Как мог, смягчал Александр резкость отказа, но и он сам, и Елизавета хорошо знали, что за этим последует: взбешённый Наполеон объявит России войну. А значит, надо искать силы и средства остановить его...
Елизавета советовала Александру начать собирать коалицию против Бонапарта. Но это дело шло медленно, вяло, и только убийство герцога Энгиенского ускорило процесс соединения Европы против корсиканца.
Александр выразил протест, к нему присоединился хор голосов возмущённых монархов Европы, но всё пока оставалось на мёртвой точке.
Войска Англии были заняты в Испании, Пруссия колебалась и виляла, Австрия была более решительна, но Наполеон очень скоро усмирил её.
Он просто двинул войска в Австрию, мимоходом пройдя через прусские владения и захватив ряд её крепостей, разбил в нескольких сражениях бездарных австрийских генералов, которым и опыт Суворова не пошёл впрок, и Австрия запросила мира...
Александр направил войска к Пруссии, но один с Наполеоном он совладать не мог и потому обратил свои взгляды к прусскому королю. Ему ещё по опыту своего отца представлялось, что прусские войска вместе с русскими и английскими могли бы составить до пятисот тысяч солдат, а этого должно было хватить для разгрома Наполеона, у которого насчитывалось едва двести тысяч...
Александр спешно выехал в Мемель для секретного совещания с королём Пруссии Фридрихом-Вильгельмом. Там его приняли очень сердечно, устроили в его честь парады и пушечную пальбу, а прусская королева Луиза совершенно покорила сердце русского императора.
Но Фридрих-Вильгельм, слабовольный и вялый, был совершенно не заинтересован в прочном союзе с Россией, все свои взоры он обращал к Наполеону — боялся его, трепетал при одной мысли о том, что придётся воевать с этой испытанной и прошедшей многие страны армией.
Долго пришлось Александру убеждать прусского короля присоединиться к общеевропейской коалиции. В конце концов прусский король согласился подписать лишь ни к чему не обязывающее его соглашение: в случае, если Пруссии как посреднику в мирном процессе не удастся убедить Наполеона заключить мир, то она сможет пропустить русские войска через свою территорию.
Ни о какой активной роли в будущей войне прусский король не хотел и думать...
Дважды ездил Александр в Мемель, дважды убеждал прусского короля, даже поклялся при свечах в склепе великого Фридриха быть верным другом Пруссии, — ничто не могло склонить Фридриха-Вильгельма к активности.
Он вилял и уклонялся, и только тогда, когда Наполеон беззастенчиво разбил все прусские войска, захватил Берлин и поселился в королевском дворце, запросил Фридрих-Вильгельм помощи у России и всей Европы...
Но время было упущено. Австрия стояла на коленях перед Бонапартом, она даже отдала свою царственную невесту в жёны корсиканцу, Пруссия отчаялась в разгромах и битвах с блестящим полководцем, и лишь тогда решилась Европа на войну с Наполеоном. Но Фридрих-Вильгельм предательски пошёл на тайный союз с Францией. В ответ на упрёки Александра он заверил его, что этот договор не станет вредить России.
Адам Чарторыйский убеждал Александра не верить Пруссии, но русский император ни за что не хотел отказываться от своих симпатий к королеве Луизе. Чарторыйский, назначенный самим Александром министром иностранных дел, хлопотал в Париже через своего посланника Убри о мире и даже получил согласие Наполеона на перемирие.
Александр рассвирепел, убрал Адама с поста министра иностранных дел, заменив его бароном Будбергом, договор не признал и готовился к войне.
Он жаждал крови Наполеона, потому что тот заставил прусскую королеву Луизу страдать от унижения — Наполеон ни во что не ставил даже её, прославленную европейскую знаменитость...
Аустерлицкое сражение показало Александру всю его несостоятельность. Выехав к армии, император сильно осложнил положение русского главнокомандующего — графа Кутузова.
В сущности, все распоряжения делались императором, Кутузову оставалась только роль стороннего наблюдателя. И сколько бы ни убеждал Александра старый полководец в том, что французы сильнее вооружены, что они лучше подготовлены и что нельзя давать теперь генеральное сражение, Александр лишь разгневался на фельдмаршала и отправил его в почётную ссылку — военным губернатором Киева...
Если русских солдат больше числом, считал Александр, они непременно выиграют сражение. Аустерлиц показал, что только Суворов, владевший тактикой французских войск лучше, чем сами французы, мог бить прославленного Наполеона. После Суворова Павел вернулся к старой тактике своего прусского идеала — великого Фридриха. Его же тактики придерживался и Александр, почитавший своего отца и великого Фридриха.
Он едва не попал в плен к французам, а войско было разгромлено настолько, что о сопротивлении нечего было и думать. Лишь тогда пришёл и Александр к мысли о мире.
С болью в сердце и ужасом читала Елизавета в иностранных, а больше всего во французских газетах, как унижен, ничтожен и жалок был русский император перед Наполеоном. Газеты расписывали, как ядро попало в грудь лошади Александра, как едва не погиб он под её трупом, как бежал вместе с адъютантами и всем своим штабом и только благодаря счастливой случайности не был захвачен в плен...
Как хотела она хоть с кем-то поделиться известиями, потому что от Александра не получала никаких вестей, как жаждала хоть у кого-то попросить утешения и твёрдых слов, что всё это враки, что газеты, как всегда, преувеличивают, что вовсе не был так унижен и подавлен русский император. Гордость её страдала, она изнывала от горя, но никому не давала и повода думать, что и она удручена. Она знала, что Александр слаб, но самолюбив, что он может проявить трусость, но не могла даже себе сказать о его трусости и слабости...
Случайно разговорилась она однажды с кавалергардом Алексеем Охотниковым, начала жадно выспрашивать его мнение по поводу всех этих событий. Ей понравилось, что и Охотников думает так же, как она: он не допускал мысли, что русский император может представать в таком виде, в каком рисовали его газеты. Они стали подолгу и часто беседовать — Елизавета интересовалась его мнением по всем военным вопросам, удивлялась, что простой капитан-интендант кавалергардского полка, стоящий на охране дворца, способен так разумно разъяснять самые тонкие вопросы военной тактики, судить так здраво и умно.
Иногда их беседы продолжались до глубокой ночи, иногда даже посреди ночи Елизавета призывала к себе Охотникова и расспрашивала его, терзаемая мыслями об Александре. Она и подумать не могла, что из этих частых встреч, её приглашений к обеду и разговоров за полночь вырастет грязная нелепая сплетня, какая уже преследовала её однажды...
Два императора встретились на Немане. Какой пышный парад был устроен при этом! Два павильона, сооружённые с русской и французской стороны, стояли на понтонах на реке. А посредине был сделан ещё один павильон, который должен был служить местом свидания императоров.
— Почему мы воюем? — бросился к высокому рослому русскому императору низенький коренастый крепыш Наполеон.
Оба рассмеялись...
Так началось их свидание, и Александр должен был примириться с ведущей ролью Наполеона в нём. Они подписали мирный договор. Осмотрительный и ловкий Наполеон, пользуясь иногда и глухотой Александра, внёс в текст договора несколько таких пунктов, которые не только стали вредными для России, но и резко сократили её бюджет.
Воркуя и сыпля любезностями, делая комплименты жаждущему их Александру, играя на всех его слабых сторонах — а Наполеон был исключительным знатоком людей, умел обольстить и соблазнить любого, — Бонапарт добился того, что Россия этим договором закрыла все свои порты для английских судов.
Но торговля с Англией была едва ли не единственным доходным делом. Лес, пенька, металл — всё это шло в Англию, и закрытие путей торговли с этой страной сразу отразилось на положении дел. Немало людей, поставлявших Англии свои товары, разорилось, резко снизились доходы государства.
