Он замолчал и отвернулся, уставившись в самый тёмный угол комнаты.

— Понимаю вас, — помолчав, тихо проговорила Эмили. — Я бы тоже стала плохо думать о себе, будь на моих плечах груз подобных поступков. Но скажите, вам ведь не нравилось то, что вы делали? Это тяготило вас? — Ферн поморщился и сделал неопределённый жест рукой. — Вот, — девушка удовлетворённо кивнула, — вы даже не считаете нужным кивнуть, подразумевая, что это само собой понятно. Я думаю, вы делали это для того, чтобы наказать себя — или, вернее, чтобы сделать грядущее наказание неотвратимым. Упасть на самое дно, чтобы уже никто и никогда даже не подумал пытаться вытащить вас оттуда. А в чём ваша вина? Та, изначальная? Да, вы оказались виновны в смерти двоих ни в чём не повинных людей. Но уж то, что вы обезумели от горя по погибшей сестре и поверили любимому отцу, который до этого ни разу не давал вам повода усомниться в своей порядочности, — разве это повод считать себя законченным негодяем? В чём состоит ваше преступление? В том, что вы искренне любили и доверяли?

— Неважно, мисс Лейтер, — глухо сказал Ферн, по-прежнему глядя в сторону. — Это совершенно неважно. Я не склонен оправдывать свои поступки тем, что меня кто-то ввёл в заблуждение. Значит, я был недостаточно умён, чтобы распознать обман. Всё равно это только моя вина. Никто не заставлял меня всё это совершать. Я сам запятнал свою честь и не имею права на снисхождение по причине того, что…

— А вам не кажется, Корнелиус, — перебила его Эмили, интонацией подчеркнув имя — и кивнув с ироничной улыбкой, когда Ферн при этом слегка поморщился, — что ваши понятия о чести годятся исключительно для того мира, которого для вас более не существует? Вы приехали в Ярнам. Приняв Древнюю кровь, вы вступили на путь, с которого невозможно свернуть. Вы никогда не вернётесь домой, чтобы предъявить права на наследство и продолжить род. Вы больше не сын землевладельца Ламотта; теперь вы — ярнамский Охотник, и ваше имя — Ферн — с уважением и восхищением упоминают ваши товарищи и спасённые вами люди. Я с гордостью носила бы это имя… Но вы, как свойственно многим сильным мужчинам, уж простите за прямоту, предпочитаете носиться со своим чувством вины как со знаменем, чтобы его издали видели все — и враги, и друзья. Зачем лелеять в сердце презрение к себе и подпитывать старую боль, если это ранит тех, кто ни в чём не виноват? — Она стиснула руки перед грудью и заглянула Ферну в глаза. Тот смешался и отвёл взгляд.

— Вы такая мудрая, мисс Лейтер, — пробормотал он.

— Я читаю много книг, — с улыбкой ответила Эмили. — И учусь по ним, а не просто ищу развлечений.

— Я не хотел вас обидеть, — Охотник ещё сильнее поник головой. — Даже и в мыслях не было…

— В том и беда, — девушка покачала головой, — что вы как-то не научились думать о том, как ваши слова и поступки отразятся на других. И выходит, что иногда, желая сделать как лучше, вы напрасно руководствуетесь только своими представлениями об этом и не пытаетесь выяснить, как на самом деле видят это «лучше» другие.

— Неужели я и вправду настолько несносен? — горько прошептал Ферн. — Почему же вы тогда ко мне так добры?

— Да нет, не настолько вы несносны, конечно. — Эмили тихонько засмеялась и погладила Ферна по руке. — Вы неопытны в общении с людьми, вот и всё. Да ещё и самозабвенно упиваетесь самоуничижением. А я этого терпеть не могу — и вот сейчас, если можно так выразиться, надавала вам словесных оплеух, чтобы вы опомнились и огляделись по сторонам.

Ферн изумлённо покосился на девушку.

— Мисс Лейтер… Не ожидал от вас такого!

— И это всё о том же, — Эмили с улыбкой кивнула. — Вы меня совсем не знаете. А ведь могли бы узнать, если бы меньше грызли сами себя мыслями о том, как бы не причинить мне какой-то там мифический вред своим присутствием!

— Хорошо, хорошо, — Ферн не выдержал и тоже заулыбался — виновато, но искренне. — Убедили… Я дурак. Признаю. Правда, это в некотором роде только укрепило мою убеждённость в том, что я недостоин вас, но всё же… — Он вытянул из-за ворота рубахи серебряную цепочку с подвеской, снял её и с поклоном протянул девушке на раскрытых ладонях. — Прошу вас стать моей женой, мисс Лейтер. Кольца у меня нет, но… Может, эта подвеска подойдёт вместо него?

— Официально заявляю, господин Ферн, что я согласна выйти за вас, — сдерживая смех, ответила Эмили и подставила свои ладони «чашечкой» под руки Ферна. — Никогда бы не подумала, что мне придётся уговаривать мужчину жениться на мне! Какой позор, слышала бы меня мама! — И она рассмеялась с таким облегчением, что Ферн закусил губу от нахлынувших чувств — и стыда, и страха, и бесконечной радости одновременно.

Эмили взяла подвеску из рук Ферна и поднесла к глазам, разглядывая прихотливую ажурную вязь, изображающую переплетённые стебли роз с одним распустившимся цветком в центре.

— Какая красивая, — прошептала девушка. — Спасибо, Корнелиус.

— Это мамина подвеска, — тихо сказал Ферн. — Потом… её носила Элис, а когда я уехал в университет, она подарила её мне, чтобы мамина любовь хранила меня вдали от дома.

— Это большая честь для меня, — сказала Эмили, и глаза её наполнились слезами. Ферн взял подвеску и надел цепочку девушке на шею.

— Теперь можно объявить о нашей помолвке, — улыбаясь, сказал он, встал на ноги и протянул Эмили руку. Девушка ухватилась за неё, легко поднялась и вдруг порывисто обняла Ферна за шею, спрятав лицо у него на груди.

— Ты думаешь, мне не страшно? — прошептала она. — Мы — двое безумцев, пытающихся найти счастье в средоточии кошмара. А ведь мы даже не можем быть уверены, что не мерещимся друг другу. Понимаешь?

— Понимаю, — шепнул в ответ Ферн, обнимая Эмили так осторожно, будто боялся, что она исчезнет, растает в его руках…

Как уже не раз случалось во сне.

Постоянные обитатели часовни встретили новость о помолвке Ферна и Эмили бурной радостью и высказанным на разные лады «Ну наконец-то!», чем немало смутили Охотника, который до сих пор надеялся, что о его чувствах к девушке никто не догадывается. Агата бормотал что-то невнятно-счастливое, охал и всхлипывал, и его страшноватое лицо освещалось удивительно милой и обаятельной улыбкой; старушка Флоренс называла Ферна «сынок» и радовалась перспективе понянчить внуков, и даже недоверчивый мужчина из трущоб пробурчал из своего угла что-то умеренно приветливое.

Арианна пообещала, как только на улицах станет поспокойнее, сходить домой и принести Эмили красивое платье для свадебной церемонии.

— Ты же понимаешь, дорогуша, — сказала она, поправляя причёску Эмили, — этот день случается в жизни всего однажды. И, несмотря на все безобразия, творящиеся в нашей жизни, свадьба должна стать праздником, что бы твой угрюмый жених ни думал по этому поводу. — Добрый лучистый взгляд «женщины из тени» неожиданно напомнил Эмили о матери. Девушка закусила губу, прикрыв глаза, чтобы сдержать слёзы. «Мамочка, как же мне жаль, что тебя не будет со мной в этот день… Корнелиус понравился бы тебе, я уверена».

Ферн сходил в Главный собор Церкви Исцеления и договорился с викарием Амелией, уполномоченной свидетельствовать браки ярнамитов. Свадьбу решили назначить уже через два дня, чтобы внезапно начавшаяся Ночь Охоты не спутала их планы.

В мастерской к этому известию отнеслись как к грому среди ясного неба, что немного прибавило Ферну уверенности в себе: оказывается, ему всё же удалось скрыть свою влюблённость-одержимость от товарищей. Охотники скинулись, вручили Ферну приличную сумму денег «на обзаведение домом» и пообещали прийти в день свадьбы — проводить жениха и невесту до собора в качестве охраны.

Поселиться молодожёны решили тут же — в комнатке Эмили на втором этаже, потому что «ангел часовни» не хотела покидать свой пост, да и в городе всё-таки было намного опаснее. Агата горячо одобрил это решение, заметив, что и Идон явно не сочтёт такое положение дел чем-то недопустимым или святотатственным. Ферну было всё равно где жить, лишь бы вместе с Эмили — и лишь бы в его отсутствие Эмили была в безопасности.