Он говорил, конечно, о цыганах. Магнус вскочил на спину гнедого и подождал, пока тот успокоится и перестанет лягаться, потом уселся поудобнее и взял у ирландца поводья вороной ко­былки.

Как раз в этот момент он и увидел Тайроса и других цыган, улепетывающих со всех ног.

– Есть у нее кличка? – спросил Магнус.

– Подойдет любая, подойдет любая, сэр! – крикнул ирландец. – Лошадка будет благонрав­ной и послушной, если наездник сумеет с ней справиться, можете быть спокойны.

Магнус поддал пятками в бока своему гнедо­му и тронулся вперед. Он знал подходящего на­ездника для этой кобылки. Кобылы и жеребцы и их любовные отношения! Голова его кружилась при мысли об этом. Все, что ему нужно сейчас, – это несколько минут мира и покоя.

Идайн увидела, что цыгане возвращаются. Они спешили через поле, а за ними ехал Магнус вер­хом на гнедом жеребце, ведя в поводу маленькую вороную кобылку. Он осадил своего гнедого перед повозкой, оглядывая небольшую группу лю­дей, собравшихся возле нее. Бросив всего лишь один взгляд своих золотисто-карих глаз, он мгно­венно охватил их всех.

Что-то было не так, и Идэйн сразу поняла это.

– В путь! – крикнул он ей, заглушая шум ветра.

Мила торопливо отвязывала мулов и впрягала их в повозку. В отдалении была видна толпа, спе­шившая к ним через луг. И, словно порыв ветра, по толпе, окружавшей «гадалку», пробежал ропот недовольства. Слыша­лись приглушенные выкрики, повторявшие одно только слово – «ведьма!».

– Ты взяла мои деньги! – крикнул кто-то. – Отдай их обратно!

Магнус кружил на своем жеребце, ожидая, когда повозки тронутся. Тайрос уже приближался к ним по дороге из Киркадлиза. Вторая цыганка подбежала к Миле помочь ей запрячь мулов. Идэйн швырнула горсть медных монет в толпу вилланов. Они на минуту забыли о своем недо­вольстве и бросились их подбирать.

– Скорее! Скорее! – кричал Магнус.

Повозка тронулась, неожиданно сильно на­кренившись, и Идэйн чуть не выбросило на доро­гу. Толпа отступила. Брошенный камень задел край повозки, потом полетел второй.

Идэйн держалась за деревянные стенки обеи­ми руками. Магнус ударил своего коня пятками, подгоняя его. Лицо его было угрюмым.

– Что ты здесь делала? – закричал он. – Почему они называют тебя «ведьмой»?

Идэйн даже не попыталась объяснить: поры­вы штормового ветра не давали говорить, вырывая и унося слова прямо от губ. Она только бросила на него испепеляющий взгляд.

Повозку тряхнуло на ухабе и Идэйн подбро­сило вверх. Цыганские повозки уносились из Киркадлиза и с этой ярмарки с такой скоростью, будто их преследовали все псы ада. Несколько вилланов все еще бежали за повозкой, бросая в нее камнями.

Магнус направил своего коня прямо на них, и они тотчас же разбежались. Он вернулся к повоз­ке – темно-рыжие волосы трепал ветер.

– Они сказали, что на ярмарке цыгане укра­ли несколько овец, – крикнул он, – и мы бро­сились удирать!

Идэйн откинула с лица свое покрывало:

– Ты купил этих лошадей?

Он описал на своем жеребце широкий полу­круг, пришпоривая его пятками. Он скакал без седла, заставляя следовать за собой и маленькую кобылку. И делал все это грациозно и без види­мых усилий.

– Да, я заплатил за них. – Он зло улыбнул­ся ей. – Камни эти они бросают не в меня.

Магнус отъехал, а Идэйн все смотрела ему вслед. Потом забралась внутрь повозки посмот­реть, как себя чувствует Асгард.

Асгард лежал с закрытыми глазами, хотя и не спал. Но, если бы даже и спал, дикая качка и тряска разбудили бы его.

Он слышал, как Идэйн гадала вилланам. Его это зачаровало, хотя у него и волосы встали дыбом.

Ее дар проникновения в будущее внушал благоговейный страх, но поражала при этом ее неопытность и незнание жизни. У нее абсолютно не было развито чувство опасности. Та неуклюжесть, с которой она вела разговор с крестьянами, вызы­вая их изумление и страх своей неприкрытой и беспощадной правдой, которую они узнавали во всем, что она им говорила, означала только одно: она навлечет на себя неприятность. Он слышал крики вилланов и догадался по шуму, что некото­рые из них швыряли камни в отъезжавшие повозки. Теперь он наблюдал за Идэйн, когда она при­подняла край одеяла, и холодный воздух ворвался в повозку.

Несмотря на отчаянную тряску, Идэйн забра­лась внутрь и приложила руку к его лбу, чтобы проверить, не возобновилась ли лихорадка.

– Ты спал! – воскликнула она.

Асгард кивнул. Он еще недостаточно окреп, чтобы пытаться перекричать ветер. Она встала рядом с ним на колени и подоткнула овчину во­круг его шеи и плеч.

Он заметил, что она сняла скрывавшее ее ли­цо красное покрывало. Ее длинные золотистые волосы были заплетены в косы, уложенные коро­ной вокруг головы. Темный, цыганский цвет лица из-за сока грецкого ореха делал еще ярче ее глаза, которые, казалось, излучали блеск, как драгоценные камни.

Асгард наблюдал за ней, размышляя, что она, вероятно, не сознает своего могущества. А это де­лало ее еще опаснее. Как можно было забыть слова монаха Калди, который, увидев ее, загово­рил о древнем народе Ирландии, который живет вечно? А также о том, что этот народ был знаме­нит своими чародеями.

Под одеялами Асгард сотворил крестное зна­мение. Эта девушка была хороша, как ангел, но церковь учила, что зло часто принимает личину красоты и невинности. Особенно это касалось женщин.

Она села рядом с ним, кутаясь в свой плащ. Они могли слышать, как где-то впереди Мила кричала, подгоняя мулов. Налетевший штормовой ветер нес с собой холод, он гнул деревья и подни­мал облака пыли, но дождя не было.

Асгард закрыл глаза. Лежа тихо, он, кажется, мог почувствовать это. Кажется, не боялся ни­кто, кроме девушки, у которой был задумчивый и серьезный вид. Но Асгард чувствовал, что вокруг них играют демонические силы, которые мчат их быстрее бури.

На юг, в Дамфриз.

– Генрих Плантагенет – луч­ший король, который когда-либо правил в Анг­лии, – заявил первый рыцарь.

Его собутыльники нестройно, пьяными голосами выразили свое согласие, кроме одного рыцаря из свиты графа Норфолка.

– Нет, да упокоит Господь душу его деда, – возразил рыцарь, поднимая чашу с вином. – Львом Правосудия и Справедливости был Генрих Первый!

Магнус, в цыганской шляпе, сдвинутой на глаза, сидел в тени поодаль от главного стола, прислушиваясь к разговорам. Да, были времена, когда, одетый подобающим образом, в доспехах и шлеме, он присоединился бы к спорщикам и с ра­достью выпил бы с ними чашу вина. Хотя, не­смотря на рыцарское звание, они были неотесан­ными наемниками, готовыми за деньги служить любому господину. Вне всякого сомнения, они оказали бы должное почтение ему, рыцарю при дворе графа Честера и графскому сыну.

Не то что теперь, кисло думал Магнус. Меч его скрывался под плащом, а он был единствен­ным свидетельством его звания и положения в об­ществе. В глазах всего остального мира он, оде­тый в лохмотья, с потеками грязи на лице, был просто еще одним жалким бродягой-цыганом. Да­же хозяин постоялого двора не хотел пускать его в общую комнату гостиницы, пока Магнус не пока­зал ему несколько серебряных монет.

Высокий рыцарь за столом сделал знак хозяи­ну пустить еще раз чашу по кругу.

– У старого короля Генриха Первого был только один сын, да падет на него проклятие, – мрачно заметил он. – И нам следует благодарить небеса за то, что принц Уильям умер, прежде чем успел показать свои зубки своему отцу и государю. В те времена все горевали, что молодой принц пошел ко дну вместе с «Белым лебедем» и оставил старого Льва горевать, но посмотрите, что сделали бесчестные сыновья со своим отцом, его внуком, нашим добрым королем Генрихом!

– Все знают, что Элинор Аквитанская в за­говоре с принцами, – подал голос другой ры­царь. – Со стороны короля было мудро, что он заточил эту суку в темницу и держит ее там. По крайней мере старая шлюха не может оттуда по­сылать письма своим сыновьям и подстрекать их против короля.