— Надо попробовать мясо этих павлинов, — задумчиво проговорил самодержец и, повернувшись к Озри, которого не отпускал от себя ни на шаг, спросил: — Стоит нам здесь остаться или лучше вернуться в шатёр за городом?

— Здесь вам ничто не угрожает, ваша светлость, — изрёк оракул. — Наместник пообещал выставить снаружи свою охрану, он заинтересован, чтобы ни один волос не упал с вашей головы. Да и жители так напуганы, что вряд ли отважатся напасть. А здесь уютнее, чем в шатре.

Суппилулиума кивнул, сорвал зелёную виноградину, казавшуюся сочной и спелой, раскусил, поморщился, выплюнул.

— Это дикий виноград. Он всегда кислый на вкус, сколько бы он ни висел на солнце, его используют лишь для приготовления уксуса и так, для красоты, — пояснил Озри.

— Ты же где-то рядом родился, — вспомнил властитель.

— Да, в Финикии. Тут недалеко.

— Ты связывался с Азылыком?

Озри склонил голову в знак подтверждения, но вошёл, сияя круглым лицом, сирийский наместник и, поклонившись, доложил, что дом пуст, в нём две большие спальни, где будет приятно отдохнуть, слуги растопили печь и можно приглашать поваров.

— К нам прибыл караван иноземных купцов, и я должен отлучиться с вашего позволения, надо их успокоить, иначе все станут обходить нас и город погибнет, — вытирая пот с лица и кланяясь, проговорил голова. — Как только я поговорю с ними, я тотчас вернусь!

Вождь хеттов кивнул, и сириец убежал.

— Распорядись об обеде, — бросил Суппилулиума своему телохранителю, — обедать я буду здесь, через час, и пусть мой сын переселяется сюда, пора ему осваивать свой дом наместника, привыкать к тем красивым птичкам во дворе и бассейну. Ступай!

Они вошли в просторную комнату с высоким шатровым потолком и низеньким столом посредине. Царь прилёг на подушки, не сводя пристального взгляда с оракула.

— И что же говорит нам дряхлый кассит?

— Он даёт вам, ваша светлость, три дня на то, чтобы вы возвратились домой, — сказал Озри.

— А ты ему передал, что я даю ему сутки, чтоб он начал работать на меня? Иначе я повешу его на воротах их новой столицы! — разъярился царь Хатти. — Ты ему передал?!

— Я всё передал, ваша светлость.

— Наглец! Он что себе вообразил?! Да я сотру его в порошок! А где наш Вартруум?

— Он чистит конюшни у касситов.

— Что?! — не понял правитель. — Какие конюшни?

— Конюшни — это стойла для лошадей. Вартруум очищает стойла от навоза, моет лошадей, кормит их, чистит, за это получает три лепёшки и малый круг овечьего сыра в день. Раз в месяц — хороший кусок жареного барашка и кувшин кислого вина. Я недавно с ним связывался, он был очень счастлив и совсем не хотел возвращаться домой. Просил поблагодарить Азылыка.

— Замечательно!

— Азылык просил передать, что Вартруум один не справляется и ему нужен напарник.

— Кому просил передать?! — побагровел от ярости вождь хеттов.

— Вам, ваша светлость. И ещё он просил передать: через три дня вас увезут туда же.

Суппилулиума подскочил с подушек, изогнулся крючком, готовый кинуться на Озри и задушить его.

— И ты веришь этому?

Оракул помедлил и кивнул.

— Но как он это сделает, объясни мне, когда огромная армия стоит за этими воротами, как?! — зло усмехнувшись, выкрикнул царь Хатти. — Как он это сделает, если десять телохранителей охраняют нас! Нет, ты мне объясни?!

Озри вдруг напрягся, в его глазах вспыхнул чёрный огнь, лицо потемнело, как ночь, зрачки расширились, и властитель, глядя на оракула, замер на мгновение. Послышался нарастающий шорох, и волна обжигающего ветра пронеслась мимо, чуть спалив кожу самодержца. Ещё через мгновение он смог заговорить.

— Что происходит? — нахмурился правитель.

— Вы просили объяснений, ваша светлость? Я решил их вам предоставить. Если вы выйдете на террасу, то увидите, что все ваши телохранители спят.

Самодержец несколько мгновений смотрел на оракула, точно проверяя, в своём ли он уме, потом вышел на веранду, огляделся: его рослые стражники спали стоя, чуть покачиваясь, подобно былинке при лёгком ветре. Он подошёл к одному из них, толкнул его, и тот упал, так и не проснувшись.

— А ну вставай! Вставай, я тебе приказываю! Просыпайся! — орал в ярости правитель, но телохранитель только хрипел и беспомощно крутил головой. — Тварь! Тварь!

Вождь хеттов вытащил кинжал и всадил его в сердце стражника. Тот дёрнулся и затих.

Озри стоял на пороге и смотрел на царя.

— Всё делается проще, ваша светлость, — кротко вымолвил оракул, несколько раз развёл руками, очерчивая круги в воздухе, потом резко прошипел, дунул, по телам телохранителей пробежала судорога, они перестали покачиваться, обретя прежнюю подозрительность во взгляде и упругость в походке.

— Пока вы спали, убили вашего друга! — набросившись на них, прорычал властитель.

Все взглянули на убитого охранника, увидели царский кинжал, торчащий из его груди, и опустили головы.

— Унесите! — приказал самодержец.

Он прошёл в столовую, за ним последовал оракул. Слуги уже выставляли чаши со сладостями, принесли два кувшина вина.

— Я понял вас так, что вы хотели увидеть всё это своими глазами, ваша светлость, — проговорил Озри. — Но это слишком простые вещи. Азылык способен на такие чудеса, которые и мне не под силу.

— На какие?

— Придут его люди, уведут вас, и никто этого не заметит.

— Как это не заметит?

— Кто-то в вашем обличье будет восседать на вашем же месте, говорить, выслушивать доклады, отдавать приказы, а потом в один миг исчезнет...

— Как это исчезнет? — не понял правитель.

— Испарится. Ибо это будет призрак. Вы же сами будете увезены уже далеко.

— А ты сумеешь это распознать?

— Меня усыпят или убьют, или перекроют все мои каналы, их не так много, я ему не помеха...

— А верный помощник, — перебив, закончил за оракула Суппилулиума, жуя финики.

— Ваша светлость, я так давно вам служу, что, изменив вам, я бы предал самого себя, — с горечью выговорил Озри.

— Отчего же такая печаль в твоём голосе? — притворно улыбаясь, удивился самодержец.

— Печаль оттого, что вы не доверяете многим моим наставлениям...

— Я не люблю, когда мне дают советы! — перебив оракула, вскипел властитель. — И ты это знаешь! И пользуешься этим!

— Но вы сами подчас их требуете...

— Я спрашиваю только твоё мнение, а не совет! — выкрикнул правитель.

Появился Пияссили, младший сын царя и будущий наместник Халеба. На его груди уже висела толстая золотая цепь, какую обычно носили правители. Войдя и не удосужившись поклониться даже отцу, царственный отрок тотчас устремился к столу, чувствуя себя уже владетельным князьком, способным решать судьбы многих людей, и сразу влез в разговор взрослых.

— А может быть, мне стать наместником Фив или верхнего Мемфиса, куда ты собираешься? Говорят, там много дворцов, висячих садов, фонтанов и всяких других чудес, а то этот городишко грязный и вонючий, что меня чуть не стошнило, когда я его осматривал!

— Замолчи! — прорычал самодержец.

— Но, отец...

Суппилулиума метнул на сына столь свирепый взгляд, что тот прикусил язык и стал грызть финики.

Обедали в полном молчании. Правитель изредка бросал на Озри мрачные взгляды, будучи не в силах примириться со столь грозным ультиматумом, объявленным ему касситом.

— Опять Халагина рёбрышки пережарил, — с яростью обгладывая их, промычал Пияссили. — Я его у себя не оставлю! Его что, ничему не учили?!

Он вытер рукой жир с подбородка, посмотрел на отца, но тот словно не слышал сына. Ради похода на Египет он помирился с Халебом, вернул в разведку Гасили, пусть не начальником, его помощником, но всё же он убедил полководцев, что они займут для начала несколько городов Верхнего Египта — не уходить же с пустыми повозками, воины их не поймут — а там будет видно. Египтяне скорее всего запросят мира, но для этого им придётся раскошелиться и выставить за это десять, а то и двадцать повозок серебра, так, чтобы каждому •военачальнику досталось по повозке, и лишь после этого они вернутся в Хаттусу. И вернутся домой богачами. Это последний поход Суппилулиумы, да и многих из полководцев тоже. Дальше пусть воюют сыновья, а им надо же будет о чём-то вспомнить. Тащить за собой такое огромное войско, чтобы покорить всего лишь три сирийских города — это ли не позор?! Разве для этого судьба наделила их храбростью и отвагой?!