То ли угрызения совести, то ли сама мысль о заговоре, но всё вставало между Александром и Паниным. Сам вид его сделался ненавистным императору.

И когда Мария Фёдоровна сослалась на мнение Никиты Панина, очень красноречиво подчеркнув его слова против Палена, Александр не выдержал. Он ушёл в соседнюю комнату и предал своего ментора. Он написал записку матери, что Никита Петрович Панин не только участвовал в заговоре, но и первый подал мысль о нём.

Записка сразила Марию Фёдоровну, и если она прежде всё время поддерживала Панина, то теперь руки у Александра были развязаны.

Он лишил Палена всех регалий, но также получил возможность без возражений со стороны матери расстаться с Паниным.

Обе отставки последовали одна за другой — это и было результатом нелёгкого разговора матери с сыном.

Пален, как всегда, подъехал к месту парада войск в карете, запряжённой шестёркой вороных коней, тяжело вылез из кареты и чуть было не направился к своему обычному главенствующему месту среди командующих войсками.

Молоденький адъютант подскочил к Палену и чётко, громко передал ему приказ следовать в свои курляндские имения и жить там безвыездно.

Александр не показался в этот день на параде войск.

Молча забрался Пален в карету и прямо с места расположения вахтпарада проследовал к границе, даже не озаботившись сборами.

Больше он никогда не появлялся при дворе...

Впрочем, все, кто участвовал в убийстве Павла, так или иначе были наказаны. Всех разослали по своим деревням, а кое-кого упекли в Петропавловскую крепость — никого не оставила без внимания Мария Фёдоровна, неустанно преследовавшая убийц своего мужа.

Только безногий Валериан Зубов да чудом избегнувший ссылки Николай Зубов остались в Петербурге...

Вышел в отставку и граф Никита Петрович Панин. На посту иностранного министра его сменил Кочубей.

Никогда больше не вспоминала Мария Фёдоровна своего бывшего протеже, ни словом благодарности не упоминала и Никиту Ивановича Панина, воспитателя её мужа.

На многие годы, почти тридцать лет, оставался Панин в ссылке. Светлая голова, талантливый дипломат, оказался он не у дел в России.

Когда Елизавета узнала об отставках Панина и Палена, она горько усмехнулась. Эта уже не первая схватка за власть закончилась вничью. Александр пожертвовал Паленом, без которого не мог обойтись, Мария Фёдоровна пожертвовала Паниным, к которому питала глубочайшее расположение.

Но Елизавета ничего не могла сказать Александру: он не советовался с ней, не прибегал к её поддержке и помощи. Она уже сыграла свою роль и теперь могла лишь с усмешкой, иронией наблюдать за тем, как укрепляла свои позиции её свекровь.

Мария Фёдоровна приобрела право раздавать своим людям бриллиантовые знаки со своими инициалами наравне с Елизаветой, она получила на содержание своего двора значительно большую сумму, чем Елизавета, она постоянно вмешивалась в государственные дела, расставляла своих людей в правительстве и пользовалась их поддержкой. Двор словно бы переместился в Павловск, её любимое местопребывание...

Правда, Александр собрал вокруг себя людей, которым не чужда была судьба России. Кочубей, Сперанский, Адам Чарторыйский, ещё несколько молодых смелых прожектёров собирались вечерами в кабинете у Александра, обсуждали планы на будущее, строили всевозможные воздушные замки, планировали развитие государства.

Но делали они это втайне от Марии Фёдоровны. Даже сам Александр называл эти ночные сборища комитетом общественного спасения, но тайным комитетом.

Он не хотел, чтобы мать знала о нём, чтобы она вмешивалась в разговоры, происходившие в его кабинете по ночам.

Впрочем, все эти разговоры не дали ничего. Люди, собиравшиеся на эти заседания, очень скоро поняли, что у Александра нет никаких планов переустройства, что он попросту не знает, что делать с доставшейся ему империей, взгляды его туманны, а образование до такой степени не закончено, что ему было лишь впору учиться всему.

Он и пытался учиться на этих заседаниях, но непомерно велик был простор между взглядами одних и политическими воззрениями других.

Разговоры остались разговорами, а всю политику, пожалуй, вершила теперь вдовствующая императрица Мария Фёдоровна, порой грубо вторгаясь в прерогативы сына, резко указывая ему на ошибки и просчёты.

И Александр всё больше бросался в мир понятных ему вещей — балов, танцев, военных парадов и муштровки, отодвигая насущные задачи государства на более отдалённые времена.

Впрочем, молодому кружку Александра удалось в немалой мере способствовать разрешению многих проблем и задач. Первое, что сделал Александр, — он вернул все жертвы тайной экспедиции, ведавшей политическими делами при Павле.

Вернули чины и ордена политическому оппоненту Екатерины, правда, возвращённому Павлом из Сибири, но проживавшему под негласным надзором в своей деревне. Видно, не вынес Радищев этого и через несколько месяцев после окончательной реабилитации покончил с собой. Много слухов бродило по этому поводу в Петербурге, одна Мария Фёдоровна удовлетворённо поджимала губы и притворно вздыхала.

Однако мать императора с неудовольствием взирала на те указы и постановления, что принимались её сыном.

Были восстановлены дворянские выборы, уничтоженные Павлом. Мария Фёдоровна воспринимала это как покушение на политику своего мужа, и её двор всячески обсуждал и нередко осуждал указы императора.

Полиции предписывалось не чинить никому обид и притеснений, был разрешён свободный выезд русских за границу, но особенно взволновал Марию Фёдоровну указ о свободном ввозе иностранных книг.

Кстати этот указ был принят не без ведома и совета Елизаветы, страдавшей от отсутствия новинок литературы, повсеместно выходивших в странах Европы.

Она немедленно написала матери, что теперь, когда разрешён ввоз иностранных книг, она, Елизавета, очень просит присылать ей новинки, поскольку полагается на вкус матери.

Принцесса Баденская действительно обладала тонким литературным вкусом и, несмотря на траур по мужу, находила время, чтобы разобраться в различных литературных течениях и отправлять в Россию, своей дочери, наиболее интересные и серьёзные книги.

Были распечатаны и вольные типографии. Один из немногих тогда российских литераторов, уже успевший завоевать широкую известность в образованных кругах столиц своей «Бедной Лизой» и «Записками путешественника», Карамзин, даже основал русский журнал «Вестник Европы». Елизавета не только следила за тем, что публикуется в этом журнале, но и сама под псевдонимами пыталась печатать кое-что из русской истории.

Став императрицей, она ужаснулась тому, что правит народом, который ей, в сущности, незнаком, она не имеет понятия о его истории, быте и культуре. И она принялась восполнять недостающие знания, благо в её распоряжении было всё, что тогда можно было найти по русской истории, — летописи, архивные записи, немногие исторические романы, ещё очень наивные, даже собственноручные произведения Екатерины Второй.

Елизавета с тщательностью и пером в руке прочла их.

Удивительная судьба и трагическая история русского народа на многие годы стали сопутствовать Елизавете. Она так блестяще выучила русский язык и пользовалась его несметным поговорочным богатством, что скоро при дворе её начали называть русофилкой.

В узком кругу друзей Елизавета употребляла для общения лишь русский язык, хотя писала она, немка, только по-французски.

Послабления и отмена самых жестоких пыток и виселиц по городам, запрещение продавать крепостных людей без земли — всё это сразу же принесло Александру широчайшую славу. Когда он проезжал по улицам в своей открытой простой коляске, народ бросался под колёса, славя благодетеля, склонялся без всяких указаний до земли, благословляя молодого, прекрасного, как солнечный день, императора...

Мужчины и женщины — все были в восторге от такого правителя империи, на балах от одного лишь его взгляда в сердцах молодых девушек и замужних матрон поселялась любовь. И эта всеобщая любовь и восхваление надолго затуманили голову Александру...