— Египет далеко, он нам ни к чему! — громко заявлял Мурсили в присутствии военачальников.

То ли это была их общая позиция, и отец лишь боялся в этом признаться, то ли между ними шла глухая вражда из-за египтян, никто этого не знал. Однако на штабных разборах, проводимых самодержцем, постоянно говорилось, что воинам придётся одолевать сотни вёрст долгого пути по пустыне и каждый из них должен быть готов к этому. Суппилулиума явно намекал на поход в Египет. Мурсили же, сидя по правую руку отца, невозмутимо молчал, словно слышал совсем другое из его уст. А когда Халеб осторожно его спрашивал, одни ли они отправятся в египетский поход или пойдёт ещё войско, набранное среди населения завоёванных ими стран, великовозрастный сыночек удивлённо вскидывал брови:

— Какой Египет, что за бред вы несёте, Халеб?! Один раз вы уже туда ходили, и счастье, что из Сирии повернули обратно! Нам и в Митанни ходить не стоило!

Так всё и шло. Суппилулиума всё реже бывал на смотрах, поручая заботы о войске сыну. Началась засуха. Никто ни в Хатти, ни в завоёванных хеттами колониях зерновых запасов не делал. Заезжие купцы, побывавшие в Фивах, пели оды египетскому фараону, который выстроил целый хлебный городок на окраине столицы, и теперь, чтоб спастись от голода, надо всем идти на поклон к Аменхетепу Четвёртому, а он с царём Хатти и разговаривать не станет, либо будет продавать зерно по таким ценам, что пустит их по миру. Без хлеба же какой поход. Эти слухи перемалывали как воины, так и царские сановники. Сам же вождь молчал, точно засуха и будущий неурожай его не касались.

Но придрёмывая после обеда, он напряжённо об этом размышлял, не понимая лишь одного: почему боги так не хотят, чтобы он одолел египтян? Что это за избранная страна, которую нельзя поработить, разрушить, покорить, где, рассказывают, даже слуги едят наравне с хозяевами и свиней, и гусей, и рыбу и ни в чём не испытывают недостатка. Уже третий месяц не кажет глаз наглый Вартруум, которого послали за головой Азылыка, но его нет, хоть Озри и клянётся, что по сведениям из Фив, кассита тот нашёл и теперь всеми силами старается добыть его голову, что не так просто.

— Кто ж отдаст, никто просто так не отдаст, — ворчал царь, почёсывая свои гнойнички.

— Но он добудет, я верю в его упорство, — запинаясь и бледнея, твердил Озри.

Будь рядом с правителем Азылык, он мог бы ему ответить, почему боги не хотят пускать его в Египет, но и мудрый кассит теперь служит не ему, а фараону. Почему?

Через полчаса Суппилулиума всё же поднялся, прошёл в кабинет, впустив к себе лишь Озри и махнув рукой остальным сановникам: всем завтра. Оракул, несмотря на свою телесную ветхость, имел ясный ум и мудрую голову.

— Где мы будем закупать хлеб?

— В Египте, больше не у кого.

— Но...

— Все закупки проведём через другие государства. Пусть Арцава, Лукка, Киццуватна закупают зерно как бы для себя, их египтяне пощадят, а большую часть или половину продают нам. Напрямую же фараон нам и кади не продаст.

— Но...

— Да, обман может открыться, — Озри на лету ловил мысль самодержца, — однако что делать, другого выхода нет.

— Н-да... — тяжко вздыхал властитель, хмурился и погружался в долгое молчание.

С Озри Суппилулиума чувствовал себя свободно. Оракул ничем его не сковывал и сам напряжённо искал выход из создавшегося положения, подсказывая иногда неглупые идеи.

— Что ж, раз другого выхода нет, то так и поступим. Сам этим займёшься, я не доверяю своим толстопузым сановникам! Они всё только испортят...

— Но, ваше величество...

— Решено! И не перечь мне! Я не люблю, когда мне перечат! За хлеб спрошу с тебя!

Озри в такие минуты готов был повеситься. Он постоянно просил самодержца отпустить его на покой, ссылаясь на преклонный возраст и немощь тела, но вождь хеттов лишь смеялся в ответ.

— Да ты выносливее любого верблюда! Дух ещё бурлит в тебе!

И Суппилулиума был прав: дух в нём бурлил.

— Ну что ещё у тебя?

— Я бы, ваше величество, попытался замириться с юным фараоном, — подсказал прорицатель.

— Как?

— Очень просто. В Фивах закончился срок траура по умершему Аменхетепу Третьему, и на престол всходит его сын, Аменхетеп Четвёртый. Ему скоро тринадцать лет. Все государи обязаны прислать ему поздравления. Направьте и вы, ваше величество. Это будет означать, что вы собираетесь помириться с фараоном. Он, к тому же, собирается жениться, значит, счастлив, у него хорошее настроение...

— Помириться и навсегда похоронить мечты о походе? — перебив, нахмурился Суппилулиума.

Озри с грустью посмотрел на царя, стараясь внутренне успокоиться и ответить как можно весомее. Но не выдержал, сорвался:

— Какой поход, ваше величество, когда есть нечего!

Самодержец бросил на него сердитый взгляд: с правителем Хатти так разговаривать не следовало, и Озри опустил голову, признавая свою вину.

— Ну хорошо, допустим, я пошлю такое, а как я узнаю, что оно, то есть моё желание примириться, принято?

— Очень просто. Если Аменхетеп поблагодарит вас за поздравление, значит, примирение принимается, ну а если нет... — Озри изобразил печальную гримасу.

— Вот тогда-то мы и отправимся в поход на Египет! — подскочив, обрадовался властитель. — Пусть только этот мальчишка попробует мне не ответить!

— Если найдётся, чем кормить солдат, — язвительно добавил Озри, и царь снова помрачнел.

— Не дерзите, Озри, а то выпорю, несмотря на ваш почтенный возраст! — пригрозил Суппилулиума. — Что ж, мне нравится ваша идея! Может быть, вы сами и составите это поздравление, а то мои секретари всё равно так красиво не сочинят, как вы!

— Значит, гнать их надо! — посуровел оракул. — Нечего бездельников плодить!

— Ты лучше за Вартруумом присмотри! — не на шутку разозлился монарх. — А то он, по всему, жирует там! Я же ему четыре кошеля серебра передал! Целое состояние, между прочим! У себя под носом и грязи не видим!

Он давал волю своим чувствам ещё минут десять, потом успокоился, поручил оракулу написать поздравление и, утомившись делами, отправился ужинать.

Озри вернулся к себе, сбросил длинный тонкий плащ, в который обычно обряжался, отправляясь на приём к императору, приказал слугам принести вина и залпом осушил бокал, позавидовав в это мгновение даже Вартрууму. Недоумок в эти дни наслаждается гостеприимством Саима, дышит свободным воздухом великих Фив, где жизнь обыкновенного простолюдина похожа на сказку и куда, начиная с юных лет, стремился попасть сам Озри, мечтая жить среди умных и богатых людей, а не в этой дикой и бедной, несмотря на все завоевания, стране, где правит ограниченный и грубый тиран. Он хотел быть рядом с сыном, с внуками, окружённый почётом и вниманием близких и не думать о виселице, куда мог попасть в любую минуту.

«За что мне такая участь?! — всхлипывая и роняя пьяные слёзы, восклицал оракул. — За какую вину мою я вынужден прислуживать гнойному царю и терпеть его неблагодарность? За что, за какие вины мне выпали эти страдания?!»

Выпив несколько чаш вина и поплакав, Озри заснул и спал не помня себя всю ночь.

Свадебный кортеж, состоящий из десятка богато украшенных колесниц, проехал по улицам Фив от храма Амона-Ра до царского дворца. Тысячи жителей, запрудивших улицы, смогли увидеть свою будущую царицу Нефертити в праздничном одеянии и восхититься её необыкновенной красотой.

Колесница фараона двигалась не спеша, новобрачные сидели на двух тронных креслах, безмолвные и смотрящие вдаль. Лишь на лице царицы светилась тихая улыбка, и молодой скульптор Джехутимесу, с непокрытой головой стоявший посреди ликующей толпы, впился восхищенным взглядом в её божественный, летящий лик и опомнился, лишь когда колесницу заслонили другие, на которых ехали родные властителя и высокие гости, цари и принцы, прибывшие из соседних стран на свадебное торжество. Из списка приглашённых был вычеркнут лишь Суппилулиума, по причине всем понятной.