Миша чувствовал стеснение в груди. Жар приливал к голове. Эта женщина поставила его в ужасное положение, собиралась вертеть им, как куклой! А он не сводил с нее глаз. И понимал, что не так уже и любит Лизу, как ему казалось. Да он вообще никогда ее не любил. Она была для него самой удобной невестой: дочь соседа-помещика, небедного, имения рядом, опять же, денежные дела поправить можно… Но как сравнить милую провинциалочку с этой роскошной светской львицей? Какой же глупец великий князь Александр Константинович! Как можно променять такую женщину на Лизу?

Прощаясь с графиней, Мишенька задержал у своих губ ее лилейную руку дольше, чем то позволяли приличия. Думал, что она недовольно нахмурится, но увидел в золотистых глазах озорные искры.

Уходил Миша от Зинаиды Сергеевны глубоко и бесповоротно влюбленным. От нее, конечно, это не укрылось. Она вздохнула, отгоняя воспоминания о безмятежном счастье с дорогим ее сердцу мужчиной. Зина верила в то, что приворотная магия не действует на тех, кто любит по-настоящему. А значит, если дело в малахитовом перстне, то Александр никогда ее, Зинаиду, и не любил. И уж тем более, если дело обошлось безо всяких чар. Нет, она не намерена была хранить ему верность. И даже если он захочет к ней вернуться – между ними все кончено.

А в Мише Сокольском не было мягкого обаяния Александра Константиновича, не было аристократизма и жгучей красоты Федора Воронова, но его отличала почти детская прелесть – большие голубые глаза, длинные темные кудри, нежный румянец – ну просто пастушок из пасторалей. Так почему бы и ей не сделаться на время пастушкой, раз уж не вышло стать великой княгиней? И Зинаида окончательно решила: перед тем, как Сокольский отправится в Яблоньки выполнять ее поручение, она подарит ему небольшой задаток. И привяжет к себе надолго.

Если не навсегда.

Царевна-Лебедь, вспоминала Лиза, была женой одного из царевичей московских, Георгия. Царевич рано умер, и супруга его исчезла, но их подросший сын унаследовал трон и царствовал на Руси долго и благополучно. А стало быть, в нынешних правителях российских течет лебединая кровь. Интересно, умеют ли они превращаться в лебедей? Почему-то Лизе сложно было представить в образе дивной птицы великого князя Александра Константиновича. Думать о нем сейчас было неприятно, она надеялась только, что он забудет о ней, если еще не забыл. Перстень, как советовал Воронов, она надежно спрятала. Поначалу, правда, долго приглядывалась, где ж тут чародейство? Ничего, конечно, не увидела, но Федору Ивановичу она поверила.

Пока ехали в Яблоньки, Лиза все высматривала Воронова из окна кареты и очень скоро научилась отличать – он был крупнее обычных птиц и будто даже чернее. Он летел за ними. Весь путь, неустанно. А в нем ведь тоже царская кровь, только другая. На море-океане, на острове Буяне, на семи дубах… Это тоже, поди, в Запределье. Вот ведь как душа теперь томится!

Теперь Лиза другими глазами смотрела на поля, леса, деревеньки, мимо которых проезжала. А вдруг где-то среди них есть место особое, потаенное? Откуда можно в волшебный мир попасть. Вот бы туда снова, хоть на пять минут!

А сейчас Лиза гуляла по яблоневому саду поместья Измайловых. Уже вечерело, и девушка накинула шаль поверх шерстяного платья. Она глядела на нежную поросль травы, на развернувшиеся из почек листочки – и вспоминала Лебединый край и Хрустальное озеро. А Воронов говорил что-то о том, что бабушки ее непростые. Неужели и правда ведьмы? Этого Лиза не хотела, она не любила темного колдовства. Волшебство – другое дело. Может быть, в ее саду – уж точно самом красивом яблоневом саду во всем свете! – тоже есть волшебство?

Вот бы Воронов прилетел! Он бы так много мог ей рассказать.

Она его совсем не боится. Может, зря? В Москве Лизе доводилось слышать о нем дурное, но при встрече показалось, что он человек чести.

Алексей Никитич уехал по делам в Чудногорск, оставив дочь на старую няньку, до сих пор живущую в их доме из милости. Впрочем, на смиренную приживалку Кузминична, которая еще Алексея Никитича нянчила, ничуть не походила: сама ключница[9] ее боялась. Если отец вдруг задержится в городе, то и к ее, Лизы, дню рождения, чего доброго, не поспеет. Хоть и не зовут они гостей, но все же… Вон и тесто на пироги для праздничного обеда уже замесили. Что-то тревожит отца, но что – Лиза не могла понять.

– О чем задумались, милая барышня? – спросила Таисья, входя в садовую калитку. – Вечереет, не замерзли бы.

– Ничего, не замерзну… Тая, ты так много сказок знаешь и древних историй, скажи, может ли наш сад быть волшебным?

– Помню-помню, вы здесь птицу Сирин и птицу Алконост встречать собрались. – Тая улыбнулась. – По мне – все что хочешь волшебным может оказаться. Не угадаешь заранее.

– А что ты знаешь про Царя-Ворона?

– Ветров сын который? Так вы и сами все знаете. Ветрами повелевает. Дуют они с острова Буяна и достигают наших земель.

– Из Запределья приходят?

– Говорят, что так.

– А сын его, Ворон Воронович?

– У того в голове ветер. Девиц похищает, а иные и сами к нему идут. Женится, а жены его не старятся, долго живут, молодыми умирают. А он едва одну схоронит, уже другую берет.

– А сам живет до сих пор?

– А что ему сделается? Его-то век бесконечный, и сколько девиц у него уже побывало… Ах, незадача!.. – Тая, нахмурившись, смотрела на рукав своей рубахи. – Порвала, наверное, за гвоздь в калитке зацепила. Ох, как же…

– А зашить по-прежнему боишься? Машу попроси, скажи, что я велела.

– Смеются девушки надо мной.

– Ну и глупые, что смеются. Я читала, бывают разные непонятные страхи у людей. Кто чего боится. Ты вот иголок… ладно, я тебе новую рубашку подарю.

– Да я попрошу зашить… как прикажете, – Таисья вымученно улыбнулась и перевела разговор на другое. – А что это вы, Лизавета Алексеевна, сказками про воронов интересоваться изволите?

– Да так… Ветер в них, говоришь?.. Против ветра силы нет.

– Ну как же нет. Это мы, люди, не можем обуздать могучий ветер и птицу достать с неба, а с волшебством-то все можно.

– Расскажи!

– Камень есть, самый-самый сильный, Алатырь, из-под него Синь-река течет и, незримая, впадает во все моря, что есть на свете. И вот Алатырь, белый камень, хоть ветер притянет, хоть облако или птицу. Да все, что по небу летает. Притянет и не отпустит. Не просто так, конечно, слова особые знать нужно.

– Так где он, тот Алатырь…

– До него добраться и правда непросто, но ходят по миру осколки… вот над ними-то и ворожат.

– Откуда ты все знаешь, Тая?

– Старух люблю слушать. Так что, барышня, идете в дом? Кузминична гневается.

– Отец свою нянюшку словно маленький боится, – звонко засмеялась Лиза. – Ладно, не стану сердить старушку. Да и книгу нашла интересную у папеньки в шкафу. Так что и правда, идем, Таичка.

Проводив барышню в ее комнату, Таисья принесла ей малинового чая с крендельками, а потом, уже по темноте, прошла через яблоневый сад в примыкавшую к нему дубовую рощицу.

Когда вышел к ней навстречу высокий человек в мужицкой одежде, Тая запричитала:

– Да что ж житья от вас нет, окаянных, уж думала все, оставили Москву, так не увижу больше рожу твою пакостную… А вы и сюда добрались!

– Тихо, девка, – цыкнул на нее Шатун. – Скажи спасибо, что с тобой мы еще по-хорошему. Слушай, короче. Надо нам, чтобы барышня твоя через час была на этом вот самом месте, а в доме о том чтоб ни-ни! Как ты это уладишь – твоя забота. Не сумеешь – хуже будет обеим.

В темноте глаза Таисьи как-то злобно блеснули.

– А знаешь что, медведь-шатун. Не исполню я твоего приказа. Довольно и того, что я тебе в Москве про Лизу лишнее болтала. Она девушка добрая. А добра я мало от кого видала.

– Так больше и не увидишь, – усмехнулся Шатун, степенно поглаживая бороду. – Нешто она при себе держать тебя станет, когда узнает, кто такая ее горничная? А ежели все узнают? Дом господ Измайловых за версту обходить станут!