После завершения мероприятий по обеспечению безопасности Арфлера перед Генрихом встало несколько вариантов дальнейших действий. Он мог вернуться в Англию с короткой, но успешной кампанией, создав плацдарм для будущих попыток отвоевать свое наследие в Нормандии. Он мог пойти по стопам своего брата Кларенса и совершить вооруженный набег, грабя и сжигая, пройдя на юго-запад Франции в свое герцогство Аквитанию. Он мог расширить зону своего завоевания, осадив другой соседний город, например, Монтивилье, Фекамп или Дьепп, которые находились дальше по побережью в сторону Кале, или даже Руан, что позволило бы ему продвинуться дальше вглубь страны по Сене.

Были веские причины, по которым Генрих не принял ни одну из этих альтернатив. Пятинедельная кампания, даже приведшая к захвату такого важного города, как Арфлер, была недостаточна, чтобы оправдать затраты, усилия и время, которые он вложил в подготовку. Это также ничего не даст для продвижения его притязаний на корону Франции. Если он хотел добиться от французов больших уступок или, более того, сохранить поддержку собственного народа для дальнейших кампаний, то ему нужно было сделать более впечатляющий жест.

Поход в Бордо имел свои преимущества: много добычи для его людей, безопасное убежище в конце пути, возможность посетить свое герцогство и, возможно, провести кампанию в этом регионе. Действительно, магистр Жан де Бордю в своем письме от 3 сентября в герцогство категорически заявил, что король "намерен" отправиться в Бордо "до возвращения в Англию".[403] С другой стороны, это было написано, когда ожидалось скорое падение Арфлера и до того, как дизентерия появилась в его армии. До начала осенней распутицы оставался еще месяц, а до Бордо было более 350 миль — очень долгий путь для истощенной и не самой здоровой армии. Осенний сезон, а также сокращение численности и неопределенное состояние здоровья его людей, делали дальнейшие осады нецелесообразными, поэтому пушки и осадные машины были либо перевезены в Арфлер, либо отправлены обратно в Англию.

Хотя по всей Европе ходили слухи о намерениях короля, Генрих уже принял решение, что он собирается делать. Огромная армия, которую он собрал в Саутгемптоне, теперь стала лишь тенью себя прежней. Не считая тех, кто находился в гарнизоне в Арфлере, у него, вероятно, было всего девятьсот латников и пять тысяч лучников, способных, по выражению капеллана, владеть мечом или сражаться. Даже при таком сравнительно небольшом числе у него не было достаточно судов в Арфлере, чтобы отправить их прямо домой, поскольку он вывел большую часть своего флота вторжения до капитуляции города.[404] У него также не было достаточно продовольствия, чтобы позволить им всем остаться в городе на неопределенное время.

Генрих договорился встретиться со своими пленниками в Кале 11 ноября, и именно в Кале он намеревался отправиться. Он мог легко и безопасно добраться туда по морю. Вместо этого он решил пойти по стопам своего прадеда и пройти маршем через то, что, по его словам, было "его" герцогством Нормандия и "его" графством Понтье к "его" городу Кале. Он даже намеревался пересечь Сомму в том же самом месте, прекрасно зная, что именно в таком же походе в 1346 году Эдуард III одержал знаменитую победу над французами при Креси. Хотя он собирался следовать маршрутом, близким к берегу моря, это неизбежно привело бы его на расстояние прямого удара от французской армии в Руане. Вероятно, он рассчитывал, что его дипломатические усилия предыдущего года обеспечат, что ни Иоанн Бесстрашный, герцог Бургундии, ни Жан, герцог Бретани, не выступят против него. В этом случае "французская" армия на самом деле была бы намного меньше и слабее арманьякской. Ему не удалось втянуть дофина в сражение при Арфлере или лично устроить с ним поединок. Возможно, этот намеренно провокационный поход в Кале наконец-то побудит дофина к действию.

Решение Генриха направить свою армию сухопутным путем в Кале было просчитанным риском. Оно также было очень личным. Значительное большинство членов его совета выступало против этого похода, опасаясь, что сокращающиеся английские силы станут легкой добычей для французской армии, которая уже больше месяца собиралась в Руане[405]. На совещаниях, состоявшихся после падения Арфлера, Кларенс утверждал, что англичане должны немедленно вернуться домой по морю, как "доступный и самый надежный способ". Армия потеряла слишком много людей, как от болезней и смерти, вызванных дизентерией, так и при комплектовании гарнизона, чтобы рисковать путешествием в Кале по суше, "и особенно учитывая великое и бесконечное множество их врагов, которые собрались, чтобы помешать и воспрепятствовать проходу короля по суше, о чем им было известно от их шпионов". В устах любого другого человека эти рассуждения показались бы достаточно здравыми — и было много других людей, разделявших его мнение, — но исходящее от Кларенса нежелание вступать в бой с врагом допускало зловещее толкование. Его хорошо известная симпатия к делу арманьяков бросала тень подозрения, на его мотивы, его советы, его действия.

Кларенс не мог открыто бросить вызов брату, отказавшись идти — это было бы актом государственной измены, — но он был достаточно безрассуден, чтобы дать понять о своих чувствах. Если он не был готов рискнуть походом в Кале, вызвав тем самым очень опасную конфронтацию с королем, или пошел бы только с притворством, что могло бы повлиять на боевой дух людей и стать очагом недовольства, то в интересах всех было найти для него почетный выход. Имя Кларенса должным образом появилось в списках больных, и в начале октября он получил разрешение покинуть армию и вернуться домой. Хотя известно, что его отряд сильно пострадал от дизентерии, действия самого Кларенса не говорят о том, что он страдал от изнурительной болезни. Вместо того чтобы сразу отправиться домой, он сел на корабль в Кале, где его прибытие с "таким большим количеством людей" вызвало панику в соседней Булони, которая немедленно отправила гонца в Аббевиль, чтобы сообщить коннетаблю д'Альбе. Опасения, что Кларенс собирался начать второе вторжение из Кале, оказались необоснованными, но автор "The First English Life", который не знал, что Кларенс якобы болен, предположил, что его отправили обратно в Англию, чтобы он принял командование флотом, возможно, потому, что адмирал граф Дорсет был оставлен капитаном в Арфлере.[406]

Хотя ему не хватало интеллектуальных качеств брата, Кларенс все же был воином. Как отмечалось ранее, Жан Эйзорис противопоставлял воинственный характер Кларенса характеру Генриха V, который, по его мнению, больше подходил для церкви, чем для войны. Это мнение, должно быть, пришлось по душе многим другим королевским советникам, которые выступили против предложения о походе в Кале. В ответ на их протесты по поводу неравенства численности армий Генрих невозмутимо возразил, "полагаясь на божественную милость и справедливость своего дела, благочестиво размышляя о том, что победа принадлежит не множеству, а тому, для кого не составляет труда вложить многих в руку немногих, и кто дарует победу тому, кому пожелает, будь их много или мало".[407] Это был аргумент, который Генрих выдвигал и раньше,[408] и в эпоху всеобщей веры в бога он был неоспорим. Более того, это была не просто бездумная набожность. Генриху было хорошо известно, что все военные трактаты, начиная с классических времен, утверждали, что небольшая, хорошо обученная армия может победить большую. Кристина Пизанская, например, подробно рассматривала этот вопрос в "Книге о ратном и рыцарском подвиге".