— Бывает. Ты прощаешься с детством, самой радостной, беззаботной порой и вступаешь во взрослую жизнь. Вот оттого и грустно, и плакать хочется.

— И у тебя так было?

Он кивнул. Она снова посмотрела на себя в зеркало, и тревога внезапно скрутила её: прошло около двух часов, а то и больше, но никто из дворца не появлялся. Идти туда пешком в таком ярком одеянии ей, невесте фараона, не пристало, а своего паланкина у неё просто не было. И есть уже хотелось. Днём старшая сестра, смеясь, сообщила, что снова приехал толстый посол из Касситской Вавилонии, опять сватает сына, привёз огромный список приданого, которое царь Куригальзу даёт за царевной.

— Чего там только нет! — восхищённо пропела Тиу. — И тазы, и корчаги, и наряды, и лошади, стада баранов, волов, коз, и самоцветы всякие, я этот свиток часа два читала! Вот уж как хочется этому Куригальзу в родство наше войти!

Она хоть и говорила с усмешкой на губах, но в глазах прочитывалась явная зависть к богатству, которое уплывает из рук. И вроде вовсе не бедным был фараон, наверное, побогаче касситского царя, но стремление к собственной выгоде отличало окружение любого властителя. Впрочем, и его самого. И кто знает, ознакомившись с тем списком, не дрогнуло ли сердечко безумно влюблённого? Ведь новость о женитьбе правителя ещё официально не оглашена, и можно всё повернуть назад. А чем ещё можно объяснить, что за ней никого не посылают? Собрать первых царедворцев можно за полчаса, обед же давно приготовили. А тут прошло больше часа.

Принцесса снова готова была расплакаться. На этот раз от обиды. Зачем она только обо всём рассказала Мату и вырядилась в этот глупый яркий наряд?

— Извини, мне надо переодеться, — отвернувшись, чтобы скрыть слёзы, проговорила она Мату.

— А ты разве не пойдёшь на обед к фараону? — удивился лекарь.

— Видимо, нет, мне что-то не по себе, — неожиданно съёжившись и задрожав всем телом, прошептала она. — Меня всю знобит, мне холодно.

Лекарь с тревогой взглянул на её побледневшее, без единой кровинки лицо, осторожно взял дрожащую руку, вслушиваясь в неровное биение сердца.

— Тебе надо немедленно прилечь, — всерьёз обеспокоился он. — Я пойду принесу отвар. Ты как ледышка, точно кто-то забрал всё твоё тепло! Это, наверное, от сильного перевозбуждения! Ты успокоишься, и всё пройдёт!

Мату выскочил из её комнаты, а принцесса, не раздеваясь, прилегла на постель, обхватила себя руками и закрыла глаза. Её знобило, трясло, она никак не могла согреться, словно оказалась в своей прозрачной тунике на вершине ледяной горы, хотя стояла середина дня, солнце палило, как бешеное, а слуги, сытно пообедав, изнывали от липкой жары. У Нефертити же зуб на зуб не попадал. Мысли крутились вокруг одного и того же: фараон пришёл к матери, она показала ему список, он сел, прочитал, задумался, а Тиу, конечно же, ему напела: она обо всём с младшей сестричкой договорится, деваться ей некуда, и та согласится стать его любимой наложницей, с Куригальзу же надо породниться, богатства ещё никому не мешали.

Вернулся Мату с кувшином, налил травяного сладкого отвара, Нефертити с трудом сделала несколько глотков. Лекарь накрыл её тонким покрывалом, погладил по щеке.

— Скоро озноб пройдёт, — прошептал он. — Ты переволновалась, только и всего.

— Я не хочу выходить за него замуж! Не хочу! — яростно выговорила она.

— Но почему?

— Не хочу! Если кто-то придёт из дворца, скажите, что я заболела, я не хочу туда идти! Слышишь, Мату?

— Я так и скажу.

— Что ты скажешь?

— Скажу, что заболела.

Она шумно вздохнула.

— Хочешь, посижу с тобой?

— Нет, мне одной спокойнее.

Лекарь недоверчиво поджал губы.

— Нет, правда. Я бы хотела побыть одна.

— Поесть хочешь?

— Нет.

Мату поднялся.

— Тогда пойду и сам что-нибудь съем, а потом ещё зайду, — улыбнулся он.

Мату ушёл. Снова заглянула Задима, ей явно не терпелось узнать последние новости о будущей свадьбе и, конечно, о том, почему Нефертити не пошла на званый обед, а улеглась в нарядном платье на постель, но принцесса закрыла глаза, притворившись спящей, и служанка, подождав некоторое время и сердито фыркнув, закрыла дверь. А Нефертити неожиданно для себя заснула: целебный отвар подействовал. Ей приснилось, что во дворце полным ходом идёт подготовка к будущей свадьбе, накрываются столы в большом саду фараона, а из Вавилона уже привезли в люльке трёхлетнюю касситскую царевну, безобразную, с большой головой, с чёрными усами и узенькими злобными глазками. Аменхетеп берёт малолетнюю невесту на руки, и Верховный жрец Неферт под рёв восторженной толпы радостно провозглашает их мужем и женой.

— А теперь, жених и невеста, поцелуйте друг друга, — просит жрец.

Фараон целует усатого младенца в губы. Все ликуют. У Нефертити спазмы сжимают горло. Она хочет закричать, но не может. Слёзы бегут по щекам, и принцесса просыпается.

Какое-то время она лежала с открытыми глазами, вспоминая страшный сон. Потом Нефертити поднялась, подошла к двери, прислушалась: в доме было тихо. Она приоткрыла дверь: Задима сидела в кресле у её дверей, свесив голову на грудь, и дремала.

— Где Мату?

Служанка встрепенулась, подняла голову.

— Ой, вы проснулись, ваша милость? — засияла она, поднимаясь с кресла. — Лекарь заглядывал к вам, но вы спали, и он направился в свои покои, попросив разбудить его, как только вы проснётесь. А вы как себя чувствуете?

— Хорошо. Я долго спала?

— Часа два. И я вместе с вами подремала! После такого сочного барашка так и тянет в сон!

— Два часа? — испуганно прошептала она. — Обо мне кто-нибудь справлялся?

— Никто, ваша милость.

— А из дворца приходили?

— Нет.

— Нет? — принцесса была в полной уверенности, что о ней не только справлялись, но и приходили слуги с паланкином, пока она спала. — Как, совсем никто не приходил?..

— Никто. Может быть, позвать Мату?

— Не надо.

— Кифар приготовил жаркое из молодого барашка с луком. Очень вкусное! Принести?

— Нет.

Она прошла в свои покои, Задима, как хвост, последовала за ней.

— Зря вы отказываетесь от барашка, ваша милость! — затараторила служанка. — Наш Кифар готовит получше дворцового поваришки, он сам это говорит, а потому не стоит и жалеть, что сегодня не попали туда! А какой вкусный жареный лук! Это объеденье! Я съела целую миску и все пальцы облизала! Это что-то...

— Раздень меня.

— А может, погодим, ваша милость, вдруг ещё пришлют за вами? — вдруг загорелась Задима. — Уж такая вы ненаглядная красавица в этом наряде!

— Я сказала: раздень меня!

— Вы же приглашены во дворец, а слуги могут сейчас появиться! Хотите я сбегаю туда, потороплю...

— Нет! Нет и нет! — Нефертити почти выкрикнула это слово, перебив служанку. — Я никогда туда больше не пойду! Никогда, слышишь! И прошу больше никогда мне о нём не напоминать! И раздень меня, или я выгоню тебя вон!

Задима осторожно сняла с госпожи нарядное платье, подав обычную тунику.

— Может быть, принести поесть?

— Нет! И оставь меня одну!

— Но, ваша милость...

— Не сметь мне перечить! — выкрикнула она.

Служанка поклонилась и пошла к двери.

— Если меня кто-то будет спрашивать, я больна и никого не принимаю!

Задима обернулась, скорчила недовольную гримасу.

— Ты слышишь меня?!

— Слышу, ваша милость!

Дверь захлопнулась. Слёзы брызнули из глаз принцессы. Она прикусила руку, чтобы не завыть в голос, так ей было больно.

— Как я тебя ненавижу! — прошептала она, мысленно обращаясь к фараону. — Никогда я не буду твоей! Никогда!

Аменхетеп Четвёртый спал. Всё произошло так внезапно, что властитель и сам не ожидал подобного поворота. Он спешил к матери, чтобы переложить на неё все заботы по устройству праздничного стола. Пусть принесут побольше вина, сделают несколько перемен разных блюд, фрукты и мясо вынесут на золотых блюдах. Илия должен был закончить переговоры с Мараду, правитель заставит царедворца оповестить всех первых сановников, а сам сразу же отправит шестерых слуг с паланкином к принцессе. Даже если его Летящая Красота не успела переодеться, то слуги подождут.