— Ну что, что? — едва Тиу вернулась, забормотал он, встречая мать на пороге.

— Успокойтесь, ваше величество, завтра утром принцесса появится...

— Почему не сегодня? — тотчас перебил он.

— Ей надо успокоиться, прийти в себя, хотя она на вас уже не сердится, ибо я всё ей объяснила, — царица улыбнулась. — Хотя ты немного напугал её...

— А что ты ей объяснила? — взволновался Аменхетеп.

— Объяснила, как это иногда случается с такими нетерпеливыми созданиями, как ты, — ласково улыбнулась Тиу. — Ревности подвержены и боги.

— Почему?

— Ревность — продолжение любви, а то и другое священные болезни. Как они возникают и как от них излечиваются — неведомо никому. Чаще всего они сами и проходят.

— Как сами? — покраснев, спросил властитель.

— Так. Человек просыпается в одно прекрасное утро и ничего не чувствует: ни любви, ни ревности, — с грустью заметила Тиу.

— И с тобой так было?

Царица помедлила и кивнула. Но сын ей не поверил. Он ещё не представлял, как это может случиться с ним. Ему хотелось любить принцессу всю жизнь и умереть от любви к ней.

— А почему она сегодня прийти не может, если уже не сердится?! — проворчал фараон. — С кем я буду ужинать?

— Со мной, если захочешь...

Он вздохнул. Ему не хотелось обижать мать, она только что спасла его, помирила со своей сестрой, ради обладания которой он готов был на любое безумство, но царица не понимала, что значит для него не видеть её до завтрашнего дня.

— Разлука закаляет сердца влюблённых, — загадочно проговорила мать.

— Никогда не упоминай больше про эти глупости! — рассердился правитель. — Закаляет сердца! Чушь какая-то!

На следующий день самодержец вызвал к себе Верховного жреца Неферта. Оставалась одна неделя до конца траура по отцу. Аменхетеп Четвёртый сообщил жрецу, что ждать больше не намерен и собирается объявить египтянам о своей свадьбе.

— Неужели нельзя потерпеть ещё неделю, ваше величество, — удивился Неферт. — Вы ждали больше...

— Я знаю, но ждать больше не хочу! — нахмурившись, категорично заявил фараон.

Аменхетепу Четвёртому шёл тринадцатый год, Неферту сорок восьмой. Ни один мускул не дрогнул на лице Верховного жреца, несмотря на резкий тон правителя. Дерзость и упрямство отличали всех фараонов восемнадцатой династии.

— Я только хотел напомнить вашему величеству о желании вашего отца породниться с дикими касситами посредством женитьбы на их царевне... — степенно и назидательно заговорил Неферт, но юный фараон его тут же перебил:

— Этого никогда не будет!

Фраза прозвучала, как пощёчина. Столь резко с первым священнослужителем не разговаривал даже Аменхетеп Третий, хотя все отмечали при жизни его грубое обхождение с придворными.

Верховный жрец даже смутился и выдержал паузу. Как он ни пытался добиться от Шуада, в чём причина его неожиданной размолвки с царственным отпрыском, жрец ничего толком объяснить не смог. Мямлил, бормотал, наконец признался, что наследнику скорее всего не понравился его наставительный тон, юный правитель вспылил и, видимо, обиделся на то, что жрец продолжал с ним беседовать как с учеником, а не как с истинным властителем.

— Но ты же пришёл на занятия по истории как учитель, чего же тут обижаться? — нахмурился Неферт.

— Да, я пришёл как учитель, — Шуад при этом объяснении как-то странно покраснел, словно чего-то недоговаривая. Неферт недолюбливал своего заносчивого храмового служителя и был обрадован, что фараон наконец-то отказался от его наставлений.

Размышления о постороннем успокаивали. Верховный жрец всегда прибегал к этой привычке, чтобы успокоиться и не выказывать своего раздражения перед властителем.

— Вы, кажется, недовольны моим решением, Неферт? — поинтересовался правитель.

— Я волен вам давать советы, которые внушают мне наши боги, а вы вольны прислушиваться к ним, — уклончиво промолвил главный священнослужитель.

— Вольны, не вольны, мне надоело выслушивать ваши глупости! Не понимаю, как только отец терпел их! Но я не намерен! — отрывисто выговорил фараон.

В его голосе прозвучала явная издёвка, и это задело самолюбие Верховного жреца. Никто никогда не оспаривал великих прав самодержца принимать окончательные решения по любому вопросу, но унижать первого слугу Амона-Ра, высшего божества Египта, самодержец не должен.

— Тут вы заблуждаетесь, ваше величество, — помедлив, спокойным тоном возразил Неферт. — Я хочу ещё раз повторить: я волен излагать вам советы, какие мне подсказывают боги, а вы вольны внимать им и прислушиваться...

— Я волен, вы вольны, я это уже слышал! — хмуро прервал жреца Аменхетеп. — Я знаю, что вы одобрили мой с брак касситской царевной, и мне передавали ваше недовольство моим отказом! Так вот, скажите мне: в чём здесь вы вольны и в чём волен я, а также чем Нефертити вам не угодила?!

— Она мне нравится, ваше величество, — смиренно вымолвил Верховный жрец и поклонился. — Но в целях укрепления нашей державы выгоднее было бы...

— Чем она вам нравится? — прервал его фараон.

— Я не понял ваш вопрос...

— Я спрашиваю: чем она вам нравится? — повторил свой вопрос фараон, делая ударение на третьем слове, и первый священнослужитель не нашёлся, что сразу и ответить. Точнее, он не знал. Неферт много слышал о митаннийской принцессе, слухов о романе наследника с сиротой-царевной среди придворных кружило предостаточно. Одни уверяли, что она его околдовала, опоила, приворожила; другие твердили, что мальчик, ненавидя распутство отца и встретив первую попавшуюся на глаза сверстницу, влюбился без оглядки и решил жениться; третьи клялись Осирисом и Исидой, что всё дело тут в матери самодержца, Тиу, которая хочет пристроить младшую сестру и, пользуясь своим влиянием на сына, поженить их; четвёртые с восхищением рассказывали о божественной красоте Нефертити, не влюбиться в которую невозможно; пятые слагали саги о её летящей походке, повороте головы, линиях шеи. Верховный жрец выслушивал всех с неизменно мудрой улыбкой, не веря ни одной из этих проникновенных историй. Он знал, что цари не женятся по любви, что околдовать ребёнка, находящегося под защитой богов, нельзя, а также много других умных истин, под прикрытием которых было легко жить и мудрствовать. Но как ответить на глупый вам детский вопрос: «Чем она нравится?»

— Ну вот, я же чувствую, что Нефертити вам не нравится, — не скрывая раздражения, усмехнулся фараон.

— Нет, вы не правы, я сказал... — Неферт неожиданно осёкся, сообразив, что сейчас вновь последует вопрос, на который он не смог ответить. — Я хотел лишь сказать, что приемлю ваш выбор, но ещё не имел счастья познакомиться с принцессой из Митанни, а в силу этого мне трудно дать вам нужный совет, ваше величество...

— Вот и хорошо! — обрадовался фараон, и озорная улыбка промелькнула у него на лице.

Он принимал Верховного жреца, как и подобает, в тронном зале дворца, где когда-то у задней стены, выложенной из красноватого мрамора, стояли два царских кресла с разновеликими спинками. Теперь осталось лишь одно — с высокой. Властитель по-мальчишески уселся на трон, откинулся на спинку, легко поигрывая скипетром и глядя на своего грузного первого жреца, столь церемонного и скучного, что поневоле хотелось его хоть как-то вывести из себя.

— Я не понял, что вас обрадовало, ваше величество?

— И не нужно понимать! — радостно воскликнул повелитель. — Разве это входит в ваши обязанности?

— Но я всегда подавал советы вашему отцу, он часто меня спрашивал по разным поводам, и я находил, как мне казалось, те ответы, которые его удовлетворяли, — заметно сердясь, проговорил Неферт. — Ведь только нам, жрецам, кто постоянно общается с богами, открываются многие истины, неподвластные простым смертным. Мы владеем всеми ключами познания мира, всеми тайнами бытия, толкованием божественных проявлений через различные стихии и природу, мы знаем ответы на все вопросы...

— Вот как? — перебив первого священнослужителя, удивлённо вскинул брови Аменхетеп.