Самым значительным человеком, исключенным из ближайшего окружения и благосклонности Генриха V, был его брат Томас, герцог Кларенс. Несмотря на то, что в течение первых восьми лет правления Генриха Кларенс был следующим в очереди на престол, он так и не был назначен регентом, не получил ни одного крупного независимого военного командования и не был наделен значительным доверием. Хотя он отправился домой, как только весть о смерти Генриха IV достигла Аквитании, он не прибыл вовремя к коронации своего брата. Таким образом, он случайно лишился возможности исполнять свои обязанности управляющего и констебля Англии на этой церемонии. А вскоре после возвращения он был намеренно лишен должности наместника короля в Аквитании, которую получил его сводный дядя Томас Бофорт, граф Дорсет, оставшийся в герцогстве вместе с Эдуардом, герцогом Йоркским. Вскоре после этого он уступил капитанство в Кале графу Уорику, хотя и остался капитаном менее важной соседней территории ― Гина.[74]
Хотя Генрих старательно избегал унижать Кларенса, компенсировав ему потерю должностей солидной пенсией в две тысячи марок, с намерением способствовать духу примирения, не похоже, что он искренне принял брата. Был ли Генрих мстителен? Был ли Кларенс наказан, даже преследуем за то, что был любимцем своего отца? Обращение с ним заметно контрастирует с тем, как обращались с его младшими братьями. Джону, которому на момент воцарения Генриха V было двадцать четыре года, позволили остаться на посту хранителя Восточных марок Шотландии, а двадцатидвухлетний Хамфри был назначен камергером Англии. Каждый из них также получил повышение при Генрихе: Джон стал герцогом Бедфордским, а Хамфри — герцогом Глостерским 16 мая 1414 года. Что еще более важно, оба будут служить регентами в Англии, пока Генрих будет воевать во Франции.[75]
Вспыльчивый, вступающий в ссоры и лишенный рассудительности, Кларенс никогда не скрывал, что поддерживает арманьяков. Действительно, для него было характерно, что в 1412 году, не довольствуясь тем, что возглавил военную экспедицию для оказания им помощи, он также пошел на то, чтобы установить личную связь с их лидером. Оставив верность только королю Англии (который в то время был его отцом, а не братом), Кларенс дал официальную клятву стать братом по оружию Карла Орлеанского, обещая "служить ему, помогать ему, советовать ему и защищать его честь и благополучие всеми способами и в меру своих сил"[76]. Самое мягкое объяснение этого поступка заключается в его неосторожности. Но Кларенс еще больше скомпрометировал себя зимой 1412-13 годов, заключив военный союз в Аквитании с Бернаром, графом Арманьяком, и Карлом д'Альбре.
Приверженность Кларенса арманьякам вызвала подозрения, что он пытается создать собственное княжество. Действительно, это могло быть намерением его отца, когда он назначил Кларенса своим наместником в Аквитании, поскольку, как мы видели, существовал прецедент в планах Ричарда II отделить герцогство от короны и передать его Джону Гонту. А если Генрих передаст свой титул герцога Аквитанского своему брату, когда тот станет королем, это решит проблему вассалитета раз и навсегда, поскольку не будет никаких возражений против того, чтобы Кларенс и его наследники были вассалами короля Франции. Предложение такого рода также можно было бы обменять на признание расширения прав и границ в Аквитании, что всегда было главной целью внешней политики Генриха IV. Однако Генрих V не собирался никому уступать свое герцогство, поскольку это подорвало бы его собственные притязания на остальные "справедливые права и наследства" во Франции.[77]
Одним из первых действий Генриха V в качестве короля было предложение "оливковой ветви" в виде общего помилования всех измен, мятежей и преступлений, совершенных в период правления его отца, всем, кто пожелает его просить. "Памятуя о многих великих несчастьях, которые возникли из-за раздоров, — заявил он — мы твердо решили, поскольку это будет угодно Богу и наиболее благоприятно для сохранения доброго порядка, что, поскольку Божье прощение было даровано нам безвозмездно, мы должны позволить всем подданным нашего королевства… кто пожелает, испить из чаши нашей милости". Прошение о помиловании не обязательно подразумевало вину. Трудно поверить, что пожилой епископ Херефордский, бывший королевский духовник, действительно нуждался в помиловании "за все измены, убийства, изнасилования, мятежи, восстания, мятежи, преступления, заговоры, посягательства, правонарушения, халатность, вымогательства, преступления, невежество, преследования, укрывательства и обманы, совершенные им, за исключением убийств после 19 ноября". Тем не менее, помилование было полезной страховкой в смутные времена. До конца года было выдано около 750 индивидуальных помилований что говорит о том, что этот примирительный жест приветствовался в разных слоях общества.[78]
Через несколько дней после своего вступления на престол Генрих отправил Томаса, графа Арундела, в Уэльс со специальными полномочиями принимать бывших мятежников в королевскую милость и даровать им помилование по своему усмотрению. Результаты были впечатляющими. Шестьсот жителей Мерионетшира предстали перед Арунделом, признавая, что заслуживают смерти как предатели, но просят о пощаде. Когда Арундел даровал им общее помилование от имени Генриха, они упали на колени и возблагодарили Бога за великодушие своего короля. Более пятидесяти осужденных мятежников из Кидвелли также были избавлены от смерти, оштрафованы и получили обратно свои земли. Такое помилование и возвращение земель бывшим мятежникам было не просто актом королевского милосердия и благотворительности. Это также было очень выгодно. Всего за два года Генрих собрал более пяти тысяч фунтов — более четырех миллионов долларов в сегодняшней валюте — из штрафов, собранных с его валлийских земель.[79]
Хотя может быть соблазнительно рассматривать сбор средств как истинную причину всего этого мероприятия, тем не менее, верно и то, что помилования и реституции позволили тем валлийцам, которые были склонны к восстанию, оставить прошлое позади и начать жизнь с чистого листа. Успех этой политики был продемонстрирован тем фактом, что, хотя Оуэн Глендоуэр все еще находился на свободе в горах (и никогда не был пойман), он никогда не был в состоянии привлечь достаточно сторонников, чтобы снова поднять восстание. Важно также отметить, что была предпринята реальная попытка преследовать и наказать коррумпированных королевских чиновников, злоупотреблявших своими полномочиями в княжестве. Томас Барнеби, камергер северного Уэльса, сначала успешно избегал обвинений путем подкупа, но уполномоченные Генриха не сдавались, и через несколько месяцев ему пришлось столкнуться с тридцатью обвинениями в вымогательстве и растрате, после чего он был снят с должности. Другой королевский чиновник, сэр Джон Скудамор, управляющий Кидвелли, также был лишен своей должности, хотя она была предоставлена ему пожизненно.[80] Такие действия во многом восстановили баланс: король мог наказать тех, кто восстал против его власти, но он также был готов наказать тех, кто злоупотреблял ею. Генрих наглядно выполнял свою клятву о справедливости и равном правосудии для всех в Уэльсе. Это была политика, которая явно завоевала ему друзей в княжестве, судя по огромному количеству валлийцев, подписавшихся на участие в Азенкурской кампании.
То же самое происходило и в остальной части его королевства. Насилие над людьми и имуществом, бунты и беспорядки были эндемическим явлением в средневековой Англии.[81] Основной причиной этого было не то, что общество по природе своей было более преступным, а скорее невозможностью добиться справедливости, что побуждало тех, кто считал себя жертвой, искать возмещения или мстить самому. Поскольку не существовало ни полиции, ни прокуратуры, которые могли бы расследовать преступления или обвинять преступников, судебный процесс почти полностью полагался на местных мужчин (а это почти всегда были мужчины), которые выступали в качестве присяжных, шерифов или мировых судей. Неизбежно, что именно эти люди были наиболее подвержены взяточничеству, коррупции и вымогательству, поскольку они кормились со своих должностей, зависели от доброй воли и покровительства магнатов и аристократов, сверхбогачей, чьи земельные владения и влияние пересекали границы графств и в конечном итоге вели к источнику всех благ — королевскому двору и самому королю.
