– Представить себе рядом с нею мужчину…, – не найдя подходящего эпитета для такой сцены, мистер Харрис за неимением неба обратил взгляд к потолку. – Как вы думаете, стал бы Эйнштейн обсуждать теорию относительности со своей морской свинкой в качестве последней проверки на предмет возможных слабых мест перед тем, как объявить о ней в научном мире?

– А она у него была? – спросил обескураженный вопросом Дэни, уже не зная, откуда ждать подвоха.

– Не только была, но и принесла ему всемирную известность, юноша!

– Свинка?!

– Теория!!!

– Про теорию я слышал.

– Слава Богу! – простонал мистер Харрис и потрогал свой лоб. – Умоляю, забудьте о ней как можно скорей. Как и о свинке. Была или нет, в любом случае, по причине колоссальных различий во взглядах на жизнь, вкусах и интеллекте это так же невозможно, как и отношения мисс Марпл с мужчинами, превращавшимися рядом с нею в ничто. Разница лишь в том, что в ее примере разрыв куда больше.

Дэни при его небогатом опыте знакомств со старыми девами был вынужден признать, что, коль дело обстоит именно так, внук отпадает. Даже если бы это совершенное творение каким-то чудесным образом произвело на свет потомство (один такой пример известен), в его число никак не смог бы затесаться проходимец, который спустя полвека принялся бы вымогать деньги, втюхивая почтенному издательству, коим теперь несомненно является "Финчли-ньюс", явную фальшивку.

– По той же причине с вашего позволения я не стану тратить время и на письмо от правнучки патера Брауна, – добавил мистер Харрис, зашвырнув в угол сразу два конверта, а у Дэни, снявшему из-за многочисленных трещин в стеклах свои розовые очки, хватило благоразумия не спрашивать, кто это.

– Но вы кое в чем угадали, – подбодрил приунывшего Хьюза главный редактор. – Плод внебрачной связи, так вы выразились? Следующее письмо как раз от такого фрукта.

Особенность отношения Дэни к профессии заключалась в том, что он сторонился слишком легких и общедоступных путей. Журналистика – таинство, которое нельзя осквернять подобным отношением, тем более, если это сулит выгоду. Подобно альпинисту, чурающемуся встреч с туристами, журналист должен избегать троп дилетантов. По этой причине, если бы в то время уже существовал интернет, Дэни со стоицизмом аскета запретил бы себе такой избитый способ получения информации. Не сказать, чтобы его собственные источники давали ему какое-то преимущество, однако даже он краем уха когда-то читал (или слышал одним глазком, он уже точно не помнит), что чета Мегрэ была бездетной. Поэтому со стороны мистера Харриса было очень своевременным указать на то, что отписавшийся фрукт возник на свет при тех обстоятельствах, когда чету можно было продолжать считать бездетной, а самого комиссара – нет.

Сногсшибательными подробностями о приключениях великого отца за скромную плату готов был поделиться внебрачный сын комиссара Мегрэ, зачатый, по его признанию, знаменитым сыщиком ввиду колоссальной занятости прямо при исполнении служебных обязанностей, а именно, в подвале отеля "Маджестик" в шкафу под номером восемьдесят девять.

– Любопытно, что ему настолько подробно известны обстоятельства своего, так сказать, жизненного старта, – отметил мистер Харрис. На что Дэни не без смущения отозвался, что, мол, и в самом деле любопытно.

– И этот номер, – хмыкнул мистер Харрис. – Парень оказался с юмором.

– А что с ним? – спросил Дэни, ощутив холодок под ложечкой, и добавил уже больше по привычке: – Я про номер.

– Это и в самом деле занятно, – улыбнулся мистер Харрис такой счастливой улыбкой, будто его одарили лучшей шуткой за всю жизнь. – Невежество – любимое лакомство чужого остроумия, в который уже раз убеждаюсь в этом. В данном случае мое невежество вынудило меня поинтересоваться, и я не пожалел, так что и вам советую. Вовсе необязательно читать целиком роман. Вы же не читатель. Только начало [В дебюте романа Сименона "В подвалах отеля "Мажестик"" в шкафу под номером восемьдесят девять было обнаружено тело задушенной женщины – Прим. ред.]. А пока прошу вас поверить мне на слово, что и это, – мистер Харрис двумя пухлыми пальчиками изящно подцепил конверт за самый уголок, – придется отправить по тому же адресу.

В сравнении с тем, как скоро Дэни ощутил опустошение, шарики сдуваются целую вечность. Блистательные надежды обернулись глумлением насмешников. Редакция подверглась массированной атаке, по сути дела, изощренной травле исполненных сарказма любителей розыгрышей, и в этом выразилось подлинное отношение публики к триумфу "Финчли-ньюс", к его, Дэни, триумфу, тогда как он об этом отношении даже не догадывался. Вся его гордость, так эффектно оттененная скромным, исполненным подлинного достоинства поведением, теперь выглядела нестерпимо нелепой. Феерический конфуз оглушил его, и он покорно, не находя в себе смелости прекратить пытку, вдыхал его тяжелый смрад.

Но уязвление все же не могло сравниться со страхом за дальнейшую судьбу его детища. Такой тревоги за "своего Холмса" он не испытывал даже тогда, когда непроницаемая физиономия Питера Лестрейда не сулила ничего хорошего. Какое уж тут продолжение! Мистера Харриса вряд ли соблазнишь ролью самого расписного клоуна в этом цирке, конечно же, еще до их разговора он успел пожалеть, что поддался настырности зеленого Дэни, и уже принял решение свернуть, от греха подальше, затею с дневниками, только зачем-то решил сначала поиздеваться над ним. Ясное дело, зачем. Трудно удержаться от мести после унижения, какое, несомненно, доставило главному редактору чтение всех этих издевок. Такое, что он даже постеснялся в нем признаться, милостиво пропустив Дэни вперед себя.

Но Хьюз легко простил ему эту слабость. Его великодушие было куда больше, ибо равнялось его разочарованию. Испытанное им потрясение не оставило в нем места на мелочи. Не то что злоба, даже средних размеров неприязнь не в состоянии пристать к первооткрывателю, пережившему крушение. Как же жаль! Все только начиналось. Погружаясь в изучение дневников все глубже, Дэни, ощущающий себя сценаристом грандиозной постановки, успел составить себе представление об объеме такой работы. При должном подходе можно было бы завладеть вниманием читателей всего мира на годы. "Финчли-ньюс" распространится вплоть до тех мест, где еще не только не владеют английским, но и не знают, что такой язык существует.

И вот теперь всему конец, и его труды, оказывается, были не напрасны лишь для любителей анекдотических историй.

Но сюрпризы еще не закончились. Глазки мистера Харриса вновь засветились этим чертовым огоньком. В том числе и ради самого редактора Хьюзу хотелось верить, что не одно только злорадство способно вызвать это сияние.

Мистер Харрис объяснил, что ему кое-что вспомнилось. Оказывается, вчера в отсутствие Дэни в редакции произошел любопытный инцидент. Некоторым владельцам не лень тащиться черт те откуда, только чтобы вручить мистеру Харрису лично в руки свои бесценные документы. Дэни было подумал, что неуловимое настроение глаз начальника на сей раз уловлено и раскрыто. С пониманием несовершенства человеческой натуры вместо прежнего раздражения он заключил, что мистер Харрис, рассказывая о недавнем визите, просто напросто не сумел скрыть, как он польщен. Не удержавшись сначала от сожаления на счет столь примитивного повода к самодовольству, он одернул себя мыслью, что следует быть снисходительнее к тем, кто, даже занимая руководящее положение, по сути остаются глубокими провинциалами. Да, мистер Харрис может сколь угодно многозначительно ухмыляться себе в усы и изображать утонченного сибарита в своем кресле, но без Дэни его "Финчли-ньюс" была, есть и будет захудалой газетенкой местечкового пошиба. Родиться на пустом месте такие выводы не могли. За ними стояла серьезная вдумчивая, не лишенная напряженного внимания и способности к сопоставлению, аналитическая работа. Вероятно потому, что Дэни был так поглощен ею, а может, еще по какой причине следующий вопрос мистера Харриса застал его врасплох.