Кто и по кому стреляет с орбиты? Чья взяла там, в космосе? Он включил дельта передатчик в режим поиска известных каналов КСПС.
— Время вышло, — подала голос Лючия.
Соколов обернулся к ней. Да, она же говорила, что нужно было продержаться…
— Всё-таки полковник был прав, а я нет, — продолжала она.
— Так что это всё означает, в конце то концов? — спросил Николай просто и прямо, — и кто уже этот твой полковник?
Он хотел ещё что-то спросить, хоть Лючия и не торопилась отвечать, но один из общих шифрованных штабных каналов заговорил голосом командора Штайнера:
«Всем уцелевшим, вне боевых командных каналов, доложить о состоянии и местонахождении в течении десяти минут».
Секунду подумав, Соколов сообщил о себе и своём местонахождении.
— Доложил где мы. Примерно. Надеюсь нас подберут, — сказал он, ни к кому не обращаясь.
— Конечно подберут, — прищурившись, выдала Лючия, — а хотя, ты же не в курсе. Ты на самом деле ценный кадр. Мадам тебя для своего проекта выбрала. А уж как она к тебе принюхивалась, приглядывалась. Приказала даже присматривать за тобой.
Он молча выслушал её и кивнул. Было похоже на правду.
— Так ты возьмёшь меня с собой? — уже очень мягко спросила Лючия, склонив голову набок и заглядывая в глаза, точно так же, как это делала Мадам, — мне что-то расхотелось умирать…
Николай тоже смотрел на неё, пытаясь заглянуть в чёрную глубину, позади зрачков. Так и не отрываясь от её глаз, он кивнул.
— Да. Теперь я тебя не отпущу. Пока ты мне всё не расскажешь, — и переведя взгляд на Гвоздикину, добавил, — глаз с неё не спускай.
Голубые вспышки, молнии яростного гнева орбитальных богов войны, разили с небес ещё почти десять минут. Соколов снова сел и прислонившись к стене, наблюдал. А потом прилетел простреленный насквозь, лишившийся половины броневых экранов, аэротранспортёр.
Подхватив Лючию, как мешок, Наталья запрыгнула в аэротранспортёр, вслед за Соколовым. Внутри десантного отделения не было никого. Освещение не работало, дневной свет шёл в распахнутые боковые люки и проникал через здоровенные, сквозные пробоины. Летела машина не совсем прямо, немного кренясь и кося вправо, но двигатели гудели ровно. Было непривычно находится в боевой оболочке и не иметь возможности взглянуть вдаль её приборами. Над городом повсюду поднимались столбы чёрного дыма. Сверху хорошо были видны места взрывов снарядов осадной пушки. Огромные, круглые вмятины посреди городских массивов. В центре, из четырнадцати небоскрёбов уцелело только два. А территория на подлёте к космодрому, походила на лунный ландшафт. Всё время полёта, Соколов сидел неподвижно и молча, глядя в открытый боковой люк.
На космодроме стояли оба «горностая» с «Окинавы» и один с «Кантабрии». Аэротранспортёр сел рядом с последним. Второй пилот позвал Соколова и вместе с ним Гвоздикина, с Лючией на плече, взобралась на борт. Внутри уже было несколько легко раненых офицеров, да множество конторских ящиков, набитых стандартными накопителями информации и документацией.
«Горностай» взмыл в небо и со всей своей прыти взбирался на орбиту. Наталья смотрела на задумчивое и одновременно ожесточённое лицо командира. И Лючия тоже пялилась на него. Что эта хитрая шлюха высматривает?
В медицинском отсеке десантной палубы «Кантабрии», уже суетились врачи, медтехники и механики. Наталья вломилась туда, грохоча пыльными бронированными ступнями и толком не зная, к кому ей обратиться. Рядом со входом, на медтехническом станке какого-то десантника вытаскивали из его развороченного, обугленного «улана». Врач, только что закончивший осмотр раненого в лёгком офицерском бронекостюме, обернулся на топот. Быстро окинул взглядом махину боевой оболочки и заметив в её руках вторую фигуру, кивнул ассистентам. Лючию сразу подхватили на руки два медицинских андроида и отнесли в бокс травмотерапии и лёгких ранений. Доктор куда-то быстро ушёл. Внесли ещё раненого, на носилках с системой поддержания жизни. «Хризантема» развернулась, протопала к выходу и направилась в отсек обслуживания боевых киборгов десанта. Там Гвоздикина ступила на станину ремонтно-технического автомата, выбралась из повреждённой боевой оболочки и сразу прошла в свободную тестовую капсулу. Она даже не посмотрела, нет ли кого рядом, даже не подумала, что на её голое тело сейчас кто-то может обратить внимание.
Сразу после выхода из шлюза, Соколов получил приказ прибыть на мостик, лично к командору. Он отправился туда как есть, практически с ног до головы в бетонной пыли.
Если на мостике «Окинавы» нестандартными были только конфигурации оборудования, то здесь Николай увидел полностью переделанную схему постов. Словно он оказался на каком-нибудь тяжёлом крейсере. Целых два артиллерийских поста, расширенный пост ракетной боевой части, два поста слежения и два поста связи — оперативный и командный. Здесь даже было отдельное место флагмана, куда сходились все потоки информации. Туда Соколов и направился.
Штайнер смотрел на специально увеличенный кусок тактической проекции, в котором крупным планом виднелся развороченный несколькими прямыми попаданиями «сарацин». Подпись рядом услужливо сообщала, что это эсминец КСПС «Окинава». Рядом, уже почти на границе его осевого поля, второй «горностай» с «Кантабрии». Десантная машина сканировала ещё частично действующий корабль. Спасательная команда искала выживших. Других кораблей в поле видимости не было. Ни ВКС, ни КСПС.
— Видишь, Соколов? — не оборачиваясь сказал Штайнер, — не дождались меня, на неподвижной мишени отыгрались. А Декстер был отличным парнем. Капитаном тоже отличным. И ребята у него толковые подобрались.
У Николая не нашлось слов, чтобы ответить. Он только взялся рукой за край бокового монитора и смотрел на изображение, да строки состояний подбитого эсминца. Сколько времени прошло с того момента, как он погрузился в десантный транспорт и покинул борт «Окинавы»? Три часа? Четыре? И только благодаря этому до сих пор жив. Судя по большой, сквозной пробоине, в районе командного центра, скорее всего все, кто был на мостике, просто мгновенно сгорели, испарились. Если бы Маккелен не вызвала его на планету, в момент попадания он был бы там же.
— Может быть, хоть кто-то там ещё жив? Кто-то мог выжить.
Командор пожал плечами и наконец повернулся. И едва взглянув ему в глаза, Николай заметил в них скрытую, загнанную в глубину, боль. Несмотря ни на что, старик до сих пор, всё ещё тяжело воспринимает гибель своих подчинённых.
— Мне тоже хотелось бы в это верить, — проговорил Штайнер, ровным и подчёркнуто бесстрастным тоном, — но это война. И я слишком хорошо знаю, как оно бывает.
Война. Соколов воспринял это слово спокойно, настолько спокойно, что от этого самому становилось нехорошо. Возможно ему просто не хватало уже душевных сил, а быть может, он просто всё ещё был в боевой обстановке, с головой и с ногами.
— Мы против всех, командор? — спросил Николай первое, что пришло на ум.
Было похоже, что Штайнер ждал именно этого вопроса.
— Почти. АНК для нас теперь враждебная территория. Ты должен усвоить, как это всё работает. Для всех, кто живёт привычной жизнью под управлением Земли, мы — мятежники, изменники и предатели. И все они будут до последней капли крови защищать от нас Альянс, защищать систему. Никто не поверит в наши «сказки» о чужаках. Тебя ведь в трибунале не слишком слушали?
Соколов несколько раз быстро кивнул.
— Но тогда нам остаётся только бежать и прятаться.
Командор откинулся на спинку кресла-капсулы.
— Да, Николай, бежать и прятаться. Чтобы сохранить знание, собраться с силами и отыскать выход. Единственное место, где можно найти ответы и может быть даже помощь, это внутренняя часть «Арахны».
— И мы отправимся туда?
— Нет. Не с этим двигателем. Видишь ли, прыгать вглубь «Арахны» на стандартном движке АНК — самоубийство. Там болтается несколько сотен ложных маяков, которые нельзя отличить от настоящих. Они там со времён войны и они не дают правильно рассчитать прыжок. Да и кто там станет помогать солдатам АНК, пусть и бывшим?
