Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Оговорюсь: Вера Дмитриевна была второй женой Ханжонкова. Это её замужество случилось далеко не сразу, а чуть более десяти лет спустя, когда Ханжонков, потерявший жену и оставленный взрослыми детьми, вернулся из эмиграции. До этого одинокая Вера Дмитриевна Попова была просто одной из самых преданных друзей и работников его фирмы.

Первую жену Ханжонкова, мать его детей, звали Антонина Николаевна Батаровская. Женщина она была строгая: не только творчески одарённая, но и состоятельная — в прямом и переносном смысле. Её отец держал в Москве магазин, весьма доходный и модный: продажу швейных машинок немецкой фирмы «Зингер». Деньги дочери пошли на общее дело — то есть кинотворчество. Антонина Николаевна ведала множеством деловых и семейных забот, но, пожалуй, главным её делом было именно творчество. Она оказалась весьма активным и, можно сказать, удачливым сценаристом, а порой и режиссёром своих же сценариев. И не только это — именно она была главным редактором широко известного ханжонковского журнала «Пегас».

Но вернёмся к самому Ханжонкову. Тогда же, осенью 1911 года, он узнает, что фирма «Братья Пате» строит около Брестского (ныне Белорусского) вокзала новую кинофабрику с последними техническими новинками. Понимая, что нужно догонять конкурента, он даёт задание в спешном порядке найти большую площадь для новой фабрики. И фабрика из стекла и железобетона, со всеми производственными и служебными отделами выросла на Житной улице почти одновременно с французской.

В интернет-издании «Частный корреспондент» Максим Медведев, перечисляя заслуги Ханжонкова, справедливо отметил, что именно он «установил эталон “качественной русской фильмы”, сотворил первых русских кинозвёзд, заложил основы отечественного научно-популярного кино и создал образцовую производственную базу, которой успешно попользовались большевики». Всё верно, кроме того, что эталон этот почти одновременно создал ещё один выдающийся кинодеятель тех лет, Павел Тиман. И ещё одно забыл упомянуть автор: издательскую деятельность Ханжонкова. А это немаловажно, ибо журналы, издаваемые им и женой, — и «Вестник кинематографии, и особенно «Пегас», — имели приметный успех.

Что касается не игровых, а просветительских фильмов, то из русских предпринимателей наибольшее внимание к этому делу проявлял именно Ханжонков. (Хотя попытки делал не он один). Кажется, уже упоминалось, что начиная с 1911 года он начал выпуск научно-просветительных лент. Делалось это регулярно, но... если честно, лишь в первые годы. В отличие от других фирм Ханжонков учредил научный отдел со штатом постоянных спецов, то есть сотрудников. Он же наметил план производства лент по разным отраслям знаний, привлёк профессоров Московского университета в качестве консультантов. С 1911 по 1914 год отдел выпустил серию фильмов по физике, биологии («Жизнь в капле воды»), медицине и т. д.

Под конец хочется добавить пару слов о редкостно нравственном Ханжонкове — человеке, который волей судеб оказался не только одним из главных зачинателей великого дела, но и дал пример нравственного отношения к нему.

Как здраво, как трезво он оценил своего первого серьёзного конкурента, Павла Тимофеевича Тимана — обрусевшего немца! Того, что развернул выпуск «Русской золотой серии» — популярнейшей серии литературных экранизаций, рассчитанной на грамотного городского зрителя. Впоследствии именно Тиман открыл в 1912 году одного из ведущих режиссёров своего времени Якова Протазанова, а также едва ли не самого известного русского кинооператора Александра Левицкого...

Эта нравственность всегда была у Александра Алексеевича поистине кровной — и отнюдь не покладисто-снисходительной. Знаю, как мягко — и вместе с тем серьёзно — отпустил он от себя своего режиссёра и даровитого друга Петра Чардынина; как добросердечно оставил при себе не слишком способного — и долгое время не очень умелого — оператора Владимира Сиверсена; как терпеливо смирял невыносимый подчас — временами почти оскорбительный — характер режиссёра Василия Гончарова; как осторожно и бережно относился к своей первой звезде Саше (Александре) Гончаровой (чистая случайность одарила меня её первым дневником, в котором запись всех её юных и трогательных проблем).

...Как маятно и честно он делился с товарищами последними деньгами в эмиграции...

Мы ещё не раз расскажем про всё это.

Безусловно, Ханжонков был интеллигентом в самом трезвом смысле этого слова. И в этом, надо признаться, заметно отличался от многих своих сотоварищей. От Талдыкина, Ермольева, Венгерова, Харитонова. Тем более от Дранкова, Либкина, Перского. (Исключаю из этого списка достопамятного дельца Михаила Трофимова — о нём отдельно).

Мне отнюдь не хочется рядить Ханжонкова в некую идеальную персону. Просто он был ощутимо и наглядно не только порядочным, но и попросту замечательным человеком. Из породы скромных колоссов.

А ещё скажу, что он, будучи человеком простодушного казачьего племени, отличался страстным любопытством и сверх того воистину гуманитарным кругозором. По рассказам Веры Дмитриевны, он неплохо знал русскую классику. Из современных ему прозаиков любил (хотя и по-разному) Чехова, Боборыкина, Лейкина, Аверченко, Жениховскую, Вербицкую, Арцибашева (да-да!), Леонида Андреева... Из поэтов отдавал (опять же по-разному) предпочтение Пушкину, Фофанову, Надсону, Лермонтову, Голенищеву-Кутузову, Алексею К. Толстому, Агнивцеву, Саше Чёрному — перечисляю тех, чьи стихи он часто переписывал в свои тетрадки и записные книжки. К сожалению, из всех этих тетрадок осталась у меня только одна, и то изрядно потрёпанная. Больше того, он сам писал стихи, и совсем недурные. Что-то у меня сохранилось: вот, например — называется «Спас на крови»:

Пред ликом смерти долу падай!
О скорби пенье тропаря,
Под светоносною лампадой
Кровь убиенного царя.
Над местом смерти византийца
Огней священных зыбкий сон...
Отпет убитый. А убийца
Молвой в святые вознесён...

Но главное — и это, конечно, главнее всего! — и в работе, и в быту, и в отношениях с людьми его всегда отличали сугубая терпеливость и повседневное — именно повседневное! — участие. Всё то, что называется старомодным (увы, старомодным!) словом «воспитанность». Он не держал обиды и злой памяти на тех, кто в конкурентной борьбе плутовски опережал его (Дранков, Перский). Кто уходил от него, соблазнённый более выгодным предложением. Кто вдруг проявлял вызывающие и досадные амбиции. Он был открыт и расположен ко всем талантливым людям, умел их щедро ценить и оценивать.

Почти каждая из выше и нижеупомянутых женщин была его верным помощником. Он стоически, молча переносил нежданную и, увы, неизлечимую болезнь. Никто не ожидал, что этот потомственный кадровый офицер, моложавый, подтянутый, вдруг в 37 лет остро занедужит ногами (полиартрит) и вскоре сможет передвигаться лишь на костылях и в инвалидной коляске. Он стоически переносил многолетние физические мытарства, выпавшие на его долю — особенно по возвращении из эмиграции, — и только дойдя, по сути, до нищенского обитания, попросил у советской власти пособия. Он удостоился очень скромной пенсии и полузабытый умер безвременно, в шестьдесят семь. Но подробнее про эти печальные события позже. А пока обещанное: три малоизвестных рассказа о нём, а заодно о его популярном, весомом — и в известном смысле единственном — конкуренте. (Я — о Дранкове).

Рассказ первый. «Куда, куда?»

Осенью 1906 года молодой Ханжонков, будучи в Париже, увидел — и услышал! — в местном «Иллюзионе» поющие фильмы... Это была новинка, в некотором роде предвосхищающая звуковой кинематограф. Запись звука, разумеется, была в далёком будущем, а «пел» граммофон, хитроумно спаренный с проекционным аппаратом. «Мудрость» синхронизации заключалась в особом аппарате, который контролировал разные скорости — проекции и граммофонного диска. (Это, кажется, и был пресловутый кинетофон).

7
{"b":"744534","o":1}