Мелькало её имя и в других показаниях декабристов.

Декабрист Штейнгель в своих «Записках» отметил: «Я один только раз имел возможность поговорить с Рылеевым и тут высказал ему мнение, что в России республика невозможна и что революция с таким намерением будет гибельна, что в одной Москве 90 тысяч одних дворовых, готовых взяться за ножи, и что первыми их жертвами будут их бабушки, тётушки и сестры. Если же непременно хотят перемены порядка, то лучше признать царствующею императрицею Елизавету Алексеевну, и подкрепил эту мысль всеми доводами, которых Рылеев не мог опровергнуть...»

И далее он рассказывал в этих же своих записках, что подготовил манифест, предлагающий возвести на престол Елизавету, и читал его Рылееву. Он же как будто подготовил и приказ по войскам:

«Храбрые воины! Император Александр Первый скончался, оставя Россию в бедственном положении. В завещании своём наследие престола он предоставил великому князю Николаю Павловичу, но великий князь отказался, объявив себя к тому не готовым, и первым присягнул императору Константину. Ныне же получено известие, что и цесаревич Константин решительно отказывается. Итак, они не хотят! Они не умеют быть отцами народа. Но мы не совсем осиротели — нам осталась мать в Елизавете. Виват Елизавета Вторая и Отечество!»

Но дальше Штейнгель пояснял, что власть Елизаветы будет ограничена конституцией, а со временем императрица и сама откажется от престола в пользу республики...

И немудрено: знали просвещённые круги жену императора Александра как покровительницу наук, искусств и литературы, а одна лишь литература выражала тогда наиболее передовые взгляды, размышляла о власти и самовластии.

Знала ли сама Елизавета, что её именем воспользуются?

Вряд ли...

Никогда не думала она о том, чтобы восстать против мужа или даже против свекрови, с которой враждовала.

И никогда бы не связала она себя с декабристами, потому что ненавидела насилие, могла быть только поддержкой и опорой, но никак не главным лицом в государстве.

Впрочем, о её взглядах знали многие писатели и литераторы.

Она возмущалась военными поселениями, устроенными в России Александром и Аракчеевым, хотела для России конституционного строя и грустила по поводу того, что Александр не успел принять такую конституцию, но в то же время не могла выражать интересы огромного большинства населения России, потому что огромное большинство были крестьяне, а они были рабы...

Когда-то она написала портрет своей сестры Амалии, но под его строками так и видишь Елизавету, её характер и её тонкое и глубокое понимание своего собственного характера.

Привести его нужно хотя бы потому, что в этом портрете нет ни одной черты, которую можно было бы отнести к борцам-декабристам.

«О её характере не следует судить односторонне, поскольку достоинство его проявляется в отношениях с людьми, её окружающими. Те, кто живут рядом с ней, ощущают лишь положительные качества, её промахи наносят ущерб лишь ей одной.

Она славная, преисполненная экспансивной доброты, которая проявляется во все моменты её жизни. Любезна, умеет сочувствовать, снисходительна, услужлива. Доброта иногда заходит слишком далеко, делает её слабой и зависимой от людей, способных этим злоупотребить.

У неё чуткое сердце, однако подобная чуткость способна служить утешением лишь тем, к кому она привязана и кто её окружает.

В её характере многое ещё от молодости — здесь и весёлость, и искренность, порой легкомыслие и даже фривольность, но к этому присоединяется неоспоримая сдержанность, когда речь идёт о серьёзных вещах. Она справедлива, здравомысляща, у неё нет ни слишком живого воображения, ни экзальтации, ни энтузиазма. Никогда не жила она в идеальном мире и никогда не выйдет за рамки разумного поведения, поскольку лёгкость её характера уравновешивается ощущением того, что хорошо и что соотносится с принципами здравого смысла. Она всегда будет довольна собой, всегда будет нравиться окружающим, и, пока она сможет развлекаться и жить в обществе, я не боюсь воздействия на неё тягот жизни. Но нужно просить Провидение никогда не оставлять её в одиночестве. Она не умеет быть одна, не может обходиться без посторонней помощи. Из-за лени, легкомыслия и ещё потому, что никогда не знала нужды, она не приобрела ни желания, ни привычки заботиться о себе. Всякая сосредоточенность её утомляет, она действует и рассуждает порой инстинктивно. И только в этом её ошибка, поскольку способностями она не обделена. Добавьте к этому неуместную порой обидчивость, которая быстро проходит. Иных недостатков я за ней не знаю. Невозможно не любить её, живя с ней рядом, и я уверена, что она всегда будет способствовать счастью тех, кто рядом...»

Какой точный портрет самой Елизаветы и какой тонкий знаток сердца и души проглядывает в этом наброске!

Но откуда же взялись эти связи с декабристами, почему вдруг далёкие от неё люди говорили о ней, как о будущей властительнице?

Значит, знали, какова она, знали, что в ней противоречия эпохи, противоречия её слабого мужа могли исчезнуть, она одна была в силах гармонично сочетать монархию с конституцией...

Разные слухи ходили по поводу смерти Елизаветы. Будто бы не умерла она в Белёве, будто бы по примеру своего мужа ушла в монастырь и многие годы прожила в нём монахиней Верой-молчальницей, будто бы Мария Фёдоровна подослала к ней отравительниц, считая её претенденткой на трон...

Но факты её жизни, затяжная чахотка не оставляют места этой молве. Если Александр с согласия матери ушёл вот так из общественной жизни, то Елизавета вряд ли смогла бы последовать его примеру.

Но о том, что испугались слухов Мария Фёдоровна и Николай, говорят документы. Имя Елизаветы мелькает среди показаний декабристов, хотя это и не говорит об её активном участии во всех тогдашних событиях.

Но она узнала о восстании на Сенатской площади. Она была ещё жива, когда произошёл этот военный бунт.

Она писала матери безутешные письма в часы прощания с Александром:

«И что теперь делать мне, стремившейся всегда подчинять ему и свою волю, и свою жизнь, которую я с готовностью посвящала ему. О мама, мама, что делать дальше, как дальше быть? Ничего не вижу впереди. Останусь здесь столько времени, сколько и он.

Уедет он — уеду и я, хотя не знаю, куда и когда. Я хотела бы следовать за тем, кто был целью всей моей жизни.

...Я заканчивала письмо, когда пришли известия из Петербурга от 14 декабря 1825 года. Бог мой! Как они меня потрясли! Сердце моё разрывается вновь! Успокаиваюсь мыслью о милости Божьей!

Но кровь пролита — таково ужасное начало царствования Николая!»

И вновь о своей бесценной потере:

«Все земные связи между нами прерваны. Те, что объединяют нас перед лицом вечности, будут другими. Подружившись в детстве, мы вместе шли тридцать два года и были рядом во все периоды, жизни. После частых разлук мы вновь находили друг друга. Выйдя наконец на истинный путь, мы вкушали сладость общения. И в этот момент его у меня отобрали...»

Всю жизнь она любила его, может быть, спокойной любовью, не измученной скандалами, истериками, прощала ему всё, терпела его измены и старалась только поддержать первого и последнего мужчину в её жизни.

Поистине верная жена, верная спутница, помощница. Тихая императрица!

Мария Фёдоровна добилась своего: оба её старших сына, которых она считала виновными в смерти своего мужа, Павла, отреклись от трона.

На престол России взошёл невиновный в смерти отца, Николай. Но злой рок преследовал династию Романовых — и вновь в основании трона лежала кровь...

Хранит свои тайны до сих пор династия Романовых — дневник Елизаветы уничтожен, лишь письма её проливают некоторый свет на эти секреты. Но в письмах не могла она говорить обо всём...

Долгие годы скитался Александр под именем Фёдора Кузьмича, не помнящего родства, жил скудно и ел только чёрствый хлеб с водой.