Он распрямился и долго смотрел на это видение. Это девушка, этот пейзаж – да ведь это готовая тема для картины. Правда, до этого он писал для себя пейзажи акварелью в перерывах между обработкой камней, но теперь он свою новую картину уже видел на стене, инкрустированную срезами самоцветов. Он вздрогнул, как бы очнувшись от видения. Но на противоположном берегу стояла живая девушка. И он понял, что это его судьба. Но когда девушка опустила голову и медленно, обходя камни, стала уходить, он не смог не только побежать за ней, но и окликнуть её. Она ещё долго шла вдоль реки, потом повернула в сторону гор. Когда, наконец, Михаил Федорович очнулся, быстро поднялся на уступ скалы, чтобы продлить чудное видение, она исчезла. «Да, хозяйка медной горы, кстати, места и похожи на Бажовские, хотя это и Алтай», – пронеслось у него в голове. Он спустился к кучке отобранных камней, интерес к ним сразу приуменьшился, отобрал из них только с десяток самых больших, положил в рюкзак, закинул на спину и побрел вдоль русла реки.
Он отметил это место на карте, и, если срезы камней будут соответствовать его воображению, он обязательно вернется сюда. От того места, где ему было видение, он ушёл километров на двадцать к северо-западу, по подошве гор. В горах ночь быстро сменяет день. Надо было развести костер, разбить палатку и на ночь заготовить дрова. Но им овладело какое-то оцепенение и жуткая тоска. Не снимая рюкзака, он долго сидел на валуне, пока не почувствовал, что холод стал добираться до костей. Вдруг он вскочил, высыпал все набранные камни возле валуна, на котором он сидел, и почти бегом отправился назад. Он шёл всю ночь без остановок. От быстрой ходьбы вся одежда взмокла и от неё шел пар. Он часто спотыкался на камнях, иногда даже падал. Никаких мыслей в голове не было, перед глазами стояла картина предыдущего дня – горы, тонкая лента речки и сидящая на камне синеглазая девушка. Иногда он двигал руками как художники, колдующие над своими полотнами. Несколько раз его посещала мысль, сможет ли он её отыскать, но он её гнал от себя, надеялся на чудо. Когда до места, куда Михаил Федорович нацелился, оставалось не более полукилометра, до слуха долетело тоненькое пчелиное жужжание – это звенел лодочный мотор. Он остановился, прямо на него по речке шла небольшая дюралевая лодка «казанка». На лодке сбросили обороты, и двигатель заглох. Ещё некоторое время она плыла по инерции. Вскоре под плоским дном лодки зашуршал песок. В лодке сидел пожилой человек в тулупе, шапке-ушанке и в валенках с галошами. После минутного молчания, он лёгким кивком головы пригласил Михаила Фёдорович в лодку. Тот кинул на нос лодки свой рюкзак, вытолкнул лодку на глубину и сам запрыгнул в лодку, уселся на переднюю скамейку лицом по ходу, спиной к хозяину лодки. Взревел двигатель «вихрь», лодка заложила крен, развернулась и быстро помчалась по ровной глади реки. Вскоре слева показалась узкая протока, лодка погасила скорость и вошла в эту протоку, которая резко поворачивала влево. Берега сразу стали высокими, скалистыми.
И примерно через полкилометра протока уперлась в небольшой бревенчатый пирс, с длинной лестницей, ведущей на площадку, освобожденную от густых зарослей облепихи, которая непреступной колючей стеной охраняла небольшой участок земли и избушку на высоких толстых еловых столбах. В непролазной стене кустарника вырублен узкий проход. Вкопанные еловые столбы – опоры для мощных двустворчатых ворот, заложенных со стороны дома толстым брусом. Рядом с воротами была открыта небольшая калитка. Михаил Фёдорович выбрался из лодки, прихватив рюкзак, и стал подниматься по лестнице. На крыльце, рубленного из толстых еловых брёвен, набросив на плечи меховую безрукавку, стояла та самая девушка, из-за которой и вернулся Михаил Фёдорович. Он поднялся на крыльцо и, не снимая рюкзака, протянул девушке руку: «Меня зовут Михаил, пришел за тобой, я хочу быть с тобою всю жизнь», – не совсем соображая, что говорит, он утонул в её синих бездонных глазах. Они молча простояли, глядя друг другу в глаза, пока не поднялся к ним дедушка.
Дед Василисы подтолкнул его в дом, и сразу провел гостя по избе, показывая где что лежит, стоит, весит, какие есть запасы. Он делил их на три случая жизни. Первый случай – на его дом набредёт сбившийся с дороги путник, он сможет обогреться, просушиться, отдохнуть и отправиться в путь. На этот случай в его пятистенке у русской печи находилась приличная поленница берёзовых дров. На столе лежали спички, стояла соль. С высокого потолка спускались пучки лекарственных трав, которые годились и для заварки чая. На веревке, обернутой чертополохом с огромными колючками (защита от мышек) весел мешок с ржаными сухарями. В углу, у двери стояли пила, топор, две лопаты, одна из которых была деревянная, мощная рогатина, два деревянных больших ведра вверх дном. На лавке, возле печки, также вверх дном лежали чугунки, сковороды, миски. На стенах высели тулупы, под ними валенки, обернутые портянками.
В хорошо собранных стенных шкафах из смолистой сосны были продукты для более длительного проживания: это различные крупы, макароны, сахар, небольшие деревянные бочонки с диким медом, мешочки с сушеными грибами, орешками, и какие-то бутылки с самописными этикетками.
Потом дед повел Михаила Фёдоровича в сени, где за грудой висевшей одежды находилась небольшая дверь в прируб. Там стоял генератор, несколько канистр с бензином, несколько бочек с соленой рыбой под гнётом и банки с соленьями и вареньем. Сундук с различным барахлом имел двойное дно, где хранилась старенькая двустволка двенадцатого калибра и к ней патроны. Вдоль стены размешался верстак с тисками, электроточилом, слесарным и столярным инструментом.
У Михаила Фёдоровича сложилось впечатление, что дед сам хотел здесь остаться с ними на зимовку, показывая, что они с голоду не умрут, даже если не будут ни на кого охотиться. Когда они поднялись в комнату, Михаил увидел, как Василиса упаковывала свёрнутые рулоны холста в тубусы. Один рулон она отложила в сторону и ждала, когда окончится экскурсия по дому.
– Миша, взгляни на это, – Василиса развернула холст.
Михаила Фёдорович узнал то место, он стоял в пол оборота и варил уху, а напротив, на том берегу, на камне сидела за мольбертом Василиса. Но что это? Такую картину нарисовать за один день? Место было тоже самое: вот и противоположный берег, куча отобранных камней. Работа была выполнена в масле, снизу подпись и прошлогодняя дата. Он молча показал ей на дату и удивленно посмотрел на неё.
– Замучила она меня в прошлом году, – раздался сзади негромкий голос деда, – заставляла по нескольку часов сидеть, не шевелясь, на том берегу. Посмотрю потом на полотно – не я, а она говорит, правильно. Это не ты, если был бы ты, я б нарисовала очень быстро.
– Меня тянуло к этому месту. Я стала рисовать пейзаж летний. Нарисовала, но никак не могла считать работу законченной. Приду сюда – чего-то не хватает. Вдруг сзади голос: «Он придет сюда только через год. И ты с ним сразу уедешь под венец». Обернулась – сзади девушка, ну впрямь хозяйка медной горы. Я ей говорю, кто придет, а она повернулась, рассмеялась как весенний ручеёк, и убежала. Прямо растворилась в горе. Я ходила к тому месту, где она стояла, но там никакой даже щёлочки нет – одни камни. После этого я на картине зеленые деревья покрыла багрянцем и стала ждать осень. Ты мне начал видеться во сне, будто приходишь на тот берег и перебираешь камни, но ни разу в мою сторону не смотришь.
– А я тебя принял за хозяйку медной горы, – улыбнулся Михаил Фёдорович, – ну что, пошли под венец? – подошел к Василисе и взял за руку.
– Нет, сейчас никак нельзя. У меня в январе защита диплома в институте, придётся ещё попотеть над ним. Теперь твоя очередь ждать. Хочешь – жди здесь, как только защищусь, так сразу и приеду. Под венец…
Михаила Фёдорович зазимовал здесь и с первых дней затосковал. Дни тянулись очень медленно. С большим трудом он заставлял себя ходить по развалам, по берегу начинающей замерзать речке и ковыряться в камнях. По прибрежным лесам бродил с ружьём, встречался с зайчиками, вспугивал глухарей, кабанов, но ни разу не снял с плеча ружьё. Однажды, возвращаясь домой, наступил на припорошенный снежком камень, упал и подвернул ногу. Схватил этот камень и в сердцах швырнул его в большой валун. Он разлетелся на несколько кусков, и даже издалека Михаил Фёдорович увидел на расколах рисунок необыкновенной красоты. В один миг улетучилась хандра – Михаил Фёдорович в одно мгновение стал опять бодрым, одухотворённым. Он уже не обращал внимание на боль в ноге, набил карманы камнями, и почти бегом отправился в избу…
