– Неужели англичане не пускают индусов на свои пароходы?

– Они относятся к нам хуже, чем к зверям, и мы избегаем их пакетботов. Индусу негде искать управы на оскорбившего его англичанина, суды в их руках и англичанин – всегда прав!

Старик еще раз низко-низко поклонился капитану, его спутники последовали его примеру. В это время в кают-компанию вбежал вахтенный офицер и позвал капитана по экстренному делу.

Разговор прекратился, но еще долго-долго брамины шептались между собой о величии Москова, и о воинах в белых рубашках, долженствующих явиться с севера.

К двум часам пополудни зной дошел до такого напряжения, что никто не мог выдержать, не прибегая к душам.

Только одни индусы, расположившись на верхней палубе, под тенью тента, казалось, были погружены в созерцание какого-то невидимого мира – так неподвижны и спокойны были их лица.

Но вот один из них нервно вздрогнул и сказал что-то шепотом другому и оба с изумлением стали всматриваться в одну точку.

В десяти шагах от них, пассажиры поодиночке подходили под душ и окатывались морской водой. Между ними был также и сэр Генри. Он был в купальном костюме, но руки его по плечи были оголены, и выше локтя на правой руке ясно была заметна татуировка.

Старший из индусов встал со своего места, и проходя мимо сэра Генри, пристально взглянул на татуировку. Он не сказал ни слова, только взгляд его блеснул радостью. Через минуту он возвратился к своим.

– Знак богини Шива, он «наш», – чуть слышно прошептал он и снова погрузился в созерцание.

Татуировка на руке сэра Генри, возбудившая внимание и любопытство индусов, состояла из двух знаков, верхнего синего и нижнего желтого; этот последний, мало отличавшийся цветом от кожи, но был замечен Суами Баварата, так звали старшего из индусов, только на следующий день и в высшей мере возбудил их интерес. Разобрать знаки с расстояния было чрезвычайно трудно, даже для острых глаз индусов, а никто из них не был знаком с молодым человеком, следовательно, не имел права попросить рассмотреть его поближе. Оставалось одно средство, стать под душ рядом с молодым человеком, и таким образом рассмотреть без его позволения.

Несмотря на враждебную ненависть к воде, один из молодых индусов, Шакир, по приказу старшего, сбросил с себя последние намеки на костюм и смело стал рядом с сэром Генри, под тепловатые струи «душа». Индус боялся лишь одного, что сэр Генри, как и все англичане, возмутится такой близостью с туземцем и поспешно уйдет, но случилось наоборот. Воспитанный и долго живший в России, сэр Генри усвоил русскую терпимость к иностранцам, и не только не сторонился индуса, но даже заговорил с ним, удивляясь, как это он и его товарищи не прибегают до сей поры к душу.

– Мы привыкли к солнцу, саиб, – ответил индус, – мы не боимся его, оно посылает нам свет и жизнь.

– И солнечные удары! Слуга покорный.

Сэр Генри улыбнулся.

– Разве саиб в первый раз направляется в Индию? – рискнул спросить молодой человек, которого мы будем звать Шакир, видя, что собеседник не чуждался его. – По этому знаку на руке, я думал, что саиб уже был в Индии.

– Да, я был в детстве… моя кормилица, как говорят, была из туземок… Но кто поставил этот знак на руке, я не знаю… Однако, интересно было бы теперь узнать, что он означает?

Индус начал пристально всматриваться в знаки. Очевидно то, что он разобрал в них, очень интересовало и изумило его, но на матовом кофейном лице его невозможно было заметить ни малейшего волнения.

– Да, саиб, – заметил он после паузы, – эти знаки, несомненно индусские, верхний – изображение одного из божеств, а нижний знак числа и года, который трудно разобрать. Когда будете в Бомбее и не побрезгуете нами, как все англичане, я найду вам человека, который сможет прочесть эту надпись.

– А вы? Разве не в состоянии?

– Нет, саиб, она сделана на языке «Мод», читать и понять который могут только избранные «пандиты».

– Пандиты? Я первый раз слышу это слово!

– Это высшие ученые, свободно читающее священные книги «Вед»; это великие брамины, для которых нет ничего тайного ни на земле, ни на небе.

– Как я желал бы познакомиться с одним из них! – воскликнул сэр Генри.

– Доступ к ним труден, саиб, особенно для вас, англичан.

– Я давно отрекся от чести принадлежать к этой нации! – резко сказал молодой человек. – У меня английская только фамилия. Я воспитывался в другой стране и сам научился не признавать разницы между народностями!

– А как зовется эта великая страна? – переспросил индус и глаза его сверкнули.

– Россия!..

Вернувшись к своим, Шакир не сказал в первый момент ни слова. Он боялся, что за ним следят, но через несколько минут, все трое удалились на нос парохода, где никого не было, и усевшись на корточки, словно аисты на крыше, повели между собой оживленный разговор. Он был в высшей степени интересным и всецело относился ко второму, желтому знаку на руке сэра Генри.

– И ты говоришь, что он ненавидит англичан? – переспросил Шакира старый брамин.

– Он воспитывался среди московов и не гнушается нами, следовательно, англичанам он чужой!

– Значить он наш! – воскликнул с радостью старик. – Велик и всемогущ грозный Шива, он мстит отцам руками их сыновей!

Совещание продолжалось еще несколько минут; в результате Шакир после обеда снова подошел к сэру Генри и в знак своего особого уважения к его терпимости, предложил свои услуги, чтобы устроить его в городе до вступления в должность.

– А может быть вы ее и не примете, саиб, – как-то таинственно закончил он фразу.

– Я вас не понимаю! – отозвался сэр Генри.

– И не надо, дело вернее слов, но прошу вас, чтобы не случилось, не изумляйтесь, а главное не бойтесь, знак Шивы на вашей руке сохранит вас от всех случайностей и бед.

Эти слова были сказаны с такой наивной верой, что даже скептический ум сэра Генри не решился отнестись к ним с насмешкой. Он пожал руку Шакира и проговорил уверенным тоном:

– Я верю в предопределение, – что будет, то будет!

Ночь надвигалась быстро и внезапно, как могут спускаться только тропические ночи. Солнце, за несколько минут ослепительно сверкавшее на горизонте, вдруг, сразу, нырнуло в золотую поверхность моря, и чудная, прозрачная, южная ночь настала разом, без зари, без сумерек.

В темно-синих небесах зажглись и засверкали миллионы звезд, но не тем трепетным огнем, как у нас на севере, а словно мелкие брызги того яркого солнца, которое только что скрылось за горизонтом. На южном склоне небосвода горел во всей своей красе дивный «Южный Крест», сверкая каким-то дивным, непривычным для северного глаза блеском.

Вдали, на горизонте, то вспыхивая, то исчезая, загорелся яркий, красный огонек. Это был свет Бомбейского маяка, видный слишком на десять миль.

Вдали, на фосфорической светящейся поверхности моря, показалось узкое темное пятно, приближающееся к пароходу.

Раздался оклик. Пароход немного снизил ход, и на палубу по веревочной лестнице взбежал индус громадного роста и атлетического сложения. Это был лоцман.

Пароход входил в Бомбейский залив.

– Тихий ход! – раздалась команда капитана, появившегося на мостках у румпеля.

Рычаги гигантской машины задвигались тише. Клубы черного дыма, смешанного с паром, повалили из обеих труб. Пароход медленно и плавно вступил в Бомбейскую бухту, далеко врезающуюся в континент.

Переговорив с лоцманом, капитан почти совсем остановил машину и решился бросить якорь перед Бомбеем только после рассвета. Узкий и извилистый фарватер бухты четыре месяца в году представлял серьезную опасность для кораблей такой осадки как «Москва» и потому осторожность капитана была не лишней.

До рассвета оставалось еще больше трех часов, но разумеется никто не спал на пароходе, всех интересовало первое впечатление от Индии, той Индии, о которой каждый столько слышал или читал.