Даже если бы дофин был более боевым человеком, существовало бы еще две причины, которые могли бы объяснить решение держать его подальше от сражения. Первая причина была исключительно практической: личный риск был слишком велик. Кристина Пизанская признавала, что "нет сомнения, что рыцари, оруженосцы и вся армия будут храбрее сражаться, видя своего господина во главе их, готового жить и умереть вместе с ними", но даже она утверждала, что лучше, чтобы он отсутствовал, потому что "никто не может предугадать, какой стороне Бог подарит удачу победы". Если король или принц был убит, попал в плен или сбегал, это было потерей чести не только для него самого, но и для всех его подданных и страны.[489]

Вторая причина, по которой дофин оставался в безопасности в Руане со своим отцом, заключалась в том, что арманьяки в королевском совете не хотели вести их обоих в логово льва. Для них львом был не Генрих V, а Иоанн Бесстрашный, и как только Генрих V перешел Сомму и продолжил свой путь к Кале, он вошел в самое сердце бургундских владений. Все знали, что герцог набирал армию, и его прибытия во главе ее ожидали ежедневно. Многие считали, что он находится в союзе с англичанами, и боялись, что он объединится с ними, особенно если его соблазнит перспектива разгрома арманьякской армии, возглавляемой королем Франции и его собственным зятем, дофином. Этот призрак становился еще более серьезным из-за перспективы того, что любой конфликт будет происходить в землях герцога, которые все еще страдали от жестокой арманьякской кампании предыдущего года. Никто не знал, что может произойти. Оставшись в сравнительно безопасном Руане, король и дофин могли быстро вернуться вниз по Сене в Париж в случае, если англо-бургундские войска объединятся на поле боя.

Так случилось, что тысячи французов, добровольно откликнувшихся на призыв к оружию для защиты своей страны, оказались в армии, которой, несмотря на подавляющее превосходство в численности и вооружении, не хватало одного, абсолютно необходимого. У нее не было командира. И ей предстояло столкнуться с врагом, единственное преимущество которого заключалось в том, что он был превосходно управляем.

Как только Генрих V увидел, что французы заняли свои позиции, он "очень спокойно и совершенно не обращая внимания на опасность" приказал всем своим людям разойтись и выстроил их в боевой порядок, "как будто они должны были немедленно вступить в бой". Каждый командир получил отведенное ему место и инструкции, а сам король прошел сквозь строй, подбадривая людей. "Он увещевал их готовиться к битве, оживляя их сердца своим неустрашимым видом и утешительными словами". Его священники также были заняты, выслушивая исповеди людей, которые думали, что их ждет смерть. "И там можно было видеть, как англичане, думая, что в этот день им предстоит сражение, проявляли великую набожность, падали на колени, поднимали руки к небу, вознося молитвы Богу, чтобы Он взял их под свою защиту". Жан Лефевр сеньор де Сен-Реми, бургундский хронист и гербовый король ордена Золотого руна, который написал это, очевидно, не ожидал, что его читатели поверят ему, так как он добавил вызывающе, что это правда: "Я был там и видел эти вещи своими собственными глазами". Два валлийца, Томас Бассегл из Кардиффа и Джон Уильям ап Хауэлл, были позже арестованы в Соустоне в Кембриджшире слугами сэра Эдмунда де ла Поля "во время паломничества в Уолсингем во исполнение клятвы, данной на поле боя".[490] Они были не единственными, кто поклялся совершить паломничество, если переживут тот день.

Капеллан также наблюдал и, более того, служил этой необычной демонстрации религиозной преданности. "И среди прочих вещей, которые я отметил как сказанные в то время, — сообщил капеллан, — некий рыцарь сэр Уолтер Хунхерфорд, выразил перед лицом короля желание, чтобы к тому небольшому отряду, который уже был с ним, добавились десять тысяч лучших лучников Англии, которые были бы очень рады присутствовать там. "Глупо так говорить, — сказал ему король, — потому что, клянусь Богом Небесным, на милость которого я полагаюсь и на которого твердо надеюсь в победе, я не хотел бы, даже если бы мог, иметь ни одного человека больше, чем я имею. Ибо те, кто здесь со мной, — Божьи люди, которых Он соизволил дать мне в это время. Неужели вы не верите, — спросил он, — что Всемогущий с этими Его скромными немногими способен одолеть высокомерие французов, которые кичатся своей многочисленностью и собственной силой?".[491]

Две противоборствующие стороны оказались лицом к лицу на поле битвы при Азенкуре. Посетив это место сегодня, легко выделить основные черты, описанные очевидцами битвы. Главная дорога на Кале по-прежнему проходит прямо по плато от места пересечения реки в Бланжи, рассекая ровные пашни, которые образуют треугольник между тремя небольшими деревнями Азенкур на северо-западе, Трамекур на северо-востоке и Мезонсель на юге. Все деревни находятся менее чем в миле друг от друга, и в каждой из них до сих пор сохранилась приходская церковь, скопление традиционных для Артуа коттеджей и фермерских домов разной степени ветхости, а также прилегающий к ним участок леса. Холм-голгофа на обочине дороги у перекрестка Трамкур — место захоронения французов. Великий замок Азинкур, давший название битве, давно исчез, а местный фермер, с полным отсутствием исторического сочувствия, выращивает кукурузу такой высоты, что она скрывает пешеходов и закрывает вид на поле битвы. В противном случае легко впасть в ошибку, полагая, что поле Азенкура осталось неизменным с того рокового дня в 1415 году. Это ошибка, которая соблазнила многих историков, а также случайных посетителей этого места.[492] Однако самая старая из трех деревенских церквей датируется второй половиной XVI века. Голгофа была возведена только в XIX веке и может быть, а может и нет, обозначает место французских могил, а в лесу Трамекур скрывается великолепный замок из красного кирпича XVIII века с обсаженным деревьями подходом, который преобразил его окрестности. Самое главное, что леса, которые шестьсот лет назад играли столь важную роль в ограничении поля боя, больше нет. Хотя на периферии осталось много деревьев, они выросли относительно недавно и не могут рассматриваться как границы первоначального участка или даже как прямые потомки леса пятнадцатого века. Пока не будут проведены детальные аэро- и археологические исследования, невозможно даже попытаться составить точное описание поля битвы, каким оно было 24 и 25 октября 1415 года.

Вопреки распространенному мнению, никто не спешил начать битву. Отчасти это объясняется тем, что обеим сторонам потребовалось некоторое время, чтобы занять свои окончательные позиции. По словам английского капеллана, единственного очевидца, зафиксировавшего первые контакты между двумя армиями, французы прибыли первыми и первыми заняли позицию на широком поле параллельно дороге в Кале на расстоянии более полумили от англичан, когда те вышли на гребень холма из Бланги. "... и между нами и ними была лишь небольшая долина", — хмуро заметил капеллан. "Когда Генрих выстроил свои боевые порядки, чтобы встретить их, французы поняли, насколько малочисленна его армия, и отступили на поле, на дальнем краю леса, который находился недалеко от нас слева между нами и ими, где лежала наша дорога на Кале. И наш король, полагая, что таким образом они либо обогнут этот лес, чтобы таким образом совершить внезапное нападение на него, либо обогнут несколько более отдаленные лесные массивы по соседству и таким образом окружат нас со всех сторон, немедленно снова двинул свои линии, всегда располагая их так, чтобы они находились лицом к врагу".[493]