А у Павла растёт недоверие. Всех начал подозревать в предательстве — жену, сыновей, даже славного Суворова...

Едва слушала Елизавета эти жалобы. Терпение давно уже стало девизом её жизни, а теперь, когда она так счастлива, ей кажется, что всё это одни пустые слова, что всё пройдёт, всё перемелется, как говорят русские, и выйдет мука...

Несколько месяцев словно под стеклянным колпаком проводит Елизавета. Вся жизнь рисуется ей в розовом свете — она ждёт дитя...

После суток мучительных, ужасных схваток 18 мая 1799 года родила Елизавета своё первое дитя.

Мария Фёдоровна не отходила от её постели уже целые сутки и, едва увидев родившегося ребёнка, разочарованно выдохнула:

— Девочка!

— Покажите, покажите, — умоляла Елизавета, еле поворачивая всю в капельках пота голову, чтобы видеть своего первого ребёнка.

Сначала увидела лишь красные, сморщенные, крошечные ступни, узелки, горошины плотно прижавшихся к ним пальчиков, потом перевела взгляд выше. Тёмная шапочка волос обрамляла бледное личико, тёмные ресницы окружали мутные ещё чёрные, нет, скорее, карие глаза.

— Вылитая Фрик, — вздохнула Елизавета.

В её памяти, словно это было вчера, встала сцена родов её матери, когда привели её, Елизавету, посмотреть на родившуюся дочь матери. Точно такие же мутные карие глаза, те же тёмные тени от длинных чёрных ресниц и тёмная шапочка волос, плотно облегающая крохотную головку Фридерики. Ей, Елизавете, тогда было всего три года, но в её памяти навсегда сохранилось обличье новорождённой Фрик.

Она закрыла глаза. Как удивительно, что это совпадение преследует её всю жизнь — до странности похожа была Александрина на свою тётку, сестру Марии Фёдоровны, первую жену императора Австрии Франца. Это и вызвало угнетение и ненависть к ней при австрийском дворе, бесконечный гнев и злобу Марии-Терезии, второй жены Франца!

А как почувствовала она, Елизавета, на себе такую же злобу и ненависть к ней самой со стороны свекрови, Марии Фёдоровны, только за то, что слишком уж была похожа на тётку, первую жену Павла — Вильгельмину, в православии Наталью Алексеевну! Не могла простить ей этого сходства Мария Фёдоровна, находила тысячу причин для недовольства невесткой.

И вот девочка, рождённая ею, вылитая Фрик, очень напоминает свою тётку, ставшую королевой Швеции.

Какие странные бывают совпадения, и не дай Бог, чтобы и её новорождённой дочери пришлось испытать то, что испытала она сама и Александрина в Венгрии, став женой Иосифа, сына императора Франца...

Только это и пришло Елизавете в голову, когда увидела она роковое сходство, и пожалела, что родилась её дочка такой похожей на Фрик...

— Она будет красавицей, — прошептала Елизавета и разом вспомнила, как искренне завидовала роскошным каштановым завиткам волос своей младшей сестры, её длинным чёрным ресницам и глубоким карим влажным глазам, в которых словно бы затаилась извечная грусть, и её нежной белой коже, которая так славно оттенялась чёрными дугами бровей.

И подумала ещё, что теперь она не станет завидовать Фрик, теперь она всегда будет видеть перед собой свою младшую сестру, потому что её дочка будет такой же красавицей, как и Фридерика. Если бы унаследовала она и характер Фридерики — порывистый, весёлый и приветливый!

Девочку запеленали, произнесли над ней полагающиеся молитвы и унесли в определённые ей покои. Там, под присмотром нянек и статс-дам, назначенных ей, станет она пить молоко кормилицы, там за ней будет тщательный и бережный уход. Ах, как завидовала Елизавета выбранной Марией Фёдоровной кормилице! Как бы хотела сама дать грудь своей дочери, кормить её собственным молоком!

Но не полагалось великой княгине самой питать своё дитя, и Елизавете приходилось лишь урывками видеть свою маленькую дочь.

Ей приносили лишь показать её, туго запеленутую, и этот маленький свёрточек не давали ей даже в руки, только клали на несколько минут рядом...

Александр тоже приходил на несколько минут, целовал в лоб жену, словно она была покойницей, и быстро исчезал.

Зато император соизволил прибыть к роженице, поздравил её с благополучным разрешением, а жену свою с новым званием августейшей бабушки.

— Пусть она будет Марией, — сказал император. — И возвестить в Павловске о рождении моей внучки пушечной пальбой.

И, обратившись к отцу своей фаворитки, генерал-адъютанту Лопухину, прибавил:

— Да не забудьте — двести один выстрел!

Вся императорская семья выехала на лето в свою загородную резиденцию в Павловске. Елизавете отвели один из дворцов, и теперь у её постели собиралась едва ли не вся царская семья.

Умилённо улыбался Александр, вглядываясь близорукими глазами в крошечное сморщенное лицо своего первого ребёнка, качал на руках маленький свёрток император Павел, и Елизавета ликовала: она стала матерью, и теперь ей обеспечено самое почётное место в царской семье — она первая сделала Марию Фёдоровну бабушкой, а Павла — дедом...

Конечно же потом все покинули её, остались только дежурные фрейлины, и Елизавета не увидела блестящей церемонии крещения своей Марии. Но она придумывала для дочери самые ласкательные имена — Машхен, Машенька, Мари, Мариэтта — на всех языках, которые знала.

Всего лишь десять дней прошло после родов, Елизавета ещё не вставала, когда сам император крестил свою первую внучку.

Улучив минуту, когда Павел был ещё у её постели, она тихонько сказала ему:

— Моя дочка просит у вас прощения за то, что родилась девочкой.

И Павел, широко улыбаясь, заметил:

— Какая разница, девочка или мальчик. Я бесконечно благодарен ей за то, что она сделала меня своим дедом!

Утомлённая Елизавета закрыла глаза — она была так счастлива, как никогда больше не будет!

Величественной и торжественной была церемония крещения высокой новорождённой.

По сторонам блестящих залов Павловского дворца выстроились караулы из кавалергардов и рейтаров[19] из конной гвардии.

Шестеро гоф-фурьеров и четверо камер-фурьеров, построенные в два ряда, открыли собой шествие в придворную церковь. Обер-камергеры в раззолоченных камзолах шли перед самим императором и императрицей, а поодаль теснились генералы и флигель-адъютанты.

Павел требовал строжайшего этикета, и потому все, кто участвовал в этой церемонии, делились по строго заведённому порядку.

Император и императрица важно выступали вслед за обер-камергерами, выслушивали троекратное «ура» и бряцание ружей, взятых на караул выстроившимися войсками, за отцом и матерью шли Александр и Константин, и только потом в строгой очерёдности следовали все дети императора и императрицы.

А сама виновница торжества уютно устроилась на белой глазетовой с золотой бахромой подушке на руках у воспитательницы всех великих княжон статс-дамы графини Ливен.

В крещальне, в которую обратилась домовая церковь, с золотой купелью, стоящей посреди храма, вся процессия остановилась, и император обратился лицом к графине Ливен. Она поднесла ему подушку, на которой крепко спала маленькая великая княгиня.

Он взял подушку на руки и подошёл к священникам, наряженным для такого случая в самые богатые золотые ризы. К причастию святых христовых тайн Павел сам поднёс свою внучку.

И уже тогда окружили все придворные купель, в которой должна была креститься крошечная великая княгиня.

Весёлый перезвон колоколов над куполом домовой церкви, пушечная пальба сопровождали церемонию.

Пение священников, кадильный дым, запах ладана затопили всю домовую церковь. Священник принял из рук графини Ливен уже раздетую и слабо пискнувшую новорождённую, высоко поднял её на руках и медленно погрузил в тёплую благодатную воду купели.

Младенец сразу замолчал, словно почувствовав тепло материнского тела.

Павлу бросили на руки тончайшую пелёнку, и священник положил на неё крохотное тельце...

Сам Павел стал восприемником Марии от купели, крёстным отцом своей первой внучки.