"Но почему-то все отказываются замечать очевидное, а именно, что все вышесказанное, касаемо термодинамических процессов, вполне применимо в нашей обычной человеческой жизни, особенно во взаимоотношениях между мужчиной и женщиной. Итак, вернемся к термодинамике. Согласно ей примером такого изоэнтропийного процесса, то есть не вызывающего роста энтропии, является адиабатное расширение пара в турбине. Адиабатное, значит, без подвода теплоты к рабочему телу и без отвода ее от него. Только в этом случае пар наиболее эффективно проявит себя в турбине, произведет максимальную работу. Улавливаете, как это соотносится с личностью Шерлока Холмса, не терпящей праздности и обретающей единственно возможное отдохновение в напряженном труде?! Ведь по сути дела, Холмс является идеальной машиной, совершенным механизмом с КПД, предельно близким к термическому коэффициенту цикла Карно. Будет преступлением поместить такой механизм в условия, когда его эффективность снизится едва ли не до нуля. Иными словами, подвод и отвод теплоты для Холмса так же противопоказан, как и для парового двигателя, производящего работу за счет расширения рабочего тела. Но что есть теплота в нашем житейском смысле? Это забота, элементарное человеческое внимание, составляющие суть семейных отношений, и чем они прочнее и душевнее, тем губительнее скажутся на эффективности Холмса. «Дорогой, я нагладила тебе стопку воротничков», – промурлычет дражайшая супруга, и вот уже направленное тепло ее заботы собьет Холмса с заданной адиабаты. Стоит ему в ответ улыбнуться или похлопать ее по щеке, и отведенное тепло его признательности вновь отклонит его от идеального курса. Такое вредное воздействие в семье обоюдно, то есть деградации подвергнется и его супруга, но уже со своего неизмеримо более низкого уровня. С каждым днем их отношения будут делать их обоих все более несовершенными, и самое ужасное, что в этом нет и капли чьей-то вины. Все мы разрушаемся согласно закону Вселенной, и происходит это с нами тем быстрее, чем трогательнее и сердечнее мы проявляем заботу друг о друге. Даже если предположить совсем испортившиеся отношения или брак по расчету, нам никак не избавиться полностью от этого взаимодействия. Поскольку семейный институт в обществе необходим, я даже и не буду пытаться подвергнуть сомнению его целесообразность. Но необходимо и понимать связанные с ним неизбежные издержки, которые я только что обстоятельно описал. Исходя из этого, я полагаю правильным исключать из неэффективного режима семейной жизни наиболее ценные, производительные и отличающиеся редким совершенством механизмы, одним из которых, безусловно, является Шерлок Холмс".

Вот так. И хоть я уяснил из всего этого только лишь про стопку воротничков, свойственная мне интуиция подсказала, что сия блистательная аргументация чугунным молотом сплющила мозги не только в моей голове, и что ответные возражения со стороны "Лиги святости семейных уз", вписывающиеся в пределы заявленной почитателем карноциклов научной дискуссии, попадутся мне на глаза не скоро.

Холмса настолько восхитила идея о том, что свойственная ему бесстрастность, в которой я нередко упрекал его, является непременным условием эффективности его интеллекта, что он предложил мне переименовать "мой" дедуктивный метод и в последующих рассказах использовать определение "адиабатно-изоэнтропийный", чтобы закрепить новым термином оправдание его холодности. И если тогда я ответил ему решительным отказом, подозревая, что Дойл, даже получив соответствующую подсказку, может воспринять такую идею в штыки, то теперь при обсуждении будущего мисс Морстен мне пришлось признать, что я обязан взять его на себя, чтобы защитить мир хоть на время от происков дьявольской энтропии, и чтобы Холмс мог беспрепятственно предаваться счастью со своей любимой адиабатой.

А раз так, мне следует уже сегодня приступить к процедуре, не хочется говорить, соблазнения, но как еще иначе это назвать? Очаровывание? Влюбление? Втюривание, в конце концов? Не знаю. Равно как и то, каким образом я этого буду добиваться, поскольку Холмс настрого запретил мне открывать рот, заявив, что все разговоры с девушкой берет на себя. Лучше всего, по его мнению, если я буду загадочно молчать. Ну, или на крайний случай помалкивать.

– Почему лучше всего? – поинтересовался я.

– Потому что лучше всего делать то, что у тебя получается лучше всего, – ответил он. – Заметьте, я не требую от вас обратиться в полное ничто. Выражайтесь в безмолвии сколько угодно. Считайте, что в этом смысле у вас развязаны руки.

Я послушался и задумался довольно глубоко, тем более, что последние слова моего друга вполне располагали к этому. Предоставив мне полную свободу и заткнув рот, Холмс подтолкнул меня к выводу, что ключевое слово, вокруг которого следует выстроить дальнейшее поведение с мисс Морстен – "загадочно". Неужели он имел в виду пантомиму?

Через минуту до меня донесся его восторженный возглас:

– Вот! Самое то! Что вы сейчас делали?

– Ничего.

– Впредь именно так и поступайте, – удовлетворенно заключил Холмс. – Это занятие предает вам удивительно загадочный вид. Поневоле хочется спросить, какого черта… Впрочем, не важно, главное, мисс Морстен, ручаюсь, будет заинтригована.

– Полагаете, этого хватит для нужного впечатления? – засомневался я, потому что ни одно поручение Холмса еще не давалось мне столь легко.

– Плюс безупречный внешний вид, естественно. Ваш новый костюм подойдет идеально.

– Признайтесь, Холмс, не жалеете, что отговорили меня, когда я хотел взять другой, с позолоченными пуговицами? Тогда бы я гарантированно разжег в мисс Морстен любопытство.

– Тем, что вы брандмейстер? Кусаю локти, Ватсон. Ну подумайте сами, зачем вам ослепшая супруга?

– То есть как? – опешил я.

– Теми пуговицами вы бы сожгли ее зрение до конца жизни.

Так же категорично Холмс отверг мое предложение вдеть в петлицу розу и тем самым приобрести еще более неотразимый вид, заявив, что подобными стараниями быстрее накличешь неотразимые напасти.

– Вам не угодишь, – вырвалось у меня с досадой. – Любое мое предложение вы принимаете в штыки.

– Ваши предложения только еще больше убеждают меня, что я нашел для вас самое подходящее занятие. Подумайте сами, случится какая-нибудь кутерьма, придется проявить энергичность, и тут вы со своей розой. Так и вижу, как вы ее поправляете на бегу.

Таким образом, все мои идеи одна за другой были решительно отметены. Кроме одной. Поэтому с чувством, что последнее слово все-таки осталось за мной, я отправился к парикмахеру.

Из дневника доктора Уотсона

– Наконец-то! Вам же английским языком сказали быть в шесть! К дьяволу вас с вашей пунктуальностью, джентльмены!

Этой фразой ознаменовалось наше появление у театра "Лицеум". Радует, что хотя бы не мисс Морстен поприветствовала нас таким экспрессивным образом. Снедаемый нетерпением вокруг девушки кружил мелкий смуглолицый тип, и, когда она, завидев нас, радостно вскрикнула и указала в нашу сторону, тот не преминул выплеснуть на нас свое раздражение. Нам пришлось сделать вид, что мы толком не расслышали большую часть реплики, особенно в том месте, где прозвучал адрес, потому что мы действительно порядком задержались из-за того, что очень тщательно готовились к ответственному делу. Мисс Морстен вежливо улыбалась, но по виду бедняжка совсем продрогла, поскольку в добавок к нашей проволочке подкачала и погода. Со стороны Темзы тянуло принизывающим холодом, обретающим особую резвость между колонн "Лицеума".

– Я уже подумала, что сегодняшний вечер выдастся ветреным во всех отношениях, – призналась она, придерживая шляпку рукой и глядя с некоторым сомнением на мой парадный вид.

– То есть как? – не понял я.

– То есть, что вы передумали участвовать в моей судьбе и предпочли сегодняшнюю премьеру в"Лицеуме". Вы выглядите так, будто собрались в театр.