Ну, как говорится, с Богом.

К услугам «Пингвина» Михаилу Михайловичу пришлось обратиться в связи с переездом семейства на его родину за Урал.

Жена Михаил Михайловича была не в восторге, переезд почти из центра России в дальнюю даль, за Урал, не очень её радовала. Но – «надоть»! На сборы ушла неделя, барахла набралось много, в купе не уместиться. И Михаил Михайлович решил в первый раз использовать свое положения – переместится в дом родной на самолёте. Дядя Юра засиделся, поэтому согласился сразу: «Топливо и харч за тобой, – и добавил, – Михалыч, ничего нет дороже дружбы, а я понимаю, что мы с тобой друзья и надолго». Он попросил связать его с тем, кто будет встречать на месте и передал, как надо подготовить «взлётной-посадочную» полосу к приему самолёта.

Ил-14П стоял возле ангара, под маскировочной сеткой. Все вещи, упакованные в зелёные армейские ящики, разместили вдоль бортов и закрепили специальными растяжками.

– Ну, что, Миша в путь, – Емельян Захарович решил проводить друга до дома. Бери свою дочурку, зови Светлану – и в ангар, там и посидим по традиции перед дорожкой.

В ангаре было темно и холоднее, чем на улице. Михаил Михайлович взял на руки свою дочку, и присел на край длинного ящика, видимо в нем находилась до испытаний авиационная ракета «воздух-воздух». Рядом с мужем села Светлана, напротив, на табуретках разместились Емельян Захарович и Александр Александрович, между ними разлеглась на бетонном полу Берта. В громадном ангаре стало тихо-тихо, и в этой тишине – неожиданный щелчок выключателя заставил многих вздрогнуть. Яркий свет вырвал из темноты остов нового самолёта.

– Вы не смотрите, что он как две капли воды похож на прежнего «Пингвина», кроме геометрии и позывного – от старого ничего нет, – с улыбкой и гордостью погладил углепластиковый фюзеляж Александр Александрович, – новый «Пингвин» – невидимка, прилетит к вам в Сибирь уже не за десять часов и уши ватой затыкать не придётся! Самолёт испытали по высшему разряду, я надеюсь, что наш новый самолёт будет понадёжнее любого пассажирского лайнера. Обживётесь – к вам буду летать на охоту. Ну всё, вам пора, мягкой посадки…

В родное село к отчему дому Михаила Ил-14П с изображённым на борту пингвином, подкатил рано утром. У Михаила Михайловича было какое-то смешанное чувство: радость, что он воссоединится со своими многочисленными родственниками, которые жили здесь как одна семья, которые не предадут, протянут руку в трудный момент, поддержат в тяжелую минуту, и одновременно – чувство неловкости, чувство стыда терзали Михаила: «А ведь мы для них сейчас – дезертиры, больше того – предатели! Ведь это наш народ, наша отчизна! Нам дали образование за их кровные денежки, чтобы мы защищали Родину от внутренних и внешних врагов, под какой бы личиной они не прятались, какие посты они не занимали. Мы, отвечали за государственную безопасность нашей страны, мы были элитным подразделением, родители и близкие нами гордились и дорожили этим. И вот, отдав честь, и совесть, и все завоевания нашего народа в схватках с жестоким врагом – мы не помешали шайке оборзевших преступников и бандитов в один миг забрать всё. Позволили не только обворовать народ, но, главное, не смогли найти противоядие заразе, которая позволила воровать направо и налево, заткнуть им грязный рот, который извергал приемлемое только для избранных: «что не запрещено, то разрешено». И после этого мы приползли к своему народу и в панике запросили у них защиты!

Он весь взмок, так стыдно ему никогда не было: «Нет, ещё не вечер. Пусть дадут еще один шанс. Рано ещё нас списывать!».

Так они простояли несколько минут пока винты не остановились. Захарыч, как настоящий друг, очень хорошо понимал Михаила, и готовился поддержать его морально и, зная его душевное состояние, не торопил друга совершить этот нелёгкий шаг – вступление офицера госбезопасности в новый этап жизни – выдержать укоры за всю систему безопасности страны и встать на защиту своей семьи, своей малой Родины.

Первым, кого увидел Михаил, был его отец – Михаил Федорович. Он стоял у калитки, понуро прислонясь к столбу, и угрюмо смотрел из-под мохнатых бровей. Из соседних домов тоже стали выходить родственники Михаила Михайловича и потихонечку подходить к дому Михаила Федоровича.

В салоне самолета завозилась Берта, и стала повизгивать. Захарыч, чуть отодвинул плечом Михаила, и собака выпрыгнула с двухметровой высоты на землю и, не стесняясь, широко растопырив все четыре лапы и разглядывая собравшихся, бесстыдно делала огромную лужу. И это растопило лёд, вначале ребятишки, затем и взрослые начали смеяться. А Берта, слегка поцарапав задними ногами землю, взвизгнула и стала прыгать как безумная. Прыжок вправо, прыжок влево, пробежала вдоль шеренги встречающих и села в центре. Она уже поняла, что остатки своей собачьей жизни она проведет в этих райских местах. И ей стало хорошо и весело! Михаил Федорович, подошел к собаке потрепал по холке, протянул руку и сказал: «Ну, давай знакомится. Что ж твои хозяева и с тобой, как и с нами, не по-человечески. Столько парили тебя в этой развалюхе?»

Берта ему не ответила, что еле-еле выдюжила, положила в протянутую ладонь лапу, не мигая уставилась своими бархатными коричневыми глазищами в глаза Михаила Федоровича, потом лизнула его в нос и побежала знакомиться с остальными. Маска напряженности сползла с лиц встречающих «блудного сына», все заулыбались – всё внимание на собаку, Михаил Михайлович, взял на руки дочку и осторожно спустился по спущенному Юрием Николаевичем трапу на родную землю.

Холодок встречающих рассеялся и хозяин дома, Михаил Фёдорович, вдруг засуетился: «Да что это то, мы, как не родные, не по-нашему, не по-сибирски встречаем наших командиров. А ну, мойтесь с дороги, да за стол, угостимся чем Бог послал, Игорёк, ты собачку-то, настоящую героиню, давай угости вкусненьким.

Михаил с дочкой на руках подошел к отцу: «Ну что ты, отец, засуетился, давай обнимемся, что ли?» – обнял его и прижал к груди.

Отец затих, и Михаил почувствовал, как сбилось у отца дыхание и услышал сдержанные рыдания мужественного, очень смелого, много видевшего и пережившего человека: «Клянусь отец, они заплатят мне за эти слёзы».

Скулы свело и у Михаила Михайловича. Что бы самому не разрыдаться от злобы и бессилия, он попытался рассмеяться, но это у него плохо получилось, и всё-таки одна слеза предательски заблестела на щеке.

Отец Михаила Михайловича был невысокий широкоплечий человек лет за шестьдесят, со светлым умом и хорошим здоровьем. А Михаил Михайлович, переняв уральскую силу отца и его дубовую кряжесть, получил от матери тонкие черты лица и высокий рост.

К сожалению, его матери не посчастливилось увидеть своего сыночка – она умерла за несколько минут раньше, чем он появился на свет. Эту трагедию отец долго не мог пережить и в том, что случилось, винил только себя. Михаил Фёдорович, его отец и его дед, а может корни уходили ещё глубже в седые века, занимались камнями. Они бродили от весны до осени по горам, впитывали в себя красоту окружающего мира, а вместе с этим и здоровье, искали самоцветы, не отказывались и от самородков желтого цвета. Возвращались с белыми мухами, «бегом» заготавливали дрова на суровые, снежные зимы, и начинали из этих камней извлекать земную красоту, спрятанную в обычных для неопытного глаза больших и малых булыжниках. Они открывали досель неизвестные красоты, которые мир ждал миллионы лет. В их умелых руках рождались шедевры: шкатулки, вазы, блюда. Делали они и украшения. А Михаил Фёдорович освоил инкрустацию: из отдельных срезов самоцветов собирал картины необыкновенной красоты.

Однажды в конце лета, когда Михаилу Фёдоровичу исполнилось тридцать лет, он решил отправиться на Алтай, поискать там самоцветы. Он настолько увлекся поиском, что не заметил, как землю укрыло белое покрывало. Возвращаться назад домой – безумие. Стал вспоминать селения, в которых бывал, стал прикидывать, до какого хватит сил с таким багажом доберётся. Вдруг, перед глазами встал девичий лик, необыкновенной красоты: огромные тёмно-синие глаза, высокий прямой лоб, на губах – загадочная улыбка «Джоконды» и зовущий куда-то в неизвестность взгляд, всё это на фоне чистой тихой, неширокой реки и старых мудрых седых гор на заднем плане. Он её увидел неожиданно, в первый миг даже успел испугаться. Михаил Фёдорович так увлекся распадком камней, приносимых по весне с гор ледоходом и сбрасывающих их в отвал на крутом повороте у скалы, что не заметил, откуда пришла эта девушка, как появилась на том берегу – берег был равнинный, и к этому месту по открытому пространству надо было идти не менее получаса.