– А вот и Ватсон!
Голос женщины осекся на полуслове, а чуткий Холмс, мигом уловив мое настроение, продолжил ободряюще:
– Друг мой, ваше появление весьма кстати. Очень интересное дело. Присоединяйтесь к нам и знакомьтесь: наша очаровательная гостья – мисс Морстен.
Я был вынужден подчиниться. Женщина оказалась не только молодой, но и приятной, хотя мне показалось, что ее наружности слегка недостает тех черточек, что составляют индивидуальность и либо врезаются в память сами по себе, либо трудно уловимые, тем не менее, придают узнаваемость всему облику в целом. Впрочем, я не слишком вглядывался в лицо мисс Морстен, так как все еще боролся со своим непонятным смущением, тогда как она – я скорее ощутил, чем увидел это – сразу же довольно пристально посмотрела на меня.
– Сударыня, с удовольствием представляю вам моего верного товарища доктора Уотсона. Помимо прочего, как я уже говорил вам, эскулап от Бога и незаменимый помощник в самых опасных ситуациях.
– Очень рад. – Я обошел их и занял свое место, удивляясь, зачем скупому на похвалы Холмсу понадобилось отрекомендовать меня столь пышно. И только потому, что к моему другу совершенно не применимы выражения вроде "заладил одно и то же" или "и не думал униматься", скажу сдержаннее, что он почему-то продолжил в том же духе, только усилив мое чувство неловкости:
– Да, да! Незаменимый настолько, что я вынужден попросить вас еще раз рассказать вашу историю специально для него.
Мисс Морстен выглядела удивленной не меньше моего. На миг мне показалось, что она готова была предложить Холмсу самому изложить мне "ее историю" после ее ухода. Однако Холмс убедил девушку, что для дела будет полезнее, если он выслушает ее дважды.
– На тот случай, если в первый раз вы что-нибудь упустили или посчитали ненужным.
Мисс Морстен уступила со вздохом вынужденного смирения. Ее лицо объяснило мне и этот вздох, и то волнение, коим сопровождался ее первый рассказ. А сама история своим драматизмом только подтвердила мою догадку. Со времени исчезновения капитана Морстена минуло десять лет. Его дочь понимала, как ценно время такого человека как Холмс, и старательно избегала в своем повествовании сантиментальных подробностей, сосредоточившись исключительно на деталях загадки. По этой причине нам не досталось бы ни малейшего намека на то, какой нежной любовью она была привязана к отцу, если б не эта особенная интонация, спугнувшая меня еще в прихожей. Вслушиваться в ее страдание – незажившее и разболевшееся от вынужденного движения обманчиво притихшей памяти – было сущим мучением. Мне вновь пришлось отвести взгляд, так как сделалось ужасно не по себе, во-первых, наблюдать, сколько душевных сил ей приходится тратить на то, чтобы пересказ ее личной трагедии не вышел за рамки бесстрастного изложения фактов, и во-вторых, осознавать, что я со своим опозданием не меньше чем Холмс с его настойчивостью принудил мисс Морстен вновь и вновь прикасаться к ее ране, бередить и вдобавок ко всему внимательно вглядываться в нее и так же подробно и отчетливо улавливать каждый оттенок боли, приносимой такими воспоминаниями. Немудрено, что при первых же звуках ее голоса мне захотелось сбежать. Но я как обычно промедлил. Прозевал шанс выказать милосердие, а затем точно так же сконфуженно пропустил мимо слуха половину важнейших подробностей. После ухода мисс Морстен мне удалось восстановить эту недостающую половину с помощью Холмса, и теперь я спешу зафиксировать мрачный пролог предстоящего дела здесь, пока снова чего-нибудь не забыл. Суть истории вкратце свелась к следующему.
Капитан Артур Морстен служил на Востоке, а точнее в гарнизоне тюрьмы на Андаманских островах. Будучи вдовцом, он отдал свою дочь Мэри на воспитание в довольно хороший пансион в Эдинбурге. Десять лет назад, получив отпуск, он прибыл в Англию и известил Мэри о своем приезде письмом, указав в нем, что будет ожидать ее в гостинице «Лэнем». В означенный день она приехала в гостиницу, но отца там не застала. По сведениям, которые сообщил портье, выходило, что капитан Морстен за четыре часа до этого вышел прогуляться и до сих не вернулся. Не появился он и на следующий день, и ни в какие другие дни. Он исчез. Некоторое время полиция разыскивала его, но тщетно. Единственное, что удалось найти, это странный документ в записной книжке, оставленной намеренно или забытой капитаном в гостинице. Мисс Морстен показала его нам, добавив, что полиция установила, что бумага изготовлена в Индии. Перед тем как подтвердить это утверждение, Холмс сначала обмакнул краешек бумаги в одну из своих многочисленных колб, наполненную одной из тех бесчисленных жидкостей, что ему удалось раздобыть в поисках неуловимого бисульфата бария. Затем он принялся внимательно рассматривать последствия такого окунания, а также принюхиваться к ним. После каждого следующего шага многообразного и разностороннего исследования, разворачивающегося перед нашими ошеломленными лицами, уверенность Холмса в правильности вердикта неуклонно возрастала. Когда он попробовал осторожно поджечь бумагу, а затем попытался поспешно потушить ее, мне пришло в голову, что будет нелишним на всякий случай запомнить содержание того, что пока еще есть, но может исчезнуть вслед за капитаном Морстеном в результате столь тщательного изучения. Я успел рассмотреть, что в центре уцелевшего изображен какой-то план с красным крестиком, а ниже проставлен странный знак с подписью "Знак четырех" и перечнем имен, лишь одно из которых – Джонатан Смолл – выглядело по-родственному, а остальные принадлежали то ли индусам, то ли афганцам. Живописный характер исполнения документа и вся эта таинственность, особенно план с крестиком, навели меня на мысль о спрятанном кладе, тем более, что совсем недавно с подобным сюжетом я ознакомился, благодаря труду некого мистера Стивенсона. Одноногий предводитель головорезов с пришпиленным к загривку попугаем, самый зловещий персонаж повести о пиратских сокровищах, возник перед глазами так явственно, будто проник в комнату вслед за мной через ту же приоткрытую дверь. Я невольно вздрогнул. Надеюсь, история мисс Морстен окажется менее увлекательной, более прозаической и не настолько экзотической, чтобы нам пришлось тащиться через океан и еще парочку морей на другой край света только для того, чтобы столкнуться с подобными личностями.
Тем временем наша гостья довольно торопливо, как мне показалось, спрятав возвращенный ей документ, продолжила рассказывать. Она обратилась к давнему другу своего отца майору Шолто, который, выйдя в отставку, покинул Андаманские острова и уже несколько лет проживал в Лондоне. Майор ничего не знал о прибытии капитана Морстена в Англию, поэтому сильно удивился визиту его дочери и ничем не смог ей помочь. Через четыре года после исчезновения капитана, когда она уже перебралась в Лондон, через объявление в «Таймз» неизвестный попросил «Мэри Морстен указать ее адрес в ее же интересах». Поколебавшись она откликнулась на этот в высшей степени странный запрос, и через пару дней к ней пришла посылка. Открыв маленькую коробочку, она обнаружила в ней крупную жемчужину исключительно высокого качества и редкой чистоты. В приложенной краткой записке сообщалось, что причина такой анонимной щедрости состоит в единственном намерении исправить допущенную однажды в ее отношении несправедливость. С тех пор в течение шести лет в один и тот же день в году она неизменно получала точно такую же посылку. А сегодня восьмого октября ранним утром ей доставили письмо, где ей предлагалось нынешним вечером, захватив с собой пару надежных людей, ожидать возле театра «Лицеум» дальнейшего развития этой непонятной истории с исчерпывающими разъяснениями. Единственное, но категоричное условие состояло в том, чтобы эти сопровождающие люди не служили в полиции.
Поэтому мисс Морстен и пожаловала к нам с просьбой составить ей компанию на предстоящий вечер. Холмс пообещал, что мы беремся ее сопровождать и, при необходимости, защитить в этом непредсказуемом приключении. Договорившись встретиться с нами возле театра вечером в шесть часов, немного приободрившаяся девушка покинула нас. Холмс с довольным видом принялся расхаживать по комнате. Дело его явно заинтересовало. Я же вспомнил, как странно он обращался с клиенткой с самого начала нашей беседы, и как вследствие этого ее замкнутое лицо чуть оживилось подобием вежливого интереса к моей персоне. Снедаемый любопытством я поинтересовался причинами такого его поведения.
