А Павловск и Тверь стали своего рода штабом, где собирались, скапливались все сплетни о Сперанском. Туда отвозил свои перлюстрации из его писем начальник канцелярии полиции де Санглен.

Здесь, в Павловске и Твери, Сперанского открыто называли изменником, подкупленным Наполеоном.

К сожалению, всё довершила «Записка о древней и новой России в её политическом и гражданском отношении» Николая Михайловича Карамзина.

Не могла и подумать Елизавета, когда хлопотала о звании придворного историографа для Карамзина, что он похоронит все преобразования императора.

Она очень доверяла историку, часто приходила к нему в дом, была дружна с его женой, даже читала ему отрывки из своих дневников, которые вела с самого приезда в Россию.

Но Екатерина перехватила у неё, Елизаветы, придворного историографа. Не в пример матери, Катишь хорошо знала русский язык, постоянно упражнялась в нём, обучая и своего мужа, Георга Ольденбургского. Она-то и пригласила в Тверь Карамзина, попросила прочесть что-нибудь из истории России.

Польщённый историк не посмел отказаться. Он приехал, читал, был очарован Екатериной, её любезным и ласковым обращением...

В другой раз Екатерина пригласила Карамзина приехать в Тверь вместе с женой. Две недели, проведённые в обществе Екатерины и её мужа, дружеские беседы, чаепития, восторги по поводу написанных уже глав российской истории сделали своё дело.

Исподволь подвела его Екатерина к выводу, что все преобразования России не нужны, что у неё свой, особый путь, отличный от европейских монархий, и сумела убедить историка. А когда поняла, что её мысли и мысли её матери стали для него своими, попросила написать для императора «Записку», в которой изложить их...

Карамзин добросовестно изложил и свои идеи, и воззрения Екатерины по этому поводу, приехал снова, читал и был удостоен высочайших похвал.

«Записку» Екатерина оставила у себя, чтобы при случае показать её царственному брату...

Но она приберегла для Александра и другое оружие против Сперанского — некоторые выдержки из его писем во Францию, где он довольно прозрачно намекал на легкомыслие, слабоволие и политическую незрелость императора.

Таких обидных строк не простил в своё время Александр Панину — Воронцов показал императору строки из писем Никиты Петровича послу в Англии, и Панин был сослан.

Эта участь ожидала и Сперанского, если бы в руки Александру попали некоторые выдержки из перлюстрированных писем Сперанского...

Словом, всё здесь, в Твери, было подготовлено к тому, чтобы уронить Сперанского в глазах императора.

Не поняли ни мать, ни сестра Александра его лучших устремлений, и даже жена не могла ему ни в чём помочь — он отдалился от неё и уже не ждал советов.

А она могла бы открыть ему на многое глаза: хорошо понимала она, как настроены вельможи, не обращать внимания на сплетни, доносы и наветы никак нельзя, если хочешь проводить реформы.

Увы, она знала Александра — при первой опасности он прятал голову в песок, как страус, сдавался, трусил...

Всё так и произошло, как она предвидела. Александр приехал в Тверь, ничего не подозревая, смягчился душой возле милой красавицы сестры и её честного и доброго, хотя, может быть, и недалёкого мужа.

Ужин с самыми родными и близкими, любезный разговор с Марией Антоновной — всё это расположило императора, настроило его на самый добрый лад.

Знала Екатерина, как обращаться со своим царственным братом, как угодить ему, привести его в хорошее расположение духа...

Вечером, перед сном, она вручила ему «Записку» Карамзина. Ничего не подозревавший Александр за ужином был очень учтив с историком, рассказывал ему какие-то туманные истории из далёкого прошлого, которые сам слышал ещё от бабки, Екатерины Великой, и любезно простился со всеми, пожелав всем приятных снов...

Он прочёл «Записку»...

Утром, уезжая, он холодно взглянул на Карамзина и ничего не ответил на его пожелания счастливого пути.

Он долго размышлял в коляске на пути в Петербург. Здесь, в столице, он призвал к себе Сперанского.

Их беседа продолжалась два часа.

Слишком много было вопросов у Александра к Михаилу Михайловичу, и слишком мало ответов было у Сперанского...

В сопровождении полицейского чиновника Сперанский был отвезён для жительства в Нижний Новгород. Друга и сотрудника Сперанского, Магницкого, сослали в Вологду.

Реформы прекратились...

Государственный совет, созданный Сперанским, просуществовал до 1917 года, а Государственная дума начала действовать только после 1905 года...

Мария Фёдоровна могла торжествовать, и лишь Елизавету встревожило и крайне омрачило падение Сперанского. Она даже хотела объясниться с мужем по этому поводу, но он не захотел говорить на эту тему и увёл разговор в сторону Финляндии...

После русско-шведской войны, закончившейся миром со Стокгольмом, к России отошла вся Финляндия, но, сколько бы ни стояли там русские войска, партизаны неизменно нападали на них, убивали солдат. Свободолюбивый народ этой бедной северной страны не мог смириться с властью русских.

Александр и сам много думал о том, как поступить е Финляндией, и Елизавета согласилась с ним, что только свободное правление, согласное с обычаями и нравами финского народа, может оставить всю страну за Россией...

Своим манифестом Александр обещал Финляндии гарантию её привилегий, которыми она пользовалась при шведском владычестве, и созыв сейма.

Александр поехал в Финляндию и выступил там на открытии сейма.

— Я обещал сохранить вашу конституцию, ваши коренные законы. Ваше собрание здесь гарантирует вам исполнение моего обещания...

Так начал он свою речь и получил полную поддержку делегатов сейма.

А в манифесте, данном после закрытия сейма, говорилось:

«Признали мы за благо сим вновь утвердить и удостоверить религию, коренные законы, права и преимущества, коего состояние каждое сего княжества, в особенности и все подданные, оное населяющие, от мала до велика, по конституциям их, доселе пользовались, обещая хранить оные в непреложной их силе и действии».

Вся Финляндия на сейме в Борго присягнула России.

Но хитрый герцог Зюдерманландский, ставший королём вместо свергнутого им же своего племянника Густава Четвёртого, долго юлил и не желал заключать с Россией мир — и это тогда, когда он после осады Стокгольма готов был пойти на самые позорные условия, лишь бы добиться перемирия.

Теперь, приободрившись, искушённый в дипломатии, он постоянно делал временные передышки в переговорах, прерывал их по самым незначительным причинам — то у него болело плечо, то в Стокгольме назревало наводнение, находились ещё десятки причин, по которым подписание мирного договора откладывалось и откладывалось...

Швеция никак не хотела признать отторжение Финляндии, и ловкость искушённого дипломата герцога Зюдерманландского выводила из себя главу переговорщиков от России — графа Румянцева.

Он наконец пошёл на крайние меры — пригрозил герцогу разрывом дипломатических отношений, новой войной, и новому королю Швеции пришлось сдаться.

После всяческих уловок и проволочек он подписал Фридрихсгамский мирный договор, по которому вся Финляндия от реки Торнео до Аландских островов присоединялась к России.

Только теперь Швеция отказалась от всяких прав на Финляндию. За эти длительные переговоры, за присоединённую Финляндию Румянцев получил звание государственного канцлера...

А Елизавета всё горевала о несчастной судьбе своей сестры и хорошо понимала, как торжествует Мария Фёдоровна: она отомстила за Александрину, отомстила и Елизавете, сестре Фридерики, столь недолго пробывшей королевой Швеции, умиротворила своё злое и мстительное чувство.

И теперь опять торжествовала Мария Фёдоровна: удалось сохранить прежний порядок управления в России, устранить главного реформатора — Сперанского, удалось не потерять прежнюю власть над сыном, а главное — вовсе отстранить от государственных дел Елизавету, поддерживающую Александра в его реформах.