– Федя… – светло-карие глаза Зинаиды гневно блеснули. – Можешь похитить молодую Измайлову?

– Похитить? – удивился Федор. – Твоя предприимчивость просто пугает. Что мне с ней делать?

– Что угодно. Только опорочь ее так, чтобы никакая любовь не устояла перед слухами, которые мгновенно разнесутся по Москве.

– Мне кажется, – холодно ответил Воронов, – вы меня, Зинаида Сергеевна, с вашим слугой Чаловым перепутали. Это ему такие дела под стать. Никогда ничем подобным не занимался и впредь не стану.

Зинаида, насмешливо прищурившись, посмотрела на Воронова, стараясь, чтобы взгляд не выдавал ее истинных чувств. Она на самом деле боялась его.

– Мне казалось, Черный Ворон на многое способен. Хочешь поторговаться?

– Не надо, Зина. То, что я тебя когда-то от твоего унылого мужа избавил, еще не повод считать меня мальчиком на побегушках. Да и то – поединок был отменный. Граф, мир его праху, шпагой владел как никто, недаром он так упорно искал со мной ссоры.

– Но тогда он на пустом месте ревновал, – тихо сказала Зинаида, отводя взгляд. – Все считают, Федя, что я тебе от дома отказала, но ведь это не так. Ты всегда ко мне вхож… днем и ночью. Я не столь уж щепетильна, ты ведь знаешь, и память супруга никогда чтить не собиралась.

– Милая моя Зинаида Сергеевна, то, что могло быть тогда, да не случилось, теперь, спустя годы, ворошить не стоит. Я что угодно для тебя сделаю, лишь бы ты была счастлива, но всему же есть предел. Давай считать, что этого разговора и вовсе не было.

– Ах вот оно как. Хорошо, Федор Иванович. Тогда прошу вас и в самом деле забыть дорогу в мой дом.

– И я бы уже это сделал, Зинаида Сергеевна, если бы вы столь горячо не возжелали обратного.

– Мне бы стоило навсегда порвать с тобой, Федя, – с горечью произнесла графиня.

– И правда, стоило, – негромко ответил Воронов. – Поверь, я уже давно не вспоминаю, что Зина Калинина была моей невестой. Пока не появился граф Загорский…

– Но ты же понимаешь – влияние графа, давление семьи…

– Не повторяйся, Зина. Все это я уже слышал и ни в чем тебя не упрекаю. Я и правда хочу, чтобы ты не грустила, но губить ни в чем неповинную девочку ради твоего каприза не стану.

– И это твое последнее слово?

– Да.

Зинаида Сергеевна поднялась с софы, Воронов тоже встал с кресла.

– Прощай, Федор.

– Прощай, Зина.

Даже не поцеловав ручку графини на прощанье, Федор Иванович обернулся вороном. Посмотрев, как скрывается в небе черная птица, Зинаида со злостью захлопнула окно.

– Проклятый оборотень… – прошептала она. Потом позвала слугу и приказала:

– Чалого ко мне.

Ожидая своего подданного, Зина старалась успокоиться, не дать досаде прорваться. Даже наедине с собой она считала это недостойным. Интересно, понимает ли Феденька, почему она предпочла ему тогда графа Загорского? Конечно же, правдой было и то, что влюбленность графа всем казалось счастливой звездой, просиявшей для Зины, и отец не потерпел бы от дочери «капризов». Но главное – Воронов не скрыл от невесты своей истинной природы, не хотел, чтобы между ними были тайны.

А она испугалась. Не решилась выйти замуж за того, кто не совсем человек. Наверное, Федор все-таки понял… конечно, понял, потому и зла на нее не держал. И сейчас Зина была уязвлена, она-то не сомневалась, что Воронов влюблен по-прежнему и самоотверженно готов для нее на все. Какая глупая иллюзия!

Но разрушение этой иллюзии и вполовину не причинило столько боли, сколько предательство Александра. Внутри все кипело и кровоточило, и Зинаиде представлялось, как она задушит Измайлову своими руками. Нет, как такое возможно?! Приворожила она, что ли, великого князя?

Неожиданная догадка заставила Зинаиду прикусить указательный палец, как она всегда делала в сильном волнении. Перстень! Бабка у девчонки, кажется, родом с Урала. Уральские малахиты – непростые камни. Может быть, ни в каких других нет столько волшебства. Неужели Елизавета Измайлова…

Вошедший слуга доложил о прибытии Петра Матвеевича Чалого.

Несмотря на воскресный день и позднюю литургию[5], в Преображенском храме, что в Лебяжьей роще, прихожан было немного. Этот храм был самым удаленным от сердца столицы, и только жители ее восточной окраины собирались в нем по воскресеньям и праздникам.

Лиза эту церковь очень любила. Маленькая, деревянная, без позолоты, со скромным иконостасом. Икон здесь немного, но все большие, старинные. Душа тянется ввысь, когда глядишь на потемневшие от времени и при этом такие светлые лики.

Но сегодня молитва не шла. Совсем.

Да и как тут молиться, когда в самом темном углу храма стоит великий князь и глаз с нее, с Лизы, не сводит? Девушка зарекалась, что ни разу больше не обернется. Но оборачивалась – и видела его взгляд. Отводила глаза, и все равно его чувствовала. Но разве так можно? Разве за этим ходят в храм? Как он только может?!

Она была сама не своя с того бала. Вообще-то неприятности начались еще раньше. Удобно устроившись рядом с дочерью в экипаже, Алексей Никитич негромко поинтересовался, как в ее ушках и на пальчике оказались украшения его матери, хранившиеся запертыми в столе.

Лизе стало досадно. Почему отец прячет все эти прелестные вещицы? Они же ее, Лизины, по праву! И если не на такие балы их надевать, так когда же? Вечно им, что ли, скрытыми оставаться? Из-за этой, возможно, несправедливой досады, а еще чтобы не выдать Яшку, научившего ее взламывать замки, Лиза и ответила, придавая голосу как можно больше загадочности:

– Может быть, малахиты сами нашли меня…

К ее большому удивлению, отец в ответ и слова не произнес, но задумался и будто помрачнел. А она огорчилась.

Но на балу Лиза забыла об этом разговоре. Все произошло как в раззолоченном воображением сне. Бальная зала сверкала, музыка, казалось, благоухала – такой она была цветочно-воздушной. Великий князь вел Лизу в вальсе, а в ней что-то взыграло, как от вина. Что-то словно даже чужое, не ее. А он смотрел… смотрел… вот как сейчас. Тогда ей было весело, светло, как в сказке. У князя Александра глаза такие бархатные, и он был так мил с ней! Но Лиза думала, что все это останется там, в сказке, а за порогом графского дома развеется как дым.

Она и не жалела на следующий день о том, что все прошло. Но Александр неожиданно ей написал. И теперь искал встречи.

А Лиза рассердилась. Она не была честолюбивой, тем более не желала стать темой для пересудов. Хотя этого уже не избежать. Достаточно! Ни одним взглядом, ни одним движением она больше его не поощрит.

Девушка демонстративно отвернулась от великого князя. Но тут же нашла новый повод отвлечься от икон. В противоположной стороне стоял мужчина в черном наглухо застегнутом сюртуке. В руке он держал шляпу. Темные блестящие волосы, тщательно расчесанные на косой пробор, падали на лоб густой волной. На этом молодом человеке девушка невольно задержала взгляд – как-то слишком уж резко он был красив. Казалось, еще посмотришь – глаза заболят. Лиза поскорее отвернулась. Вот напасть-то: и не помолишься спокойно.

Наконец-то вынесли крест для целования. Служба завершилась. Алексей Никитич и Лиза вместе со всеми неспешно направились к выходу из церкви. В притворе[6] великий князь поравнялся с девушкой в тот миг, когда она оказалась позади отца, и шепнул ей:

– Где я могу теперь увидеть вас?

– Это невозможно, – ответила она холодно и поспешила поскорее выйти из храма вслед за Измайловым. К ее радости, Александр Константинович от них отстал.

Лиза взяла отца под руку. В храм они всегда ходили вместе, пешком, и так же возвращались. Но сначала, по недавно установленной Лизой традиции, следовало прогуляться к Майскому пруду. Лебеди уже вернулись, девушка была в предвкушении и специально захватила из дома хлеб.