— Хорошо. — Андервуд слабо рассмеялся в знак покорности судьбе. — Нет смысла дискутировать с тобой, не так ли, Илия? Ты сравниваешь нашу цивилизацию с первым весенним цветком, а нашу находку с наступающим теплым благодатным летом, не так ли?

— Но разве я ошибаюсь в этом? Людям Земли нужно что-то, что сплотит их вместе в этот период разочарования. Это может быть оно.

— Я знаю, — сказал Андервуд, — Мы обсудили это там, прежде чем решили приступить к реставрации. Мы разговаривали и спорили часами. Некоторые предлагали немедленно уничтожить эту вещь, потому что невозможно предсказать эффект этого открытия со строго научной точки зрения. У нас нет никаких данных. Терри Бернард высказывался за его уничтожение. Файф боится возможных последствий, но он утверждает, что мы не имеем права уничтожать его, потому что это слишком великое наследие. Я утверждаю, что с чисто научной точки зрения мы не имеем права рассматривать что-либо, кроме реставрации, независимо от последствий. И есть еще кое-что — мое личное мнение. Существо, чье воображение и смелость были достаточно велики, чтобы сохранить свое эго в течение пятисот тысяч лет, заслуживает чего-то большего, чем казнь без суда и следствия. Он заслуживает права быть узнанным и услышанным. Нелепо бояться всего, что может из этого выйти. Файф и Терри — они боятся…

— О, они ошибаются, Дел! Должно быть, они ошибаются. Ведь у них нет никаких данных, у них есть только догадки, предубеждения, им, как ученым, смешно поддаваться таким чувствам.

— Я не знаю. Я отказываюсь от обсуждения всех подобных аспектов проблемы. Я только знаю, что у парня, у которого есть мозги и мужество, должен быть шанс быть услышанным. Пока что я на стороне победителей. Завтра я собираюсь встретиться с Бордером и Комитетом директоров вместе с Файфом. Если ты заинтересована в работе, о которой я говорил, приходи.

Энтузиазм директоров был даже больше, чем у Илии. Никто из них, не разделял страхов некоторых членов экспедиции. И почему-то в теплой, знакомой обстановке зала заседаний комитета эти опасения казались фантастически беспочвенными. Бордер, старший член комитета директоров, не смог сдержать слез, когда Андервуд  закончил доклад.

— Как замечательно, что это должно произойти при нашей жизни, — сказал он. — Как вы думаете, это возможно? Это кажется такой… такой фантастикой, — восстановление живого существа, жившего полмиллиона лет назад.

— Я не знаю ответа на этот вопрос, — пояснил Андервуд. — Никто не знает. Однако конструкция оборудования, описанного в книге Строидов, полностью соответствует нашим техническим возможностям. Я уверен, что мы сможем настроить его в точном соответствии со спецификациями. Но возможно, прошло слишком много времени, и протоплазма умерла. Вполне возможно, что Демарзул думал, что прежде чем его найдут пройдет несколько сотен лет или, самое большее, нескольких тысяч. Нет другого способа узнать это, кроме как сконструировать оборудование и провести эксперимент, что я и сделаю, если директора пожелают санкционировать расходы.

— Об этом не может быть и речи! — сказал Бордер. — Если бы не хватило денег для этого, мы бы заложили весь Институт! Мне интересно, какое лабораторное помещение мы можем использовать. Почему бы не поместить его в новое здание «Музея Карлсона»? Образцы для «Карлсона» могут остаться на складе еще некоторое время.

Бордер оглядел стоявших перед ним директоров. Он увидел кивки и призвал к голосованию. Его предложение было поддержано. Получив одобрение, Файф вернулся в экспедицию, чтобы проследить за подготовкой хранилища Демарзула к переносу на Землю, в то время как Андервуд занялся планированием строительства и настройки оборудования в соответствии с инструкциями, которые он привез из хранилища Строидов. Великого семантика Дрейера попросили помочь в качестве консультанта для проверки точности перевода записей, чтобы быть абсолютно уверенным в интерпретации научных инструкций.

Дрейер — невысокий, приземистый, постоянно с толстой черной сигарой во рту. Лицо круглое, по-детски спокойное, абсолютно спокойное, что было удивительно в мире, охваченном непрекращающимся беспорядком. Он, не проявляя никаких эмоций, выслушал Файфа и Андервуда, и сказал:

— Да, я буду рад помочь. Это дело огромной важности.

Андервуду не было времени думать о социологических и других последствиях той работы, которую он выполнял. Техническая работа, связанная с этим, была огромной сложности и масштаба. Необходимо было спроектировать и изготовить огромное количество сложнейшего оборудования, согласно инструкций Строидов, перевод которых был проверен Дрейером, более коротких путей было не видно и он даже не пытался их найти.

«Музей Карлсона» был спроектирован по образцу древнегреческого храма и располагался на видном месте на невысоком холме, отдельно от других групп зданий «Института Смитсона». Его сверкающие мраморные колонны служили ориентиром на многие мили вокруг. Андервуд подумал, что в некотором смысле это было довольно символично, что такое внушительное сооружение было предназначено для воскрешения древнего Великого.

Центральный зал музея был очищен от уже установленных витрин. Андервуд отправлял  заказы на изготовление и покупку странного электронного оборудования и биологических материалов в разбросанные по всей Земле магазины и заводы.

Когда было объявлено, что «Карлсон» не откроется в назначенную ранее дату, мировые новостные ассоциации заинтересовались, и Андервуд внезапно был осажден журналистами. Он вкратце рассказал об открытии и предложил журналистам, чтобы они в своих рассказах о том, что в «Карлсоне» будет восстановлена целая раса монстров из космоса, хотя бы  в качестве научной информации приводить его сегодняшний доклад директорам.

Дэвис из «Сайенс Пресс» покачал головой:

— Нет, освещать это событие следует по другому. Как, вы сказали, его называли надписи? Великий? Нужно создать у людей образ не монстра, а существа вызывающего сочувствие. Примерно так: Таинственный, всезнающий мозг, веками дремал в пустоте, ожидая прикосновения милосердной руки. Эта рука может вернуть жизнь этому могучему интеллекту и получить в награду великолепный запас знаний. Вот примерно под таким углом нужно освещать происходящее.

Медленно проходил монтаж оборудования в большом зале. Центром конструкции была керамическая ванна, которая будет удерживать массу протоплазмы в питательном растворе и поддерживать ее при контролируемых температурах и давлениях. Сложный наблюдательный пульт собирали рядом, с которого можно было наблюдать за каждой физиологической функцией развивающейся массы по мере ее прогрессирования. Десятки электронных счетчиков будут давать  показания, которые можно было бы интерпретировать с точки зрения развивающихся функций. Это было почти то же самое, что наблюдать за развитием и ростом человеческого зародыша. Автоматические клапаны будут управлять впрыском в ванну питательных веществ с точностью до тысячной доли миллиграмма. Дюжина операторов будет обучена, в настоящее время их отбирают, для наблюдения за ванной в течение каждой секунды роста организма.

Верхняя половина стенок ванны была прозрачной, как и крышка. Внутри, под крышкой, широкий отражающий конус излучателя будет обдавать древнюю протоплазму живительным излучением. Гигантские генераторы, необходимые для создания этого излучения, заполняли другие части зала.

Прошло пять месяцев после фактического обнаружения хранилища. Монтаж восстанавливающего оборудования был завершен, оно было протестировано и готово к использованию. Общественный интерес к проекту был вызван сенсационными новостными сообщениями. Мимо «Карлсона» постоянно лился людской поток, желающих взглянуть на происходящее внутри. Новостные сюжеты возвели «Великого Строида» в ранг благодетеля человечества, как и предлагал Дэвис. Средства массовой информации давали описание вызывающего симпатии существа, заключенного в тюрьму на долгие века, а теперь освобождаемого из рабства и готового изливать благословения на своих благодетелей. Андервуд не обращал особого внимания на новости, но увеличивающиеся толпы людей начали мешать работе. Он был вынужден попросить директоров отгородить большую территорию вокруг «Карлсона».