Конечно, все это ее неопытность, потому что ей была знакома только размеренная и спокойная жизнь монастыря, где она ничего не узнала о том, как ведут себя люди за его стенами. Ей и в голову не приходило, что нужно было бы самой подойти к энергичному молодому рыцарю и заговорить с ним, убедить его взять ее на корабль.

Но потом девушка подумала, что невозможно даже помыслить о подобном. Она могла бы срав­нить себя с человеком, с которого заживо содрали кожу, потому что ей, не привыкшей к жизни вне стен монастыря, было трудно в миру, и ей каза­лось, что каждый ее нерв отзывается на соприкос­новение с этим сложным и тяжким миром. И не­похоже было, что он станет лучше.

Яркий свет и бьющий в лицо ветер слепили ее, и Идэйн закрыла глаза. Сквозь рев моря слы­шались крики моряков, ставивших кожаный парус.

Она не могла допустить, чтобы это случилось. Как только парус поставят, будет трудно повер­нуть судно обратно к берегу среди волн, увенчан­ных белыми шапками пены. Идэйн облизнула гу­бы, продолжая думать о молодом рыцаре.

Было не очень-то разумно взывать к нему, но у нее не было другого выбора: она и так ждала слишком долго. Идэйн опасалась, что потом ей будут задавать вопросы, а возможно, на нее по­сыплются и обвинения.

И все же следовало что-то предпринять.

Идэйн знала, что зов похож на шепот прямо в ухо того, к кому он обращен, и что противиться этому шепоту невозможно.

И девушка со вздохом воззвала к дарованной ей силе.

Моряки ритмично нажимали на весла. Ветер уже был подхвачен наполовину поднятым пару­сом, и вдруг неожиданно молодой сборщик пода­тей резко поднял руку. Его крик заглушил рев бури, и все же изумленные моряки повернули об­ратно, увидев, что кормщик изменил курс. Кожа­ный парус, теперь уже не надуваемый ветром, хлопал у них за спиной.

На гребне песчаной дюны один из людей уп­равляющего закричал:

– Он сделал это! Он возвращается!

И девушка, до этой минуты сидевшая непо­движно, вдруг поднялась, будто только и ждала этого, и они увидели, как ее плащ затрепетал на ветру.

Управляющий де Бриза резко дернул поводья мула, заставив животное повернуть, и крикнул своим спутникам, чтобы они поспешили за ним. Ветер был пронизывающим, но затылок и шея его заледенели не от этого, а от тягостного предчувст­вия.

Итак, этот молодой рыцарь все-таки вернулся за ней! Он бы не поверил, если бы не видел этого собственными глазами. Пресвятая Матерь Божья! Казалось, эта девушка сумела через бурное море донести до рыцаря свое желание и повелела ему повернуть назад!

Управляющий поддал мулу пятками под реб­ра, и испуганное животное рванулось вперед. Уп­равляющий не мог больше здесь оставаться. Нуж­но как можно скорее убраться подальше от берега!

И от этого молодого глупца, которого она околдовала и который теперь возвращался за ней.

Высокий рыцарь пробирал­ся между гребцами, шатаясь из стороны в сторону в такт движению судна. Он тщетно пытался изло­вить двух свиней, вырвавшихся из загородки для скота. Судно между тем то высоко взлетало на волнах Ирландского моря, становясь почти верти­кально и едва не касаясь кормой воды, то ныряло носом отвесно вниз, к подножию очередной волны. Эта качка, казалось, не мешала морякам грес­ти. Они сильно и ритмично налегали на весла, не смущаясь тем, что порой им не удавалось достать ими до поверхности воды. Но высокому рыжево­лосому рыцарю время от времени приходилось хвататься за мачту, чтобы его не смыло за борт.

Идэйн со своего места на корме из-под низко надвинутого капюшона наблюдала за ним. Этот рослый молодой рыцарь увез ее от похитителя де Бриза, желавшего выдать ее замуж за виллана только для того, чтобы затащить в свою грязную постель. Но она все еще не понимала, почему этот длинноногий и широкоплечий молодой воин, зав­сегдатай турниров, был, по всей видимости, из­бран послужить орудием ее спасения. Он выглядел слишком молодым и не казался особенно опытным в деле, которым занимался. Но, несмот­ря ни на что, Предвидение, которое таилось где-то в самой глубине ее существа, настоятельно за­веряло ее, что все обернется к лучшему.

Идэйн смотрела, как рыцарь нырнул под ска­мью, пытаясь схватить поросенка. Ее спаситель, вне всякого сомнения, не привык плавать на гру­зовых судах, так же как и к такому низкому заня­тию, как охота на беглых домашних животных. Идэйн разглядывала его красивое, надменное, с тонкими чертами лицо. Сейчас, когда брови его сошлись в одну линию, он казался раздраженным и хмурым. Ветер донес до нее его брань, когда свинье удалось проскользнуть между ногами греб­цов, забавлявшихся затруднениями своего капита­на. Некоторые из них открыто улыбались во весь рот.

Но Идэйн не смеялась.

Тогда, на берегу, она ждала, что молодой лорд скажет ей хоть слово. Но он просто подошел к ней, схватил на руки и понес через бурные при­брежные воды, так ничего и не сказав. Потом перегнулся через борт, посадил ее на корме на мешки с зерном и, подтянувшись, взобрался на корабль сам. А затем и он и вся команда занялись неотложными делами, стараясь направить корабль по нужному курсу, и ни один из них даже не взглянул на нее.

Но ей было о чем беспокоиться, думала Идэйн. Большинство людей, заслышав ее зов, обычно ис­пытывали чувство какого-то неудобства, нелов­кости, но иногда, пытаясь дать хоть какое-то объ­яснение, говорили, будто в голову им неожиданно пришла мысль отправиться в определенное место и совершить определенное деяние, смысл и цель которых они, как это ни смешно, забыли.

Возможно, этот высокий рыцарь даже и не подумал об этом. Конечно, такой мускулистый и сильный мужчина, как он, должен был сначала действовать, а уж потом рассуждать. Вероятно, так он и делал. Возможно, он даже и не задался вопросом, почему повернул корабль к берегу и за­брал ее.

Идэйн смахнула с лица соленые брызги. Ир­ландское море зимой было не самым гостеприим­ным местом: серая вода покрыта шапками пены, которые моряки прозвали «белыми лошадьми». Только Господь Бог и святые угодники знали, ку­да плыл корабль, закусив губу, подумала Идэйн.

Она сложила под плащом руки и содрогнулась при мысли, что чуть было не упустила счастливый случай, потому что ждала слишком долго, прежде чем призвать рыжеволосого рыцаря.

Она не очень часто призывала людей и, как правило, делала это не ради себя, а чтобы помочь им. Например, когда старая монастырская садов­ница сестра Жанна-Огюста столь увлеклась свои­ми овощами, что забыла о молитвенном собрании и чуть было не опоздала. Тогда Идэйн позвала ее, и сестра Жанна-Огюста почти тут же бросила свой огород и прибежала в часовню, где уже со­брались все монахини монастыря Сен-Сюльпис. Сестра Жанна-Огюста подняла кверху свои жир­ные ручки и прерывистым голосом закричала, что совершенно не понимает, почему очутилась здесь, – она попросту забыла, зачем пришла! Будто мысль о молитвенном собрании ни с того ни с сего пришла ей в голову только сейчас.

А потом сестра Жанна-Огюста огляделась по сторонам своими близорукими глазками и поняла, что находится как раз там, где ей и надлежало быть в этот час. И что она, несмотря на свою за­бывчивость, каким-то образом ухитрилась прибе­жать сюда вовремя, хоть и в последнюю минуту. Да, сестра Жанна-Огюста сказала, что ей показа­лось, будто на ухо ей кто-то стал нашептывать, чтобы она не забывала своих обязанностей, дабы не навлечь на себя недовольство аббатисы Кло­тильды, чтобы той не пришлось потом наложить на нее епитимью!

Благословенны мы, говорила сестра Жанна-Огюста, ангелы присматривают за глупцами. А иначе ей никогда не удалось бы попасть туда, куда следовало. Кроме, конечно, мест, которые она особенно любила, таких, например, как монас­тырская кухня и огород.

По правде говоря, Идэйн решила, что то, что она призвала сестру Жанну-Огюсту, было более чем благословенным делом, поскольку, когда сестра Жанна-Огюста по забывчивости пропускала службу и ее наказывали за это, все монахини переживали за нее. Аббатиса Клотильда накладывала такую епитимью, которую сестра Жанна-Огюста особенно ненавидела: она должна была четыре часа молиться на своих жирных коленях ночью, в полной темноте, совсем одна, когда все еще спали, кроме привратника, и в каждом скрипе и каждой тени таилось что-то пугающее – сонмы демонов, а может, кое-что похуже. Даже здесь, в часовне. Потому-то Идэйн и сказала себе: а поче­му бы не послать краткую весточку сестре Жанне-Огюсте, в поте лица трудившейся в своем ого­роде и пребывавшей в блаженном неведении, как бежит время?