– Как мещанин? – воскликнул следователь. – А мне сказали, что студент!..

– А кто их разберет, ноне они без формы… Кто их узнает, да и к нему еще не присмотрелся… Только третьего дня переехал.

– Позвольте паспорт полюбопытствовать, – почтительно заявил агент, и следователь подал ему документ.

– Паспорт фальшивый, сфабрикован в Вяземской лавре, – посмотрев на свет и проведя пальцем по печати, проговорил авторитетным тоном агент: – и как это в участке проморгали? Переделан из старого в новый…

Следователь взял с недоверием из рук агента паспорт подозреваемого и только после долгого рассматривания на свет заметил чуть видный след старого текста, почти незаметный под новым, крупным и широким.

Сомнений не было – студент медик жил под чужим паспортом.

Что, если не желание скрыться, после совершения преступления, могло заставить его рисковать таким образом, жить по чужому паспорту. Теперь, когда преступление обнаружено, трудно было бы допустить, чтобы он рискнет вернуться на свою квартиру.

Поиски продолжались.

Чувствуя себя задетым за живое, агент выбивался из сил, чтобы решить задачу. Он старательно пересмотрел все клочки бумаги, отысканные под печкой, но кроме газет, там не было ни единого исписанного клочка бумаги, ни конверта.

Он вывернул все карманы старого партикулярного сюртука, висевшего в спальне, но и тут не оказалось ни клочка, способного навести на след. Очевидно, беглец принял меры и бесследно скрылся в многолюдном городе.

– Но позвольте, – вдруг заговорил доктор, припомнив какое-то обстоятельство… – У трупа похищено сердце. Следовательно, оно было нужно похитителю… Куда же оно делось?.. Не скушал же он его за завтраком?..

Эта фраза заставила всех улыбнуться. Даже агент, крайне недовольный оборотом, который приняло следствие, потерявшее найденные следы, широко улыбнулся. В его сметливом уме тотчас мелькнула счастливая мысль, но он ни слова не сказал ни следователю, ни прокурору, а потихоньку вышел на лестницу. У дверей убитой толпился народ. Частный пристав собственной персоной и два полицейских офицера, в сопровождении молодого человека в форме студента медико-хирургической академии, выходили из квартиры убитой.

Все были очень взволнованы и громко пересказывали друг другу свои впечатления. Особенно волновался молодой студент. Он находил, что это не убийство, а анатомическая операция, вивисекция13 – и также, как и полицейский врач, не мог допустить, чтобы она была сделана не хирургом.

– Нашему бы Груберу показать, он бы сразу определил, чья это работа, – проговорил он, прощаясь со знакомым полицейским офицером, и вышел на улицу.

У самых ворот ему встретился газетчик с целым пуком мокрых еще экземпляров «Листка» и выкрикивающий:

– Таинственное преступление на Лиговке… Таинственное убийство на Лиговке! Барин, купите, очень интересно!

Студент купил номер газеты и позвал извозчика. Агент слышал, как он приказал ему ехать в клинику на Выборгскую сторону. Словно повинуясь какому-то внутреннему голосу, агент в свою очередь подозвал извозчика и приказал ехать вслед за студентом.

Уже на Литейном мосту он понял, что идет по ложному следу. Только что уехавшего студента видели дворники и ни один из них не признал в нем жильца из №24… Но три четверти пути были сделаны, ему как-то совестно стало возвращаться к следователю ни с чем, или к своему начальству. Он вспомнил, что труп убитой сейчас привезут в клинику для вскрытия, и решился дождаться его прибытия.

По долгому опыту работы знал, что почти убийцы всегда стараются взглянуть на трупы своих жертв.

Заехав в трактир, находившийся по пути, он отпустил извозчика, и потребовав пол порции чая, стал дожидаться прибытия ящика, в котором обыкновенно возят трупы для вскрытия в анатомический театр.

Долго ждать ему не пришлось. Не прошло и часа, как знакомый полицейский фургон проследовал мимо трактира, а агент, поздоровавшись с сопровождавшим его околоточным, присел рядом с ним на сидение, и даже помог внести ящик с частями трупа в приемный покой анатомического театра.

Препаровочное отделение14 клиники Санкт-петербургской медико-хирургической академии было переполнено студентами. Известный своими знаниями, пунктуальностью и строгостью, профессор Грубер в этот день делал поверку препаратов, изготовленных студентами, и ставил отметки. Бледно желтые лучи заходящего зимнего солнца как-то тускло освещали и стены аудитории, и лица присутствующих. Большинство студентов и сам профессор были в белых полотняных передниках, перепачканных кровью. Перед каждым на черных каменных столах, придававших траурный вид всему помещению, лежали вычищенные отделанные препараты. Один принес кисть руки, тщательно очистив мускулы и сухожилия, другой стопу ноги, еще один бедро, голову, внутренности. Словом, не было человека во всей аудитории, который бы не принес на суд строгого профессора какой бы то ни было части человеческого организма, отделанной в форму «препарата». Пахло трупной гнилью, камфорой, сернистым водородом, и облака зловонного табачного дыма до того заполняли атмосферу, что свежий некурящий человек не вынес бы и пяти минут пребывания в этой атмосфере.

Профессор только что начал осмотр работ. Он был необычайно придирчив сегодня, и получив от студента не совсем точный ответ, оборвал его той же стереотипной фразой:

– Так может отвечать мясник, а не студент!

Уже более десяти студентов подверглись той же участи, а остальные ожидали такого же приговора, когда профессор подошел к молодому человеку, самой обыкновенной внешности, но с каким-то странным возбужденным взглядом. Он был одет довольно изящно и без передника. Признак того, что он отделывал свой препарат не в препаровочной, а дома.

– Что это у вас? – спросил профессор, даже не взглянув на лицо студента, который почему-то нервно вздрогнул при этом вопросе.

– Предсердие, сердце и часть аорты, – отвечал он на латыни.

– Препарат сделан превосходно… Это делает вам честь, – вдруг меняя тон на более ласковый, проговорил профессор. – Ваша фамилия?

– Момлей, – с запинкой отвечал студент.

– Англичанин?

– Отец был англичанин, мать русская…

– Видна английская аккуратность… такую отчетливую работу я встречаю первый раз в этом семестре… Я ее оставлю для показа другим студентами… Вот, господа, – профессор обратился к остальным студентам, – учитесь у господина Момлея, как нужно делать препараты, и какая свежесть… Превосходно…

Профессор поставил высшую отметку господину Момлею и пошел дальше. Видимо препарат, представленный англичанином, хорошо подействовал на его настроение, он больше «не резал» студентов, и лекция кончилась благополучно. Когда он вышел из препаровочной, студенты обступили Момлея, с просьбой показать работу, но молодой человек, тщательно и полотно завернув препарат в вощанку, готовился унести его, словно какое-то сокровище.

– Нет, не хочешь, не показывай, не показывай! – шумели вокруг товарищи.

– Ведь профессор сам приказал учиться у тебя, – заявляли другие, видя, что упрямый англичанин отказывается показать работу.

– Да что тут толковать, развязывай, ребята! – скомандовал один из студентов, высокий широкоплечий сибиряк. – Что с ним блезирничать15, принес на выставку, значит, показывай.

Несколько рук потянулось к свертку. Какой-то странный блеск мелькнул во взгляде Момлея, черты его лица исказились злобной улыбкой, щеки вспыхнули ярким румянцем.

– Отстаньте… сказал, не покажу, значит, не покажу! – как-то визгливо вскрикнул он.

– Съедят у тебя, что ли? – со смехом отозвался сибиряк.

– Уж не сестру же ты зарезал, чтобы получить благодарность профессора.

При этих словах черты лица Момлея совсем исказились, он готов был броситься с кулаками на говорившего.