— Он превратился в ужасное чудовище, — прошептала Маргарет. — Я… Мы с наставником… Ты ведь знаешь, должна знать, если служила в Хоре, — была такая специальная тайная служба среди Охотников — «устранители досадных недоразумений». Мы быстро и без лишнего шума… ликвидировали последствия долгого применения Древней Крови среди высокопоставленных служителей Церкви. Понимаешь, о чём я?

— «Устранители»… — ошеломлённо проговорила Юри. — Так ты была… Напарницей Брадора?!

— Да, — едва слышно ответила Маргарет. — Его ученицей, а потом и напарницей. И мне на службе приходилось видеть такое… Я ведь совсем недолго пробыла Охотницей Церкви и почти никого из церковников лично не знала. А мастер Брадор… Ему приходилось устранять… И хороших знакомых, и друзей, обратившихся в таких чудовищ, что я просто не понимала, как он после этого вообще может заснуть. Меня и то кошмары постоянно одолевали, а уж каково приходилось ему… И вот здесь я встретилась с таким кошмаром, с его самым жутким воплощением… — Она вздохнула-всхлипнула и ненадолго замолчала, унимая слёзы. — Людвиг… Я так им восхищалась, хотела быть на него похожей. Да что там, я… А, неважно. И тут я увидела его таким, что… Ох, я думаю — перед смертью я сотворила что-то совсем уж отвратительное, раз меня наказали таким кошмаром… — Из её горла всё же вырвалось рыдание, и девушка резко отвернулась и отошла на несколько шагов.

Эмили оцепенела. Из сбивчивой речи Маргарет она поняла всё — поняла скорее сердцем, чем разумом. Маргарет любила Людвига — а здесь, в посмертии, раз за разом обречена была сражаться с отвратительным чудовищем, в которое тот обратился. Так хозяева мира кошмаров наказывали Охотников за то, что те творили при жизни — заставляя их снова и снова переживать события прошлого в искажённом, вывернутом виде. Служба Маргарет и Брадора заключалась в пособничестве Церкви в сокрытии страшной правды о свойствах Древней Крови, которой был уже заражён и буквально пропитан весь Ярнам. И здесь, в Кошмаре, на протяжении вечности она должна была смотреть в лицо одного из таких «досадных недоразумений», в которое обратился тот, кем она так восхищалась и кого искренне любила… от ужаса, сострадания и сожаления балансировать на грани безумия — и никогда не переступить эту грань. Их наказание здесь — оставаясь в полном рассудке, в полной мере осознавать последствия своих прегрешений.

— И всё же тебе не пришлось… Самой делать это, — осторожно проговорила Эмили. — Кто-то освободил Людвига от Кошмара. И тебя, выходит, тоже, хотя бы отчасти.

— Да! — девушка вздрогнула и обернулась к ней. — И правда, я так благодарна этому Охотнику, кем бы он ни оказался! Я надеюсь, что кто-то подарил Людвигу честную смерть, и он обрёл покой. Так и мне станет спокойнее. И я могу пройти дальше… Поискать мастера Брадора.

— Идём с нами, — кивнула Юри. — Я тоже не прочь встретиться со старым пьяницей. Мы с ним друг друга никогда особенно-то не любили, но… Плохим человеком он точно не был, а в наше время это было уже немало.

Маргарет, как «старожил» Кошмара, вызвалась идти в авангарде отряда. Первой поднявшись по широкой лестнице и шагнув в проём в левой стене, она замерла на месте, подняв левую руку в жесте: «Тишина!» Несколько мгновений Охотница стояла, будто вслушиваясь, а потом с коротким вскриком бросилась вверх по узкой лестнице.

Юри и Эмили с оружием наготове побежали за ней. Однако пускать трости в ход не пришлось: ведущий куда-то вправо полутёмный коридор был пуст. Маргарет стояла у двери слева от входа, прижавшись к ней всем телом и вцепившись в прутья, которыми было забрано маленькое тюремное окошко.

Эмили шагнула ближе… И только сейчас расслышала доносящееся из камеры сбивчивое бормотание:

— В сумраке ночи… Идёт шагом ровным… Обагрённая кровью…

— Тору, — почти с рыданием выдохнула Маргарет. — Это ты?..

— В рассудке полном… Гордая Охотница Церкви, — продолжил невидимый Тору, и из камеры послышался глухой звук удара. — Ну вот ты и пришла. Ты — мой кошмар в кошмаре, ты — кровь из моего обескровленного тела. Зачем ты здесь — ещё сильнее мучить меня?

— Тору! — выкрикнула Маргарет, до побелевших костяшек вцепляясь в прутья решётки. — Перестань, прошу! Посмотри на меня!

— Чудовища — это проклятье, а проклятье — это оковы… Почему ты ушла? Почему ты поддалась этому? Почему ты… Оставила меня? Я остался совсем один… Я больше не мог так… Я не мог, прости…

Снова глухой удар. И ещё, и ещё один.

— Тору!.. — закричала Маргарет, всем телом бросаясь на дверь. Тяжёлая створка даже не дрогнула. Девушка, захлёбываясь рыданиями, сползла на пол по рассохшимся доскам, в кровь обдирая руки о металлические полосы, которыми была обита дверь, скорчилась перед порогом, вцепилась в голову и тихо завыла.

Это выглядело так жутко, что у Эмили подкосились ноги. Борясь с дурнотой, она шагнула ближе, опустилась рядом с Маргарет на пол, обняла содрогающуюся от рыданий девушку и замерла, пытаясь успокоить своим теплом, как часто делала в часовне с испуганными плачущими детьми. Это всегда помогало, помогло и сейчас: рыдания становились всё тише, и наконец через некоторое время Маргарет осторожно высвободилась из объятий Эмили, села прямо и подобрала с пола упавшую с головы шляпу. Пока она поправляла волосы, стало заметно, как дрожат её руки.

— Это твой друг? — шепнула Эмили. Маргарет кивнула.

— Его зовут Ямамура Тору, может, ты слышала о нём, — так же шёпотом ответила она. — Мы дружили. Он был нелюдимым, сторонился других Охотников, а со мной хотя бы понемногу разговаривал. Ведь человек не должен быть всегда совсем один…

Она сердито вытерла глаза и поднялась на ноги. Бросила один короткий взгляд на дверь камеры, сжала губы и отвернулась.

— Я вернусь за тобой, Тору… — произнесла она одними губами.

— Пойдёмте скорее дальше, — обратилась к ней Юри. — Кажется, я слышу чьи-то шаги.

— Да, идём. — Маргарет уже окончательно пришла в себя, и только покрасневшие глаза напоминали о недавнем всплеске эмоций. — Там, кажется, лестница. — Она зашагала по коридору мимо таких же дверей камер и вдруг остановилась, прислушиваясь.

— Вы слышите? — спросила она, не оборачиваясь. — Колокол. Охотничий колокол. Кто-то зовёт на помощь?..

— Нет, я ничего не слышу, — растерянно отозвалась Эмили.

— И я тоже не слышу, — добавила Юри. — Может, тебе показалось?

— Кошмар у каждого свой, — со странной усмешкой сказала Маргарет. — Если вы не слышите колокола, это не значит, что он не звонит для меня. Но вы правы, нам надо торопиться. Нет времени разбираться. Идёмте.

В конце коридора узкая лестница вела куда-то наверх. Теперь уже Юри, на мгновение застыв, прислушалась, а затем решительно отстранила Маргарет и первой шагнула на ступени. Поднимаясь вслед за старшей напарницей, Эмили всё явственнее слышала женский голос, нараспев произносящий смутно знакомые слова:

— Наша жажда крови направляет нас, успокаивает наши страхи. Ищи старую кровь… но бойся бренности человеческой. Их воля слаба, разум молод.

Лестница привела в смутно знакомый зал, напомнивший сразу и алтарный зал Главного Собора, и общую палату городской лечебницы, только вместо кушеток здесь в два ряда стояли роскошные кровати под балдахинами. Перед алтарем молилась женщина в одеянии Белой Церкви.

— О, кого я слышу, — с какой-то злой радостью проговорила Юри, с сухим щелчком трансформируя трость. — Вот и довелось свидеться… Со старыми недобрыми знакомыми.

— Какая встреча! — раздался откуда-то сбоку холодный и насмешливый женский голос. — Я всегда говорила: мы с тобой, Юри, и по ту сторону жизни не разлучимся! У нас ведь общее задание на эксперимент, как ты могла забыть!

— Агнета, — с нескрываемым отвращением выговорила-выплюнула Юри. — Как же я рада видеть, что ты попала в Кошмар!

— А ты-то сама будто бы не в Кошмаре, — презрительно парировала немолодая женщина в одеждах Чёрной Церкви, вооружённая серебряным мечом из мастерской Людвига. — Грехов-то на твоей совести не меньше, чем на моей, а то и больше, не так, что ли?