– Вы знаете, кто такой Аниськин? – огорошил тот своего репортера. И заметив, что Дэни не готов ответить ничего определенного, добавил: – Это тот, кто поймал Фантомаса.

Фильмы про Фантомаса сплотили самых разных людей единственным тезисом. О том, что пытаться ловить лысую голову в чулке можно с тем же успехом, что и солнечный зайчик, поскольку, по всей видимости, это явления одного порядка. Не избежавший в свое время того же вывода Хьюз недоверчиво посмотрел на мистера Харриса, и тот как бы оправдываясь добавил:

– По крайней мере, так заявил его внучатый племянник. Его дядя, тот самый Аниськин служил…у меня тут записано, – мистер Харрис потянулся к столу. – Вот. Участковый поселковый. Или наоборот. По-нашему, что-то вроде деревенского констебля.

Действительно, не важно, главное, что этот участливый поселковый поймал Фантомаса, когда французы крепко приуныли. А его племянник вчера здесь имел честь возглавлять целую делегацию из России, состоящую из потомков и наследников инспектора Лосева (нет, Дэни не слышал о таком), капитана Жеглова (и это имя ему не знакомо), и других советский милиционеров.

Замыкал шумную процессию болезненного вида юноша – снова не обошлось без плода тайной страсти, на сей размежду полковником Знаменским и майором Кибрит (последняя, слава Богу, женщина, уточнил мистер Харрис).

К сожалению, переводчику удалось донести до британцев далеко не все из того, о чем так увлекательно рассказывали гости из России. Остались не проясненными такие понятия, как тунеядство, пьянство на производстве, фарцовка заграничным шмутьем и паленая водка, а предположение мистера Харриса о том, что в детскую комнату милиции милиционеры приводят своих детей, если их не с кем оставить дома, вызвало откровенный гогот делегатов. В общем, как Дэни уже, наверное, понял, общение с русскими выдалось очень теплым. Настолько, что мистеру Харрису с превеликим трудом удалось от них отделаться. И ему не хотелось бы еще когда-нибудь оказаться в ситуации, когда приходится отказывать людям, прибывшим настолько издалека и исполненным такими ожиданиями, что прямо у него на глазах меж ними устроилась перебранка из-за порядка очереди, в которую они выстроились, дабы передать уважаемому редактору свои бумаги. Во всяком случае, Хьюзу следует понять, что его руководитель нуждается в передышке.

Понять как следует, означало уловить оба смысла прозвучавшей просьбы. Именно так это расценил Дэни. В тактическом плане она подвела итог разговору, завершив бессмысленную пытку. Стратегически передышка обещала выдаться, по всей видимости, бесконечной, что означало крах его замысла. О Холмсе можно забыть и радоваться хотя бы тому, что мистер Харрис все еще выражает надежды и делится ими вместо того, чтобы указать ему на выход. Прежняя рутина – та самая, готовность отдаться которой без остатка он изображал столь старательно – встала перед глазами, и Дэни, лишившись тепла сказки, ощутил даже не скуку или бессилие – возвращение неотличимых друг от друга будней откровенно пугало.

Он послушно кивнул и собрался уже повернуться и выйти, но мистер Харрис неожиданно резво поднялся со своего ложа, прошел в тот угол, куда бросал конверты, и, подобрав их, вернулся. Ложиться, однако, не стал, а в задумчивости постоял у стола.

– Вот что я вам скажу. Не всегда есть смысл возражать против того, чтобы вас пытались водить за нос. Зачастую, возражения – непростительная роскошь. – И посмотрев на понурую физиономию Дэни, неожиданно усмехнулся. – Пусть себе развлекаются. Вам бы, кстати, тоже не помешал вид повеселее. Что вы так скисли? Неужто подумали, что я сверну лавочку из-за такой ерунды?

Дэни отказывался верить своим ушам. Возрождение быстротой застало его врасплох так же, как до того – казусы. Он не понимал, пока мистер Харрис не предложил ему зарубить себе навсегда где хочет: тираж – единственная святыня, достойная поклонения.

– Мы наплаву, все остальное – чепуха. Скажу вам откровенно, Хьюз, ваши бумаги спасли газету. По крайней мере, на некоторое время. Последний год мы продержались лишь тем, что владельцы тешили себя надеждой продажи. В противном случае нас давно бы разогнали. Но теперь, когда мы утерли им носы, об этом не может быть и речи. Продолжаем печатать, будущее покажет, кто прав. Что у вас на очереди?

– "Знак Четырех" и "Желтое лицо" [Повесть и рассказ А.К.Дойла, на основе которых построено дальнейшее повествование – Прим. ред.].

– Готовы сдать в набор?

– Хоть завтра.

– Отлично.

Открывшаяся Хьюзу впервые столь отчетливо драма вокруг несчастной "Финчли-ньюс" сжала его сердце, и через эту боль он мгновенно повзрослел. Редакция вдруг стала родным местом, садом, который надо во что бы то ни стало спасти от гибели, и он не обратил внимания на похвалу, о которой когда-то мог только мечтать. В тревоге за одного лишь "своего Холмса"ему стал отчетливо виден его эгоизм. До сего дня ему как-то не приходило в голову, что мало было отыскать эти отсиживающиеся в прошлом призраки и их сказочные письмена. Маленькая бесстрашная "Финчли-ньюс" призвала их из небытия сюда, в этот мир, под свой гостеприимный кров, чтобы их голоса были услышаны. Как это странно – заниматься общим делом и обнаружить настоящую пропасть в подходах. За все время работы здесь Дэни впервые сделал вывод не в свою пользу.

Сегодня мистер Харрис открылся ему с той стороны, что позволяла увидеть кое-что поважнее главенствующего положения. Присовокупив к почету и возможностям – верным спутникам высокой должности – еще и нечто, наводящее на мысль о миссии, его начальник не просто избежал убожества, он вознесся. Пока Дэни с разной степенью успеха убеждал себя, что Холмс ни в коем случае не является его билетом в рай, пропуском в высший свет журналистики, думы мистера Харриса были заняты совершенно другим. Гость спасет хозяина, давшего убежище. Холмс вызволит из беды их всех, и ему не придется объявлять своим сотрудникам об их увольнении.

– А дальше? – спросил Дэни, имея в виду, что при всем многословии доктора Уотсона и инспектора Лестрейда их дневники не бесконечны. – После публикации? Что потом?

– Потом? – Мистер Харрис со скорбным презрением оглядел вернувшуюся на стол пачку конвертов. – Потом, по всей вероятности, возьмемся и за это.

Из дневника доктора Уотсона

Когда я вошел, они разговаривали. Вернее, говорила молодая женщина. Негромко, но как-то по особенному выразительно. Дверь из прихожей в гостиную была открыта, и я не только отчетливо уловил волнение в ее голосе, но и странным образом им заразился. Почему-то захотелось развернуться и потихоньку улизнуть назад на улицу, чтобы избежать их компании. Впервые за все время нашей с Холмсом деятельности я испытал необъяснимую потребность уклониться от встречи с клиентом. Вернусь попозже, и Холмс мне все расскажет. Раздумывая над тем, удобно ли будет исчезнуть, если мое появление не осталось незамеченным, я застрял в нерешительности возле вешалки, куда уже успел пристроить шляпу. В последнее время промедление подводит меня куда чаще, чем поспешные промахи. Ушли в прошлое славные времена, когда горячее желание принести пользу Холмсу затмевало опасения причинить вред по тому же адресу. Ушли, как только я окончательно убедился, что навредить можно даже такому великому человеку, казалось бы, надежно защищенному могуществом своего интеллекта, и что у меня это гораздо успешнее, чем у кого бы то ни было, получается. С тех пор во мне развилась беспросветная рассудительность. Я уже не бросаюсь сломя голову исполнять поручение Холмса, вернее я продолжаю ломать ее, но на иной лад – взвешиваю, прикидываю, предусматриваю наперед, стараюсь учесть абсолютно все последствия и в итоге не могу заставить себя тронуться с места, а Холмс тем временем решает собственную дилемму – действительно ли делать за меня удобнее, чем переделывать после меня, как это было раньше. Вот и сейчас заминка у вешалки привела к тому, что он со своей привычкой поглядывать из гостиной в холл, наконец, заметил меня.