— Что это значит, сударь? — спросил он тоном, не предвещавшим ничего хорошего.

Федор почтительно поклонился.

— То, что сказала Елизавета Алексеевна, — правда, — начал он. — Я люблю вашу дочь, Алексей Никитич, и счастлив, что она благосклонно приняла мое предложение руки и сердца. Против нее сейчас плетутся интриги, и я хочу всегда быть рядом, чтобы…

— Меня вы спросить не соизволили!

— Отец, это моя вина, — снова встряла Лиза. — Я не хотела тянуть. Я боялась, что еще что-нибудь случится… И я видела, что вы, кажется, Федора Ивановича недолюбливаете, а стало быть — откажете. Но нас с ним судьба свела. Мы оба — оборотни. И поймем друг друга, как никто другой…

— Что ты сказала?

Измайлов отстранил дочь, посмотрел ей в лицо едва ли не с ужасом.

— Папенька, я…

— Вот как, — Алексей Никитич вытер взмокший лоб тыльной стороной ладони. — Я опоздал… но почему ты так рано… сразу же… Или это вы, сударь, пробудили в ней дракона?

— Я? — искренне изумился Федор. — По своей воле, хотите вы сказать? Помилуйте, это невозможно. Вторая натура может проявиться когда угодно. И потом, драконом этот облик все-таки трудно назвать…

Измайлов не дал ему договорить.

— Как вы посмели, — наступал он на Федора, — как не постыдились воспользоваться неопытностью моей дочери? Как вы заманили ее в свои сети? Что за бред насчет Сокольского?

— Это не бред, к сожалению… Послушайте…

Измайлов перевел взгляд на пистолет в своей руке — как будто впервые его увидел.

— Она сказала — оборотень! Уж не ворон ли, сообразно вашей фамилии? Так и есть, вы несчастье приносите. Я никогда на птиц не охотился, так пора бы и начать, — во время этой нервной речи Алексей Никитич медленно поднимал свое оружие на новоиспеченного зятя…

Федор и бровью не повел, но Лиза сделала порывистое движение, прикрывая мужа собой.

— Папенька!

— Ах вот как!

Кажется, именно вид негодующей дочери, явно говоривший о том, на чьей она, бесспорно, стороне, разъярил Измайлова окончательно. Пистолет упал на пол…

Удар хвостом — и брызнули осколки вазы саксонского фарфора. Удар крылом — и сорвался со стены портрет, и не чей-то, а самой Варвары Дмитриевны. В круглых змеиных глазах — кровь и зелень, безумие ярости. Лиза оцепенела. Федор, схватив жену за плечо, оттолкнул к стене и теперь уже сам закрыл ее собой. Был бы один — стал бы вороном, только б его и видели! Но не сейчас… А раззявленная драконья пасть уже перед ним… зубы, острые, как кинжалы… Лиза издала что-то вроде стона. И то ли этот звук пробудил сознание Измайлова, то ли сам по себе он очнулся, но драконий облик с него слетел, он вновь стал человеком и, пошатываясь, схватился за колонну. Федор обнял Лизу, прижал к себе, гладил мягкие волосы, шептал что-то успокаивающее…

Алексей Никитич смотрел перед собой, в его потемневшие глаза возвращалась человеческая осмысленность — а вместе с ней приходила и боль. Он перевел взгляд на парочку.

— Вы очень нежны с моей дочерью, Воронов, — заговорил он. Голос прерывался, не слушался, и в нем слышались горечь и тоска. — Выходит, вы и вправду влюблены?

— Почему же вы сомневались? — Федору тоже с трудом давалось сейчас его всегдашнее спокойствие. — Я люблю мою жену.

— Вашу жену… Лиза… Лиза! — повторил Измайлов, словно звал дочь, которая была где-то далеко.

Девушка мягко высвободилась из объятий мужа и подошла к отцу. Сейчас, несмотря на потрясение, она сумела взять себя в руки.

— Папенька… Это ничего. Я понимаю. И я знаю все… и про бабушку, и про прабабушку-Малахитницу…

— Муж рассказал?

— Федя… да… И я хочу сказать — с этим как-то можно, наверное, сладить. Я вот, например, быстро научилась по своей воле превращаться! — добавила она не без гордости.

— Как это случилось? Тебе едва-едва исполнилось девятнадцать! — Алексей Никитич, до того обнимавший колонну, будто пьяный, вскинул голову. Его поразило, что Лиза не просто не рассматривает нежданное оборотничество как проклятье, но, кажется, даже весьма этим обстоятельством довольна. — Ты тоже дракон?

— Дракончик, — успокаивающе проговорила Лиза и осторожно погладила отца по плечу. — Всего лишь ящерка маленькая. И это не страшно, папенька, напротив — чудесно!

— Чудесно… — пробормотал Измайлов. — Что такое — чудесно? Ты видела меня? Ты хоть понимаешь, что я твоего мужа едва не убил?!

— Алексей Никитич, — спокойный голос Федора подействовал отрезвляюще и на отца, и на дочь. — Я ворон, вы верно догадались. Таким я родился и, врать не стану, в подобном вам состоянии никогда не был. Но если оно вам в тягость, думаю, можно изыскать способ от него избавиться. И мы найдем его. Но я умоляю вас, ради Лизы, простите нам тайное венчание и даруйте свое благословение. Как зять я вас не опозорю. Я богат, по матери — хорошего дворянского рода, а по отцу… по отцу я потомок царский, пусть и не на Руси это царство. От дурных привычек, слово даю, отстану и Лизу никогда в жизни не обижу. Что же до оборотничества…

Тут Алексей Никитич махнул рукой.

— Как там Лиза говорит: судьба свела? Что ж… — в его голосе послышалась горечь, — кто я такой, чтобы с судьбой спорить? Забирайте мою дочь, Федор Иванович, и уезжайте поскорее. Благословение? Извольте, даю, и пусть вас Господь благословит. А сейчас оставьте меня одного.

— Но, папа…

— Лизонька, мне нужно отдохнуть.

— Я не могу оставить вас в таком состоянии…

Измайлов хотел ей ответить что-то вроде е «теперь тебе надо о муже заботиться», но посмотрел в ее встревоженное, опечаленное лицо, поймал взгляд, который чего-то просил — прощения? признания? — и просто обнял дочь.

— Не беспокойся, дружок. Со мной все будет хорошо, просто у меня была безумная ночь. Но ты жива и здорова, и это главное. Я скоро, может быть, сам к вам приеду. Тумарино ведь?

Лиза кивнула.

— Вот и славно. А теперь идите с Богом.

Федор вновь поклонился, девушка поцеловала отца, и они ушли, скрылись из глаз… Лиза покинула родительский дом. Так и должно было случиться, но очень уж внезапно, и тревожит, несмотря ни на что, жених… Алексей Никитич тяжело вздохнул, оглядел причиненные им зале разрушения и увидел портрет матери на полу.

— Ну что, матушка? — сказал он портрету. — Теперь вы довольны?

И ему показалось, что в темных, с прищуром, глазах Варвары Дмитриевны вдруг явилась насмешка… и пропала.

Лиза вышла на крыльцо. Вечерело. Солнце идет к закату, скоро красным яблоком обернется… Неужели еще вчера она у себя в саду разговаривала с Таей, прикидывала, когда приедет отец? Вчера? Нет, не верится.

Теперь перед ней был другой сад, спускавшийся за оградой к подножью холма. Груши, сливы, черешни… и любимые ее яблони, конечно. Скоро деревья зацветут, оденутся в невесомую розовато-белую кисею… Конечно, она полюбит и этот сад. Разве можно не любить деревья?

Проходящий мимо крыльца слуга поклонился новой хозяйке.

— А где барин? — спросила Лиза.

— Он за калиткой, от крыльца по дорожке вот и направо… проводить вас, барыня?

— Нет, я сама…

Указанная тропинка тянулась между ясеней и заглядывающих в окна лип. Лиза вышла по ней к узорчатой деревянной калитке, почти бесшумно ее отворила… Воронов действительно был здесь, скрестив руки на груди, он задумчиво смотрел на реку. Хотя калитка скрипнула совсем тихо, он все равно обернулся. Впервые Лиза видела Федора не в черном, сейчас он был в домашнем светло-сером сюртуке, волосы в живописном беспорядке падали на лоб и шею, и походил ее муж в эту минуту на романтического поэта, сочиняющего элегию на закате. Лиза подошла к нему, встала рядом, и Федор обвил рукой ее плечи.

— Посмотри, как красиво…

Серебрянка в закатном свете, расплескивающая в волнах яркие небесные краски, и правда выглядела волшебно.

— Жаль, что еще слишком свежо, там на берегу есть прекрасное место под ивой… Когда потеплеет…

Федор отвел взгляд от реки и посмотрел на Лизу.