты можешь…

Звенит крошечный колокольчик, когда я захлопываю за собой дверь магазина.

За мной выбегает Кэссиди. Под ее глазами появились сине-черные круги.

– За углом есть кофешоп. Твоя мама говорит подождать до… – Она замолкает, пыхтя.

Позади нее жилистый фотограф-гений Брюс Ричардсон склоняется над верхней ступенькой высокой лестницы.

– Кэмми! Свет исчезнет примерно через тридцать минут. Немедленно вытаскивай сюда Лесли. И очисти улицу. Мне в последнюю очередь нужна в кадре эта толстая задница!

Кэссиди смотрит на Ричардсона с безумным выражением человека, находящегося на грани.

– Кэссиди, – бормочет она себе под нос.

Но мы обмениваемся взглядами, и она пожевывает нижнюю губу. Мы обе знаем, что я та толстая задница, упомянутая Ричардсоном.

– Пожалуйста, подожди здесь, Куки, – говорит она мне и исчезает в магазине.

Знаю, что она переживает. За меня. Но мне не нужно ее сочувствие.

И мне не хочется находиться в чертовом Уайтфише, штате Монтана.

– Куки. Идеальное имя для этой девочки. Шутки так и напрашиваются, – говорит Ричардсон, когда я направляюсь к кофешопу.

– Конечно, – говорит Гарет, – я помню тот выпуск Par Donna. Ричардсона нельзя не запомнить. И он странный. Корсеты и меха, это ладно. Но что насчет тех родео-клоунов?

Я пожимаю плечами:

– Простите, у меня мало информации о самом процессе. Мне показалось, что он проводит большую часть времени на лестнице, крича на людей.

Ослепительно улыбаясь, стюардесса приносит Гарету белое вино. Он берет и мою содовую и ставит на мой столик. Я молюсь о достаточно долгом перерыве в разговоре, чтобы успеть надеть наушники. Уверена, что женщина, сидящая через проход от меня, подумывает выкинуть меня из самолета и занять мое место.

– Вы посетили много фотосессий? – спрашивает Гарет.

– Не-а, – отвечаю я.

– Не любите мир моды? – спрашивает он, вскинув брови.

Не могу сдержать улыбку.

– Моя бабушка научила меня шить, когда мне было пять. Она включала «Завтрак у Тиффани» или «Касабланку», и мы вручную вышивали бисером свадебные платья. Клэр Маккарделл сказала, что мода не в том, чтобы найти одежду, а в том, чтобы найти себя. По ее словам, девушка, знающая, что надеть, знает, кто она такая.

Гарет с грустью улыбается:

– Я начинал почти так же.

Я уже знаю об этом.

– Вы работаете в сфере моды? – спрашивает он.

Я колеблюсь.

– Я блогер, – говорю я.

– Ведете блог о моде? Профессионально?

Я киваю и достаю iPad из кармана сиденья. Гарет аккуратно кладет руку поверх моей, чтобы не дать включить его. Желудок делает сальто при прикосновении его немного загрубевших пальцев.

– Наверное, у вас не очень хорошо получается? – усмехается он.

Я роняю наушники, и они с щелчком падают на экран планшета.

– Думаю, вы никогда не читали мой блог. Так откуда вам знать?

Гарет Миллер посмеивается. Мое лицо горит. Ненавижу его дерзкую привлекательность. Мне хочется вылить клюквенный сок на его чистую льняную рубашку.

Он игнорирует мой смертоносный взгляд и продолжает улыбаться:

– Я дизайнер года по версии Vogue и направляюсь в Нью-Йорк на Неделю моды, а билеты на мой показ практически невозможно достать. Существует миллион фэшн-блогов. И не хочу показаться нескромным, но возможность сидеть рядом со мной выпадает не каждому. Разве вам не стоит пытаться взять у меня интервью? Уговорить меня подарить вам пару изделий или билеты на показ? Куки, милая, думаю вы совершенно лишены инициативы.

Он дразнит меня. Но все же это замечание неприятно. Я горжусь своими знаниями в области моды.

– Ну, вы ошибаетесь. У меня уже назначено с вами интервью.

– Правда? – вызывающе спрашивает он. – В Нью-Йорке?

– Да.

Миллер достает телефон из кармана и читает с экрана.

– Хм… – Он удивлен. – Днем в воскресенье. «Roundish5» – это ваш блог?

– Да.

Гарет елозит на сиденье:

– Это… хм… мода для размера плюс?

Ха! Теперь моя очередь улыбнуться. Кажется, наконец-то я его смутила.

– Ага. Название взято из цитаты Карла Лагерфельда. Ну знаете, что никто не хочет видеть женщин с округлыми формами? Ну а я хочу. И позабочусь о том, чтобы они выглядели и чувствовали себя прекрасно.

– Есть причина, по которой вы хотите создавать одежду для женщин размера плюс, хотя сами такой не являетесь? – спрашивает Гарет.

Да. Потому что каждый раз, когда я заходила в магазин, там не оказывалось ничего моего размера. Каждый раз, когда я находила дизайнера, который мне нравился, его размерный ряд заканчивался на 8. Потому что мне пришлось сбросить вес, чтобы меня воспринимали серьезно в роли дизайнера или блогера. Вот что стоит мне сказать. Вместо этого я пожимаю плечами: